- В конце концов я тебя бить буду! - рассердился Гриша.
- Еще кто кого.
- Да я ж тебя уже бил.
- Ну... это когда было. А теперь погляди, мускулы у меня какие! Накопил таки за лето...
- Не хочу глядеть. Садись, решай задачу.
- А все ж таки попробуем побороться. Я тебя сразу на обе лопатки уложу.
Не хотел учиться Дерябин!
Отчаявшись, Гриша пошел на последнее средство: предложил бороться с условием. Если он победит Петра, тот выучит на завтра уроки, все до одного. Если Петр победит его, они отложат учебники в сторону и сядут играть в шашки.
- Идет! - обрадованно крикнул Дерябин и заранее поставил на стол шашки; потом начал стягивать с себя куртку.
Гриша последовал его примеру, и борьба началась по всем правилам - в обхват, крест-накрест, без подножек.
Ну и здоров был Дерябин! Потяжелее, поплотней Шумова. Гриша был костист.
Друзья-противники возились долго... Осипший Дерябин шипел:
- Так сердце лопнет... Либо... либо уж ты меня скорей клади на лопатки, либо... либо я тебя.
- Да уж лучше я тебя!
Гриша изо всех сил рванул Петра, приподнял, тот затряс потерявшими опору ногами... и очутился на полу, на обеих лопатках.
- Я сильнее тебя, - не уступал Дерябин, отряхиваясь, - ты только выносливей. И ловчей...
- Это что ж такое?! - закричал Гриша запальчиво. - Так и не будешь учить уроков? Забыл условие? Слова не держишь?!
- Слово я сдержу, - ответил Дерябин и с тоской сел за арифметику.
Через три дня Гриша снова пришел к нему, и Петр опять предложил бороться.
- Это что ж, плата за мою помощь? - спросил Гриша.
- Нет. Это плата за мои мучения.
Дерябин, смеясь, обхватил Гришу за плечи, и борьба опять началась.
Эта история повторялась каждый раз перед приготовлением уроков. Так как обычно победителем оставался все-таки Гриша, в дневнике Дерябина начали появляться тройки. Наконец он получил первую четверку - по географии. И в его голову проникли честолюбивые мысли: захочет, он сам станет первым учеником. Он теперь садился за уроки даже и в те дни, когда не ждал к себе Гришу (не мог же тот приходить ежедневно).
А у Гриши за это время так окрепли мускулы, что ему иногда начинало казаться, что теперь они не хуже, чем у Оттомара Редаля: ну прямо железные.
Наконец, после колебаний, смущаясь, он напряг до отказа согнутую руку и показал дяде Оту:
- Ну, как?
- Очень, - ответил тот рассеянно, - очень.
- Крепкие?
- Очень... Слушай-ка, Грегор, у тебя хороший почерк?
- Нет. А что?
- Жаль.
- А что? Дядя От, а что?
- Ну, напиши мне на этой бумажке что-нибудь. Например: "У меня хороший почерк".
Гриша взял бумажку и начал писать, стараясь, чтобы буквы получались как можно красивей: "У меня хороший почерк".
Оттомар Редаль внимательно поглядел на написанное.
Потом сказал со вздохом:
- Нет. У тебя нехороший почерк. А у Яна и у меня самого еще хуже.
- А зачем вам это надо, дядя От?
- Надо было бы мне переписать одну... одну вещь.
- У меня есть друг. Никаноркин. Вот он перепишет - ну, загляденье! Я ему скажу.
- Нет. Ты ему не говори.
- Почему?
- Да просто так, не говори.
- Все-таки, дядя От, почему?
- Зачем ты спрашиваешь? Надо так. Сказано "не говори", значит не говори. И все!
Он поглядел на Гришу своими спокойными, широко расставленными глазами и закончил:
- К таким уж людям ты попал. В такую квартиру.
Ну да, к таким людям, в такую уж квартиру попал Григорий Шумов.
Ничего, люди хорошие. И квартира ему нравилась, здесь было куда лучше, чем у Белковой. Взять чисто побеленные стены; на них взглянуть было куда приятней, чем на оборванные обои в белковской квартире. И еда здесь обыкновенная, человеческая. Все здесь подходит для Гриши.
Надо только научиться молчать, когда нужно. Умеет же молчать Ян, а, должно быть, и Яну любопытно узнать кое о чем. Но он молчит, не спрашивает.
- И я буду, - сказал Гриша вслух. - Я буду молчать, как... как скала!
Он покраснел густо: вот так "помолчал"!
- Не надо, как скала, - проговорил Оттомар и положил свои большие руки на плечи Грише. - Надо, как человек... как человек с верным сердцем.
36
Ничего не говорил Григорий Шумов о Редале и его товарищах своим одноклассникам, даже Коле Никаноркину. Даже Вячеславу Довгелло!
И не потому, что не верил им - как раз им-то обоим можно было верить, - но не полагалось говорить. А раз не полагалось, значит кончено.
С друзьями-одноклассниками он беседовал совсем о другом. О чем же?
...У магазина Ямпольских Гришу окликнул Никаноркин:
- Стоп! Знаешь новость? - И вдруг замолчал.
Гриша посмотрел в ту сторону, куда устремлен был взор Никаноркина.
Навстречу им шла рыжая девочка. Гриша ее сразу узнал, хотя она и очень изменилась. В ней произошла просто-таки непонятная перемена. Вместо безобразных штиблет на ее ногах были козловые башмачки, короткий стеганый жакет ладно облегал ее фигурку; жакет был из дешевой грубой материи, но Гриша тогда еще мало разбирался в подобных вещах.
Она прошла мимо, не глядя, надменно подняв нос кверху.
- Ох ты-и! - восхищенно протянул Коля.
- Ты ее знаешь?
- Ну как же! Она около нас, по соседству живет. Это Нинка Таланова, дочка железнодорожного токаря. В пятом году токаря прогнали с работы после забастовки, - ух, Талановы и бедовали тогда, страшное дело! Капусту ели, одеться было не во что...
- А теперь?
- А теперь отец ее подался в Ригу, поступил там на вагоностроительный завод, хорошо зарабатывает. Прислал денег - и видишь: Нинку одели, как принцессу.
Принцесса не принцесса... но все-таки эта рыжая девочка была какая-то особенная. Не поймешь даже, почему, в чем тут дело.
...Значит, она тоже, как Гриша, живет в городе без отца. А может, и без матери.
Это как-то сближало Гришу с нею.
Но Никаноркин словно угадал его мысли:
- Отец в Риге, а Нинка здесь живет с матерью.
Гриша рассказал, как он прошлой весной в первый раз увидел Нину Таланову, как упрямо она подкрадывалась к мальчикам.
- Ну, озорная! - словно одобряя ее, отозвался Никаноркин. - Она всегда была отчаянная, никого на свете не боялась.
- А почему ты с ней не поздоровался, если ты ее знаешь?
- Ну, церемонии какие! "Здрасте, как поживаете"!
Однако он с сожалением обернулся назад: тоненькая фигурка рыжей девочки повернула за угол, исчезла.
- Красивая! - вздохнул Никаноркин. - В чем же это ее красота, в рыжей-то?
- Ну, а ты не видишь, что ли? Да краше ее нет в городе!
И Никаноркин неожиданно покраснел так, что даже уши у него стали малиновыми. Не надо придираться к человеку из-за этого. Не надо дразнить.
Гриша проговорил, чтоб переменить разговор:
- Ты мне какую-то новость хотел сказать.
- А, да! Знаешь, у нас открывается кинематограф. На Невском.
- Не может быть!
- Под названием "Гранд-Электро".
- Почему ж никто не знает об этом?
- А я знаю. Даже программу видел: первая картина - виды Индии, потом - драма, потом - Глупышкин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72