Если не умом, так сердцем Гриша это понял и теперь стоял, ждал.
- Разве вот что... Закрой-ка рот!
Гриша послушался, даже зубы сжал.
- Вот что: знаешь ты Витола, из седьмого класса? Ну, Витол, лучший ученик, краса и гордость реального училища!
- Знаю, - ответил Гриша, хотя даже и не слыхал ничего о существовании Витола.
- Если он возьмет тебя с собой, под свою опеку, тогда ладно уж, приходите вместе. Завтра в восемь вечера. Если только небо будет ясное. Понял, кум пожарный? Значит, два условия: если Витол согласится привести тебя с собой и если на небе не будет облаков. Постиг?
- Постиг.
- А одному мужчине из приготовительного класса, хотя бы и столь доблестному, как ты, ходить ночью по городу строго воспрещается. До свиданья!
На другой день погода была ясная. На небе - с утра ни облачка. Гриша ликовал, что и было замечено зорким Колей Никаноркиным. Он спросил придирчиво Гришу:
- По какому это случаю ты шел вчера вместе с Арямовым?
- Так. Разговор был.
- О чем разговор?
Гриша замялся. Рассказать обо всем Никаноркину - значит, придется тогда и Никаноркина позвать с собой. Не позовешь - обидится. А Федор Иванович двоих не пустит. Одного-то не хотел, а тут двое явятся!
- Ладно, потом поговорим, - сказал он отворачиваясь.
- Сейчас рассказывай! - потребовал Никаноркин.
- Да о чем рассказывать-то?
- О чем вы говорили с Арямовым?
- Ну вот... пристал! О звездах, конечно.
- Ага. Ну, и на чем же вы договорились? Пусть, мол, звезды висят на своем месте?
Гриша молчал.
- Пусть висят?! - грозно спросил Никаноркин.
- Они не висят, - упавшим голосом ответил Гриша. - Персиц говорит они двигаются.
- "Двигаются"! Добром говорю: рассказывай все по порядку!
И как только Гриша мог забыть про Никаноркина? Человек копил по две копейки, скопил для него два двугривенных (правда, они прахом пошли из-за неверного Делюля), начал учить его чистописанию - да так толково, что у Гриши уже повысились баллы по этому скучнейшему в мире предмету (на этой неделе Невинный поставил ему первую четверку), - как же мог Гриша после всего этого забыть, не замолвить слово Арямову: дескать, есть у меня друг, зовут его Колей Никаноркиным...
- Молчишь! - воскликнул Коля Никаноркин. - Ну, молчи... Я все равно дознаюсь!
...Вот почему с таким стесненным сердцем шел в тот день Григорий Шумов - еще засветло - на Ново-Садовую улицу.
Дорога была дальняя, и у него хватило времени обдумать, как он напросится прийти к Арямову еще раз - вместе с товарищем.
Но вот и дороге дальней конец, а сумерки только еще начинаются; первая звезда, еще бледная, возникла в небе высоко над светелкой. В светелке-то Федор Иванович, должно быть, сейчас уже ладит свою трубу.
Гриша принялся терпеливо ждать, спрятавшись за старую яблоню, что росла у самого арямовского дома. Мороз к вечеру стал злей, пришлось поплясать на снегу, чтобы согреть озябшие в холодных штиблетах ноги.
Через час, не раньше, приветно озарилось окно светелки - чем-то оно напоминало янтарные огни в домах давно знакомого книжного города...
Звезда над крышей стала ярче, налилась живым, переливающимся розовым светом.
Должно быть, наступил заветный час: появились на улице семиклассники. Их было много, и среди них - рослый Витол. Гриша еще утром разыскал его в училище, разглядел как следует. Но навязываться не стал: надо еще семикласснику вести приготовишку за ручку к Арямову! Да и Грише это не нужно, он ходил с Яном ночью в темный лес - не испугался!
Надо сделать так: как только Витол войдет в дверь, Гриша за ним следом!
Семиклассники для чего-то долго совещались перед домом, где жил Арямов. Потом один из них, решившись наконец, взялся за висевшую на проволоке деревянную грушу - ручку звонка.
Дверь скоро открылась. Гриша опрометью перебежал дорогу и проскользнул через порог - вслед за семиклассниками.
Встретил их сам Федор Иванович. Он был в какой-то особенной куртке со шнурами. Нарядная вещь, ничего не скажешь.
Ученики, конфузливо суетясь, двинулись за Арямовым, и Гриша попал за спинами других - в комнату с необыкновенными стульями, обитыми кожей. И два шкафа там были, снизу доверху уставленные книгами. На огромном столе красовался бронзовый медведь с рогатиной; он охранял большие чернильницы, а рядом с чернильницами на зеленом сукне лежал для чего-то фарфоровый лапоть. Все было здесь красиво, и Гриша подумал: вот в таких комнатах и живут ученые люди, которые знают всё про землю и про небо. Не богачи (Арямов, конечно, не был богатым), а именно умные люди, которым хорошая книга, может, дороже всего на свете.
Отсюда по скрипучей деревянной лестнице все поднялись в светелку, и там-то (Гриша угадал) стояла, направив в окно свое дуло, знаменитая труба.
Потом Гриша забыл обо всем. Он сидел (его со смехом усадили первым), глядя перед собой в кругленькое стекло, - оно было холодное, если прислониться к нему глазом. Далеко перед ним (он об этом все время помнил), страшно далеко, может на тысячи-тысячи верст от него, величаво простиралась снежная мерцающая мгла.
Когда это волшебство кончилось, Арямов сказал:
- Ну, теперь вы обязаны выпить со мною чаю!
А семиклассники стеснялись, краснели, подталкивали для чего-то друг друга локтями, пробовали шутить - не совсем удачно, даже Гриша заметил: не очень-то выходило у них это!
Он первым сел за стол: его усадил сам Федор Иванович, рядом с собой.
Тогда уж - делать нечего - сели и остальные.
С шутливой торжественностью Арямов поставил на середину стола плетеную корзинку с печеньем "Эйнем".
Такое печенье Гриша уже пробовал (Персиц однажды угощал на перемене) и вкуса в нем не нашел: будто из сладковатого картона сделано. Далеко "Эйнему" до медовых пряников! Но из уважения к Федору Ивановичу он все-таки взял из корзинки белый кружочек, затейливо утыканный дырочками. И почувствовал себя необычайно хорошо. Он сидел перед стаканом чая, которого ему совсем не хотелось в ту минуту. Ему не хотелось ни чая, ни печенья "Эйнем", и даже пряник не доставил бы ему сейчас никакого удовольствия. Но самое чаепитие рядом с Федором Ивановичем было необыкновенным! В этой близости к учителю чудилось что-то даже запретное: наверное, Федор Иванович никому из начальства не говорит о том, как он запросто пьет чай с учениками.
Семиклассники осмелели, начали разговаривать очень даже бойко; и печенье ели довольно исправно. Под конец они принялись наперебой рассказывать Арямову о каких-то своих делах. Тут уж Гриша не особенно и вслушивался: счастливая мирная тишина покоилась в его сердце, и хорошо бы ничем ее не будить.
Сам Арямов больше молчал, посмеивался и разглядывал своих гостей. Иногда откликался немногословно:
- Ну-ну?
- Дальше!
- И как же?
Один из семиклассников, в черном пенсне на горбатом носу, провозгласил, будто по книжке прочел, раздельно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
- Разве вот что... Закрой-ка рот!
Гриша послушался, даже зубы сжал.
- Вот что: знаешь ты Витола, из седьмого класса? Ну, Витол, лучший ученик, краса и гордость реального училища!
- Знаю, - ответил Гриша, хотя даже и не слыхал ничего о существовании Витола.
- Если он возьмет тебя с собой, под свою опеку, тогда ладно уж, приходите вместе. Завтра в восемь вечера. Если только небо будет ясное. Понял, кум пожарный? Значит, два условия: если Витол согласится привести тебя с собой и если на небе не будет облаков. Постиг?
- Постиг.
- А одному мужчине из приготовительного класса, хотя бы и столь доблестному, как ты, ходить ночью по городу строго воспрещается. До свиданья!
На другой день погода была ясная. На небе - с утра ни облачка. Гриша ликовал, что и было замечено зорким Колей Никаноркиным. Он спросил придирчиво Гришу:
- По какому это случаю ты шел вчера вместе с Арямовым?
- Так. Разговор был.
- О чем разговор?
Гриша замялся. Рассказать обо всем Никаноркину - значит, придется тогда и Никаноркина позвать с собой. Не позовешь - обидится. А Федор Иванович двоих не пустит. Одного-то не хотел, а тут двое явятся!
- Ладно, потом поговорим, - сказал он отворачиваясь.
- Сейчас рассказывай! - потребовал Никаноркин.
- Да о чем рассказывать-то?
- О чем вы говорили с Арямовым?
- Ну вот... пристал! О звездах, конечно.
- Ага. Ну, и на чем же вы договорились? Пусть, мол, звезды висят на своем месте?
Гриша молчал.
- Пусть висят?! - грозно спросил Никаноркин.
- Они не висят, - упавшим голосом ответил Гриша. - Персиц говорит они двигаются.
- "Двигаются"! Добром говорю: рассказывай все по порядку!
И как только Гриша мог забыть про Никаноркина? Человек копил по две копейки, скопил для него два двугривенных (правда, они прахом пошли из-за неверного Делюля), начал учить его чистописанию - да так толково, что у Гриши уже повысились баллы по этому скучнейшему в мире предмету (на этой неделе Невинный поставил ему первую четверку), - как же мог Гриша после всего этого забыть, не замолвить слово Арямову: дескать, есть у меня друг, зовут его Колей Никаноркиным...
- Молчишь! - воскликнул Коля Никаноркин. - Ну, молчи... Я все равно дознаюсь!
...Вот почему с таким стесненным сердцем шел в тот день Григорий Шумов - еще засветло - на Ново-Садовую улицу.
Дорога была дальняя, и у него хватило времени обдумать, как он напросится прийти к Арямову еще раз - вместе с товарищем.
Но вот и дороге дальней конец, а сумерки только еще начинаются; первая звезда, еще бледная, возникла в небе высоко над светелкой. В светелке-то Федор Иванович, должно быть, сейчас уже ладит свою трубу.
Гриша принялся терпеливо ждать, спрятавшись за старую яблоню, что росла у самого арямовского дома. Мороз к вечеру стал злей, пришлось поплясать на снегу, чтобы согреть озябшие в холодных штиблетах ноги.
Через час, не раньше, приветно озарилось окно светелки - чем-то оно напоминало янтарные огни в домах давно знакомого книжного города...
Звезда над крышей стала ярче, налилась живым, переливающимся розовым светом.
Должно быть, наступил заветный час: появились на улице семиклассники. Их было много, и среди них - рослый Витол. Гриша еще утром разыскал его в училище, разглядел как следует. Но навязываться не стал: надо еще семикласснику вести приготовишку за ручку к Арямову! Да и Грише это не нужно, он ходил с Яном ночью в темный лес - не испугался!
Надо сделать так: как только Витол войдет в дверь, Гриша за ним следом!
Семиклассники для чего-то долго совещались перед домом, где жил Арямов. Потом один из них, решившись наконец, взялся за висевшую на проволоке деревянную грушу - ручку звонка.
Дверь скоро открылась. Гриша опрометью перебежал дорогу и проскользнул через порог - вслед за семиклассниками.
Встретил их сам Федор Иванович. Он был в какой-то особенной куртке со шнурами. Нарядная вещь, ничего не скажешь.
Ученики, конфузливо суетясь, двинулись за Арямовым, и Гриша попал за спинами других - в комнату с необыкновенными стульями, обитыми кожей. И два шкафа там были, снизу доверху уставленные книгами. На огромном столе красовался бронзовый медведь с рогатиной; он охранял большие чернильницы, а рядом с чернильницами на зеленом сукне лежал для чего-то фарфоровый лапоть. Все было здесь красиво, и Гриша подумал: вот в таких комнатах и живут ученые люди, которые знают всё про землю и про небо. Не богачи (Арямов, конечно, не был богатым), а именно умные люди, которым хорошая книга, может, дороже всего на свете.
Отсюда по скрипучей деревянной лестнице все поднялись в светелку, и там-то (Гриша угадал) стояла, направив в окно свое дуло, знаменитая труба.
Потом Гриша забыл обо всем. Он сидел (его со смехом усадили первым), глядя перед собой в кругленькое стекло, - оно было холодное, если прислониться к нему глазом. Далеко перед ним (он об этом все время помнил), страшно далеко, может на тысячи-тысячи верст от него, величаво простиралась снежная мерцающая мгла.
Когда это волшебство кончилось, Арямов сказал:
- Ну, теперь вы обязаны выпить со мною чаю!
А семиклассники стеснялись, краснели, подталкивали для чего-то друг друга локтями, пробовали шутить - не совсем удачно, даже Гриша заметил: не очень-то выходило у них это!
Он первым сел за стол: его усадил сам Федор Иванович, рядом с собой.
Тогда уж - делать нечего - сели и остальные.
С шутливой торжественностью Арямов поставил на середину стола плетеную корзинку с печеньем "Эйнем".
Такое печенье Гриша уже пробовал (Персиц однажды угощал на перемене) и вкуса в нем не нашел: будто из сладковатого картона сделано. Далеко "Эйнему" до медовых пряников! Но из уважения к Федору Ивановичу он все-таки взял из корзинки белый кружочек, затейливо утыканный дырочками. И почувствовал себя необычайно хорошо. Он сидел перед стаканом чая, которого ему совсем не хотелось в ту минуту. Ему не хотелось ни чая, ни печенья "Эйнем", и даже пряник не доставил бы ему сейчас никакого удовольствия. Но самое чаепитие рядом с Федором Ивановичем было необыкновенным! В этой близости к учителю чудилось что-то даже запретное: наверное, Федор Иванович никому из начальства не говорит о том, как он запросто пьет чай с учениками.
Семиклассники осмелели, начали разговаривать очень даже бойко; и печенье ели довольно исправно. Под конец они принялись наперебой рассказывать Арямову о каких-то своих делах. Тут уж Гриша не особенно и вслушивался: счастливая мирная тишина покоилась в его сердце, и хорошо бы ничем ее не будить.
Сам Арямов больше молчал, посмеивался и разглядывал своих гостей. Иногда откликался немногословно:
- Ну-ну?
- Дальше!
- И как же?
Один из семиклассников, в черном пенсне на горбатом носу, провозгласил, будто по книжке прочел, раздельно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72