- Что они там делали? - спросил Гриша.
- Патроны взрывали. Вон тот, что побольше, - братан мой, Васька. Ух и отчаянный! Он со стрельбища патроны унес, четыре штуки. Пустые. Потом они все впятером набивали патроны серой... Я все знаю, от меня не уйдешь. Серу со спичек настригли. А сейчас вот взорвали. Меня чуть не убило! воскликнула она и поглядела на Гришу.
Он увидел смелые глаза, какие-то особенные, янтарного цвета, с темными ободками вокруг зрачков.
А в руках у нее были уродливые штиблеты: не бросила их, оказывается, в минуту опасности.
Девочка поплясала озябшими ногами, потом разом нырнула ими в штиблеты.
- Простудишься, - сказал Гриша.
- Ну, вот еще!
Она уже не глядела больше на реалиста. Не отрываясь она следила взглядом за уходившими по берегу мальчишками.
- Ты кто? - спросил Гриша свысока.
- Нинка Таланова, - ответила девочка не поворачиваясь.
- Объяснила! - фыркнул он пренебрежительно.
Когда мальчишки скрылись из виду, девочка пробормотала: "Все одно, от меня не уйдете", - и побежала прочь.
И на Гришу не оглянулась.
Он не раз приходил потом к этому месту. Там снова были перемены. Серые лапки на вербах уже покрылись желтой пыльцой, и пчелы гудели над ними.
Плоты плыли по широкой разлившейся реке.
А рыжей девочки не было видно.
Да разве она нужна Грише? Станет еще он о ней думать!
Приходил он сюда один только потому, что Довгелло болел, с Дерябиным никак не сговоришься - тому гулять бы только по людным улицам, - а Никаноркин теперь был постоянно занят до позднего вечера; отец заваливал его работой, начиная со щепания лучин для самовара и кончая переписыванием каких-то торговых счетов. Да и над заданными уроками Коля Никаноркин сидел куда больше Гриши, а чтоб оправдаться, твердил одно: "У меня способности средние"... Это ему Голотский однажды сказал, он и поверил.
Оставался Лехович. Но и тому было не до прогулок.
23
Приходил Лехович теперь домой поздно. Директор приказал весь третий класс оставлять без обеда на два часа ежедневно - до тех пор, пока не будет выдан виновный и все его соучастники.
Виновным считался тот, кто нарисовал карикатуры, а что за "соучастники", про это Гриша не знал. А еще был виноват весь третий класс в том, что в его стенах, как выяснилось, уже три месяца бесперебойно действовал тотализатор.
Дело было серьезное. Кое-кто мог и вылететь из училища.
Лехович однажды сказал Грише, сверкая глазами:
- К директору вызывали!
- Тебя?
- Меня. И всех других. По очереди. Поодиночке. И завтра еще будут вызывать. Не знаю, как другие, а я держался, как скала!
- Молчал?
- Скажешь тоже! Буду я молчать! "Не знаю", "не видал", "не слыхал" другого ничего от меня не услышат. Пытать будут - ничего не добьются.
Гриша поглядел на Леховича с уважением. Ему представился пухлый директор с железными щипцами в руках: такие щипцы были нарисованы в книге "Под знаменем башмака" - ими в старые времена пытали немецких крестьян, восставших против своих баронов.
Ну, пытать-то Леховича, пожалуй, и не будут. Да и директор в палачи явно не годился. Но все ж таки: Сергей стоял, как скала! В этом Гриша не сомневался.
- Я даже хотел сар-ка-сти-чески улыбнуться, - сказал Лехович.
- Что?
- Ну, значит - со злой насмешкой: кого, мол, надеетесь вы сломить?
"Как Овод", - отметил про себя Гриша и спросил:
- А что ж директор?
- Его-то под конец я и пожалел. Он стал задыхаться, посинел говорят, это у него не от злости. От болезни. А вот Стрелецкий, тот...
- И Стрелецкий там был? У директора?
- А как же. Стоял рядом. Он не сводил с меня своих змеиных глаз.
Лехович мог говорить об этом часами. Глядя на него, можно было подумать, что тяжкое наказание, придуманное начальством для третьеклассников, неожиданно обернулось для них прямо-таки праздником. Во всяком случае, жизнь у них пошла куда интересней, чем раньше. Рассказов, разговоров одних сколько! На третий класс было теперь обращено внимание всего реального училища. Даже семиклассники - и те не могли скрыть своего интереса нарочито снисходительными улыбками.
Правда, у очень многих учеников третьего класса отметки пошли хуже: не все успевали готовить уроки как следует. После двухчасовой отсидки (а после отсидки сколько времени уходило на жаркие беседы о том, кто и как ответил директору, Голотскому, надзирателю...) реалисты провожали друг друга и подолгу стояли потом у ворот - всегда находилось что-нибудь не рассказанное до конца...
Да, отметки пошли хуже. А между тем эта мера наказания - оставить без обеда - считалась в то время достижением педагогики. Карцер был упразднен не так уж давно - в 1905 году.
От этого "достижения" педагогики ученики оставались голодными, часто наживали себе малокровие, учиться начинали хуже за недостатком времени, а поведение у самых тихих начинало почему-то становиться все громче...
- А знают у вас в классе, что это ты рисовал? - спросил вдруг Гриша.
- Ну... знает кое-кто. Многие, должно быть, знают. А раз многие, значит - все! - засмеялся Лехович.
- Не выдадут?
- Что ты! У нас, в третьем, знаешь какой народ!
И все ж таки Сергей задумался на минутку:
- Правда, двоих я знаю... ненадежных. Нет, сейчас еще одного вспомнил. Значит, трое. Да они не решатся выдать. Побоятся.
Вся эта история, живо, конечно, интересовавшая Гришу, как и всякого реалиста, в общем мало его касалась. И вдруг она неожиданно сыграла свою роль в его судьбе.
Стрелецкий про него забыл! Ну, может, и не совсем забыл, но он так теперь занялся третьим классом, что ему, видно, стало не до Григория Шумова. Почти все перемены надзиратель проводил с третьеклассниками: с ними же он сидел по два часа после уроков, то уговаривая их "сознаться", то угрожая...
Правда, при встрече с Гришей надзиратель по-прежнему глядел на него загадочно. И это не сулило в будущем ничего доброго.
Но пока все обходилось благополучно, если не считать четверки по поведению, которая была проставлена в Гришином дневнике, - и это в конце года! В аттестатах после четверки писалось в скобках буквами: "хорошо". Но Гриша уже знал, что значит это "хорошо", когда дело касалось поведения. С четверкой по поведению в аттестате не принимали ни в одно высшее учебное заведение. Вот тебе и "хорошо"!
Ну, до аттестата Шумову далеко, можно было об этом и не думать долго. Он и не думал. По всем предметам (кроме поведения, которое тоже почему-то считалось предметом) у него были теперь круглые пятерки.
К самому концу года выяснилось: первым учеником стал Персиц. Он и по поведению получил пятерку.
24
Весной дни полетели стремительно.
Утром Гриша просыпался с чувством радости: скоро он увидит своих! Мать и отца. И бабушку с Ефимкой.
О побеге он больше не думал.
Радость, просыпавшаяся вместе с ним рано утром, уже не покидала его оттаявшее сердце до самого вечера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72