— Ночевать? В Вишевой избе? Не по моим это ногам, — ответил слепой, — ноги у меня старые и сбитые. Насилу их таскаю… Ползу, как улитка… Чуть пройду немного, они уж заставляют сесть да отдохнуть. А до старого Виша далеко… ох, далеко…
— Но ведь вы туда пойдёте, — продолжал своё Самбор. — Как остановитесь у ворот, скажите, что шлёт им поклон тот, кто сегодня с ними простился.
— Так вы из Вишева дома? — спросил старик. — А кто же ещё тут с вами? И много, я слышу, народу? Хоть и не видят мои глаза…
— Княжьи люди… вот кто! — неожиданно вмешался Смерд. — В городище едем, в башню. И этот с нами. А вы бывали там?
— Встарь… встарь! — ответил слепой. — Теперь мне незачем туда ходить… Там мечи поют да железо играет… Песни слушать им недосуг.
Он вздохнул.
— А на что князю песни? — воскликнул Смерд. — Это бабье дело.
— А война… война, — словно разговаривая с собой, бормотал Слован, — война — дело диких зверей. Покуда чужой дух не повеял среди полян, отцы пахали землю, пели песни и в покое и мире славили богов, а в оружии не нуждались — разве что на зверя…
Смерд засмеялся.
— Э-эх! — вскричал он. — Не те сейчас времена…
— Не те благословенные времена, — подхватил слепец, — не те времена, когда гуслей у нас было больше, чем железа, а песен больше, чем слез. Нынче слепой гусляр поёт лесам, оттого что некому его слушать. Так пусть запомнят леса, как жили те, что спят теперь в каменных могилах. А как помрут старики, сыны не узнают о деяниях своих отцов: могилы умолкнут. Старый мир канет во мрак.
Речь его была медлительна, слова сами переходили в песнь, и старик не заметил, как запел. Руки, отбросив хлеб, забегали по струнам, а струны, жалуясь, застенали.
— Я, быть может, уже последний певец, — сказал Слован, — в отрочестве мне — выкололи глаза, чтобы душа моя смотрела в иной мир. Я исходил все земли, но не видел ни одной. От бурного Дуная до Белого моря и от вершин Хорватских гор до лесов на Лабе. Не глаза, ноги несли меня, не разбирая пути, куда судьба вела и где собирались толпы людей. Я садился наземь, меня обступали кольцом, женщины хлопали в ладоши, старики оплакивали отцов. А я шёл от урочища к урочищу, от кургана к кургану, от источника к источнику… далеко-далеко, на край света, где уже не слышно нашей речи.
Он умолк. Смерд наполовину слушал, наполовину дремал. Когда старик остановился, Смерд оглянулся:
— Пой дальше, певец!
— О чем же вам петь? — пробормотал слепец, как будто раздумывая вслух. — Вам иные песни нужны, старых вам не понять. О чем же петь? О пращурах с Дуная, о прапращурах с востока или о братьях с Лабы и Днепра? Вы их не знаете. О белых и чёрных богах, о Вишну и Самовиле?
Голос его понизился, голова тряслась…
— Прежде не так бывало! Певца встречали толпы, старики вели его к священному дубу или к священному источнику, на вечевое городище или могильные жальники.
Старики и молодёжь становились в круг, слушали. Перед слепым ставили мёд и пиво, возлагали венки ему на чело. В городище князь сажал его на почётное место — покрытую ковром лавку; нынче мы, голодные и холодные, поем на выгоне пастухам…
— Пой же, старик, пой! — требовал Смерд.
— Пой нам! — повторили за ним и другие. Слован ударил по струнам.
— Гей, гей! Послушайте старую дунайскую песню. Вокруг стало тихо, слепой затянул слабым голосом:
За семь рек с реки Дуная
Прилетела эта песня.
В страхе ждёт король дунайский:
Рать собрав, идёт к ним Читай.
Мало там земли народу,
Пашен сёлам, пастбищ коням;
И взывает Читай к богу:
«Гибнут люди, дай им землю!»
Сжалился бог Вишну, молвит:
«На Дунай иди с народом,
В степь широкую, раздолье.
Ну, а ты, король дунайский,
Не противься же Читаю».
Мечется король, горюет:
«Читай завоюет землю.
Королевством завладеет!
Миром встретить иль войною?
Иль готовить войско к бою?»
Кличет деву: «Молви, дева».
Говорит ему Камьяна:
«На Дунай иди с войсками.
Не поборет он народ твой».
Читай чернью верховодит,
Всех сзывает, где проходит,
Рать сбирает. Девки плачут,
Читай молвит: «Слез не лейте.
Я веду вас в край зелёный,
Дикие живут там люди,
Что не пашут и не сеют…
Будем их учить и править…»
Слезы высохли у девок…
Все пошли… Дунай белеет…
Лёд ломается и тает…
Войско берег охраняет,
С ним король… Как перебраться?
Как сломить такую силу?
Читай думает и молвит:
«На колени, все молитесь
Богу древнему Коляде,
Самовиле — богу ветров.
Пусть поводья пустит ветрам,
Белым льдом Дунай покроет,
Перейдём его по суху».
Все упали пред Колядой,
Жарко молят Самовилу.
Ветер дунул, встали воды,
И прошли войска по суху.
Деве внял король дунайский:
Рать собрал, и на Дунае
Он раскинул грозный лагерь…
Самовила ветром хлещет,
На Дунай морозом веет,
Зноем вражью рать сжигая.
Вот Дунай прошли, а в поле
Лишь костей белеют груды.
И Камьяна горько плачет.
Читай занимает землю,
В поле с плугом посылает…
Скот ведут и избы строят,
Учат здешних зёрна сеять…
«Тщетна речь твоя, Камьяна,
Если боги за Читая».
Побелев, Камьяна скрылась
И в Дунае утопилась.
Нынче песнь о том поётся.
Да пошлют вам боги здравья,
Мне же песнь мою оставят…
Певец кончил, воцарилась тишина.
— Ещё спой, — закричал Смерд, — не скупись, старик!
Слепец снова ударил по струнам.
— Эта песня с Хорватских гор, — сказал он, — она хоть длиннее, да помоложе, так, может, больше придётся вам по сердцу.
И зазвучал иной напев — смелей и пламенней, и слова полились быстрее, только белые глаза певца жутко поблёскивали.
«Висла, Висла, мать родная,
Что так мутны твои воды?»
«Как же мутными не быть им,
Если падают в них слезы?»
Люди на берег приходят,
Молят о спасении,
А спасенья нет им…
Под горой дракон в пещере,
Что увидит — похищает,
Что похитит — пожирает…
Когда с голоду бесится,
Вся гора дрожит от рыка…
Когда сытый дышит в яме,
Сеет мор своим дыханьем…
День и ночь покоя нету,
В поле пусто, люди скрылись,
В страхе в лес бежали звери…
Все дракон опустошает,
Душит старых, душит малых,
Никогда не сыт добычей
И, рыча, заразу сеет…
Как же истребить дракона?
Меч проткнуть бессилен шкуру.
Палкой череп не проломишь,
И рукой не сдавишь глотку,
Не разят его и громы.
И вода не поглощает,
И земля не погребает.
В замке Крак сидит невесел,
Щиплет бороду в тревоге,
Думу думает, понурясь.
«Как мне сжить со света змея,
Как сгубить дракона злого?»
Семь раз в небе месяц вырос,
Семь раз снова он растаял,
Вот Крак Скубу призывает:
«Скуба, друг, внемли, что молвлю:
Заколи вола, овечку,
Требуху их выбрось в воду,
Да возьми смолы горячей,
Набери и серы жгучей
Да углей, от жара красных.
Этим всем набей их шкуры
И в пещеру брось дракону,
Когда с голоду взревёт он,
Пусть дракон поглотит пламя
И сожжёт себе утробу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114