Революционеры! Холодок восторга пробежал по Гришиной спине. Он охраняет их!
Григорий Шумов с Яном Редалем не пропустят врагов.
Он так увлекся этими мыслями, что забыл сменить продрогшего у ворот Яна, - все шагал и шагал вокруг дома без конца.
А "пирушка" у Оттомара Редаля затянулась надолго.
Когда открылась наконец форточка и в сумрак полился лихой перезвон гитары, мальчики бегом кинулись домой.
Опять бутылки стояли на столе; за столом, облокотясь, сидел Кудинов, длинная прядь волос упала ему на крутой лоб: совсем не похож на Сметкова!
Никонов, сидя у окна, бренчал на гитаре.
Двое гостей уже одевались.
- Застыли, ребятки? - спросил Кудинов и улыбнулся чуть усталой улыбкой, сразу осветившей его смуглое лицо.
- Ничуть! - ответил Гриша, отстегивая закоченевшими пальцами пуговицы пальто.
Кудинов поднялся из-за стола:
- Ну, простимся, товарищи. Завтра я исчезаю. Помните: с доставкой литературы становится все трудней. А надо, чтобы на каждом предприятии рабочие знали, как оценивает обстановку наш комитет.
Он каждому пожал руку. Как обычно, все начали расходиться по одиночке, по двое.
Пришел черед и Кудинова.
Надев свое полупальто, надвинув на глаза шляпу, он вдруг взял Гришу за плечо:
- Как живет Иван Иванович?
- Ничего, - сдержанно ответил Гриша.
- Все там же работает?
- Нет. Он теперь в имении Шадурских. Главным садовником.
- Ага. Знаю я эти места. Еще не снес Шадурский еврейского местечка с лица земли?
- Нет еще.
Кудинов-Сметков повернулся к Оттомару:
- Вот тебе, Редаль, живой пример того, о чем мы толковали: людей с малыми детьми хотят согнать с земли потому только, что из окон современного рабовладельца вид получился не очень веселый.
Петр Васильевич не спеша попрощался, пожал руку Редалю и Шумову и ушел - неторопливый, может быть даже слишком медлительный с виду человек.
На другой день чуть было не схватили приехавшего из Риги разъездного агента большевистской партии Сметкова-Кудинова, за которым давно охотилось жандармское управление.
Жандармы ворвались в номер одноэтажной захолустной гостиницы, где остановился по приезде Кудинов.
Сметков-Кудинов, улыбаясь, неторопливо пошел им навстречу, ударил одного из жандармов ногой в живот, с размаху выбил оконную раму и без шапки выскочил на улицу.
Там он снял с первого попавшегося прохожего фетровую шляпу, надел на себя, сказал зловеще:
- Тихо! - и быстро повернул за угол.
Прохожий со страхом и недоумением остановился посреди улицы, потом, очнувшись, побежал было следом, но тут на него неожиданно сзади навалилась гремящая шпорами груда тел. Двое дюжих жандармов схватили его за локти.
- Врешь, не уйдешь! - хрипел усатый вахмистр.
- Пшепрашем!* Я сошел с ума или вы сошли с ума?
_______________
* П ш е п р а ш е м (польск.) - прошу прощения.
- Поговори, поговори еще!
- Моя шляпа! Он унес мою шляпу!
- Не тот, - сказал один из жандармов. - Тот был без бороды.
Вахмистр потеребил человека без шляпы за бороду - нет, не привязанная - и спросил грозно:
- Кто такой?
- Частный поверенный Грабчинский. А лайдак, что сорвал с меня шляпу, побежал вон туда.
Жандармы и вместе с ними пан Грабчинский кинулись в проулок.
Но Сметкова-Кудинова там уже не было.
40
Каких только встреч не бывает на свете!
Пришлось встретиться и большевику Оттомару Редалю с черносотенцем Саношко.
Весной Гриша заболел, простудился. Сам-то он и не посмотрел бы на это - подумаешь, беда какая, охрип немножко, - но дядя От потрогал его горячий лоб и строго велел сидеть дома. А сам зашел в обеденный перерыв с завода в училище: надо, чтобы причину, по которой Григорий Шумов пропустил занятия, сочли уважительной.
Ему удалось встретить самого директора - у дверей канцелярии.
- Нужно свидетельство врача, - сказал Саношко, не дослушав Редаля, и сразу же вынул из кармана золотые часы, посмотрел на них...
Надо понимать: время директора дорого.
- Мне и в голову не пришло звать доктора... Ведь это... как сказать... ну, небольшая простуда. И я думал...
- Вы думали, вам пришло в голову! А я руководствуюсь правилами, и по этим правилам надлежит представить официальное свидетельство.
- Но есть, как я знаю, правило: если свидетельствуют родители или лица, под присмотром которых живут учащиеся...
- Ученик Шумов живет под вашим присмотром?
- Ну да, конечно.
- А разрешение держать на квартире учеников-постояльцев у вас имеется?
- Он не постоялец. Он мне как родной!
- Родной... вот как. Он - Шумов. Значит, русский. А вы? Редаль Оттомар? Так вы себя назвали? Значит, инородец.
Оттомар Редаль вспыхнул. Сдержался. И спокойно сказал:
- Он сын моего товарища. Вернее, товарища моего брата.
- "Товарища"? Это слово пора бы вам забыть!
- Почему? Хорошее слово.
- В девятьсот пятом году оно было "хорошее".
- О нет. Еще раньше. Я читал в одной книге: так назвал Петр Первый своих соратников.
- Ну, знаете ли! То Петр Великий, а то Редаль...
- Редаль малый. Ну что ж, и все-таки у меня есть товарищи. Так вот: сын одного моего... скажем, доброго знакомого живет у меня как родной...
- Ничего к сказанному мною я добавить не могу.
И Саношко, снова взглянув на часы, ушел.
- Как вы стерпели, дядя От? - воскликнул Гриша, услыхав об этом разговоре.
- Слишком мелкий случай для драки, - коротко ответил Оттомар Редаль.
И, отыскав в шкафчике аккуратно завернутую в белую бумагу книжку, начал читать по ней еще лежавшему в постели Грише...
А к вечеру принесли письмо. Гриша узнал крупный отцовский почерк. Обрадовался: вести из дому приходили редко.
На серой бумаге большими, неровными буквами было написано:
"Дорогой сынок, а у нас беда - крепко захворал Ефимка, застудил горло в нашей бане, в ней летом-то хорошо, а зимой дует в каждую щель. Не знаем, как и быть. Ты не горюй, а я-то сам пишу тебе с горя: написал - и будто легче стало".
Дальше шли строки о делах повседневных: отец спрашивал, как у сына с обувью, не надо ль денег на починку, передавал поклоны...
Все кругом стало каким-то пустым и серым.
Никак не удавалось собраться с мыслями, беда казалась смутной. Больше всего жалко было мать. Как ей-то трудно теперь!
Потом хлынуло на него горькое чувство своей вины перед маленьким братом.
Мало ласки видел от него Ефимка!
"Гришин я кто?" - "Орёлик степной..."
Может, и нет больше на свете орёлика степного, нет колокольчика звонкого!
Вернуть бы лето - целыми днями слушал бы Гриша родной голос.
Неотвязные горькие мысли не покидали его и дома и в училище - он пошел туда, быстро одолев болезнь.
Его записали в кондуит за неявку на уроки без уважительной причины. Гриша отнесся к этому равнодушно.
Попробовал он поделиться своим горем с соседом - Петр Дерябин спросил с недоумением:
- Ты так любишь брата?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72