Малыхин швырнул монету вверх, она шлепнулась в рыжую сопревшую хвою.
- Орел, - спокойно констатировал Малыхин. - Мой выстрел - первый.
С удовольствием отметил, что у Куроедова затряслась нижняя губа.
- Стреляться предлагаю с двадцати шагов, - сказал он, не пряча усмешки.
- Давай переиграем, - потребовал Куроедов. - Ты сшельмовал, когда бросал монету.
- Давай переиграем, - спокойно согласился Малыхин, ему было все равно. - Орел или решка?
- Орел! - голос Куроедова вновь дрогнул: он боялся - вдруг на этот раз выпадет решка, вытянул шею, прислушался к мерному жужжащему звуку мотору: и чего этот гад телится, рыскает, плутает и вообще даром жрет отцовский хлеб - он давно должен был сидеть на ветке со снайперской винтовкой. Рот у Куроедова вновь горько поехал в сторону, и он повторил: Орел!
Малыхин бросил монету, она взвилась вверх и почти бесшумно приземлилась на пухлую рыжую хвою. Куроедов побледнел, впился глазами в дольку. Лицо его обмякло.
- Орел, - прошептал он, не веря своему счастью.
- Да, - подтвердил Малыхин.
Больше всего сейчас боялся Куроедов, что Малыхин потребует снова перебросить монету - третий, решающий, как и положено в спорных случаях, раз, но Малыхин спокойно и отрешенно глянул на соперника и произнес одно только слово:
- Стреляй!
Куроедов, кусая губу, несколько раз поднимал пистолет и, чувствуя, как трясется рука, опускал его. Он боялся нажать на спусковой крючок. Не потому, что первый раз стрелял в живого человека, а потому, что опасался промахнуться. Он никогда не думал, что так трудно сделать простое движение пальцем. Ноги у него устали, дрожали, свело икры, губы тряслись. Он не знал, кому молиться в таких случаях, а то бы непременно помолился. По лицу густо тек пот, в ушах звенело. Впрочем, сквозь звон он все пытался уловить совсем уже стихший рокоток джипа - хваленый отцовский подопечный, похоже, решил объехать весь Грязный бор.
Наконец Куроедов задержал дыхание, закусил нижнюю губу, сильно, до крови, и нажал на спусковой крючок. Выстрел был гулким, сильным, ствол пистолета здорово задрало вверх, и Куроедов в ту же секунду понял: он промахнулся.
Пуля с гулким звуком пропорола воздух рядом с головой Малыхина, обожгла жаром щеку и защелкала по веткам, срезая одну за другой. Малыхину показалось, что голова у него дернулась, уходя от пули, но на самом деле он не шелохнулся.
- А-а-а! - закричал Куроедов отчаянно, чувствуя, как страх, обварив у него все внутри, родил такой приступ боли, что от неё могло остановиться сердце. - Ты мне подсунул пустой патрон. А-а-а!
- Неправда, - спокойно, выждав, когда Куроедов замолчит, ответил Малыхин. - Патроны у нас одинаковые. Фабричные.
- А-а-а! - вновь закричал Куроедов. Он выхватил из кармана пачку с патронами и судорожно заперебирал пальцами, словно бы проверял "маслята" на пригодность.
Малыхин поднял пистолет, и крик застрял в горле Куроедова. Он понял: это все.
В следующий миг губы у него жалобно дернулись, но сползли в сторону, в уголках проступили пузыри, и он замахал рукою:
- Не-е-ет!
Он не верил в свою смерть и одновременно боялся.
В ответ Малыхин лишь усмехнулся. Куроедов, облизывая языком губы, торопливо выколупнул из пачки патрон и, передернув затвор пистолета, загнал его в ствол. Хоть руки у него и тряслись, движения были точными, автоматическими, как на соревнованиях.
Малыхин медлил, не стрелял; в плоских от напряжения глазах Куроедова появилась надежда: может, он успеет выстрелить раньше. Ведь законы дуэли, всякое там благородство и прочее, что предусматривают правила дуэли, - все это осталось где-то в прошлом. Главное сейчас для Куроедова было - уцелеть.
А благородство - это для тех, кто ни шута не смыслит в жизни, не знает её вкуса, не умеет добиваться цели.
Малыхин наслаждался последними секундами своей жизни, он не думал, что они могут быть такими радостными, такими сладкими.
Кося глазами на руки Григория - тот уже передернул затвор, Малыхин с шумом втянул в себя воздух, прополоскал им рот, будто водой, - дурацкая привычка. Поднял пистолет и выстрелил в воздух.
Пуля с мокрым чавканьем влепилась в макушку сосны и застряла в ней.
Вот и все. Он не хотел жить, но не смог убить себя. Пусть за него это сделает старый приятель Гриша... Без Ирины жизни ему все равно нет. Он ободряюще улыбнулся Куроедову, - глаза у того сделались круглыми, удивленными. Он не понимал приятеля.
В следующий миг Куроедов выстрелил. Малыхин услышал выстрел, но того, как вошла в него пуля, не почувствовал. Пуля откинула его от места, где он стоял, на землю Малыхин упал уже мертвым.
Родители Сережи заявили о пропаже сына, милиция пробовала его искать, даже дала объявление в газете, но тело найти не сумела. Дело было закрыто. Куроедову-старшему удалось, что называется, спрятать концы в воду, все сделать так, чтобы от происшедшего осталась лишь людская молва. И никаких других следов.
А людскую молву, как известно, к уголовному делу не подошьешь...
ШАГ НА ПЛАХУ
У старика Сергеева была отличная квартира, расположенная в спокойном, тихом проулке, похожем на кривую турецкую саблю, спускающемся от улицы Чехова, известной каждому москвичу, к хамовато-шумному, напоенному резиновой вонью, дымом и человеческим потом Садовому кольцу, которое было названо каким-то умником Садовым за то, что там пахло яблоками и, возможно, когда-то хорошо росла антоновка. Но это было когда-то, сейчас в такое совершенно не верится, и полчаса, проведенные на Садовом кольце, оборачиваются для каждого отчаянной головной болью.
Получил Сергеев эту квартиру, вернувшись с войны при парадных майорских погонах, с полным набором орденов - ему, кажется, выдали все, что чеканил тогда Монетный двор, как номерное предприятие, работавшее, как и все, на войну. Имел майор и вожделенную золотую звездочку, мечту всех солдат и офицеров. Звание Героя Советского Союза он заработал за освобождение Праги. Как героя его и ублажили квартирой. Сначала за каждый орден платили деньги, платили даже за медали, такие, как "За отвагу", приравненные к орденам, а потом перестали. Но квартиру он все же получил, успел - ордер ему поднесли на блюдечке с голубой каемочкой. Как у Ильфа с Петровым.
Пошли годы работы - очень напряженные, когда он забывал про время, Сергеев любил работать, не отлынивал ни от какого дела. Был и на командных высотах, к которым, впрочем, не стремился - особенно по партийной части, поскольку общественной работой заниматься не любил и не умел: был и исполнителем, не рядовым, правда, а с теми же "майорскими погонами", если армейское звание перевести на гражданский лад. Вообще-то, поднявшись однажды на командирскую ступеньку, упасть с неё он мог, только угодив в тюрьму.
Такова была система, и Сергеев считался её надежным винтиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94