В самом городе...
Командарм начал рассказывать о тяжелейшем положении защитников Сталинграда, об их беспримерном мужестве и геройстве, о значении обороны Сталинграда для общего хода военных действий. Он говорил с военной четкостью и точностью и в то же время с хорошей, человеческой проникновенностью, с неподдельной глубокой болью.
Генерал сказал, что, несмотря на недостаток времени для подготовки контрудара, несмотря на недостаток боеприпасов, наша армия совместно с 24-й должна уничтожить 14-й танковый корпус врага, прорвавшийся к Волге, и соединиться с войсками, находившимися непосредственно в городе.
Наступление было назначено на утро 5 сентября, то есть на следующий день. Часа за два до назначенного командармом времени наступления немцы начали яростно бомбить расположение дивизии. Особенно густо бомбы сыпались в ту балку, в отроге которой расположился наш дивизионный КП и куда к рассвету втянулись тапки бригады, взаимодействующей с нашей дивизией.
Я вышел из наскоро вырытого ночью блиндажа Метрах в десяти, укрываясь в жидких кустиках, стояла моя полуторка. Я направился к ней. В это время с высоты, дико воя, прямо к нам в балку устремился фашистский "юнкере".
- Ложитесь! Ложитесь! - кричали мне Баранов и Федоров, уже лежавшие рядом с машиной.
Не сводя глаз с пикирующего "юнкерса", я опустился на землю и лег на спину. Казалось, самолет шел прямо на меня. Мелькнула мысль: если летчик сбросит бомбу, мне конец. Я еще не успел додумать этого, а от самолета уже отделилась и полетела вниз тупоносая бомба.
"Все,- подумал я.- Прямо в голову".
Но тут же заметил, что ошибаюсь, что бомба должна попасть в ноги.
Все эти мысли промелькнули в голове страшно быстро. Больше того. Я еще успел подумать, что ужасно нелепо, обидно здоровому и сильному человеку лежать вот так, беспомощно, ничего не предпринимая для своего спасения. Но в то же время я понимал, что бежать не только некуда, а и ни в коем случае нельзя, что если есть хоть один маленький шанс из тысячи спастись, то он только в том, чтобы вот так и лежать. Я перевернулся на живот, уткнулся носом в землю, заткнул уши и открыл рот (так следует поступать всегда, чтобы предохранить барабанные перепонки от взрывной волны).
Я сделал свое дело, а бомба - свое: она вонзилась в землю - и на несколько мгновений все утонуло в грохоте разрыва.
Сознания я не потерял ни на секунду и сразу за могучим сотрясением, вызванным взрывом, почувствовал, как отовсюду сыплется земля. Сам я при этом задыхался от взрывных газов.
Кое-как очистив от земли глаза, посмотрел вверх и увидел, что небо надо мной чистое, самолет улетел. Попробовал встать. Но не только ноги, а и вся нижняя половина туловища налилась чугунной тяжестью так, что едва сумел пошевелиться.
"Что такое? - подумал я. - Неужели оторвало ноги?"
Попробовал пошевелить ими. Боли не было. Я чувствовал, что мне даже удалось сделать какие-то слабые движения...
К великому счастью и удивлению, я оказался цел и невредим, попав в так называемую мертвую зону. Просто меня до половины засыпало землей, выброшенной взрывом из воронки.
Оглядевшись по сторонам, увидел Баранова и Федорова, живых и невредимых. В кустах по-прежнему стояла машина. Вернее, стояло то, что от нее осталось: двигатель и шасси. Кабина водителя и кузов были начисто сорваны взрывной волной.
Отряхиваясь, я похвалил себя за выдержку и сам себе прочитал маленькую лекцию о значении самообладания, заметив, что подобным опытом следует делиться с молодыми бойцами.
Несколько позже здесь же, под Сталинградом, я имел случай еще раз оценить значение выдержки и самообладания. Это было недели три спустя после того дня, о котором я рассказал. И было это так.
...Серый предрассветный час застал меня на наблюдательном пункте командира одного из батальонов, где я увязывал вопросы взаимодействия подразделений перед боем. Часа через три необходимо было вернуться на свой КП.
Я выглянул из траншейки, в которой расположился батальонный КП. От ближайшего укрытия - довольно глубокого оврага - нас отделяло метров четыреста сухой мертвой степи, простреливаемой противником.
Я обернулся к Баранову, который, как всегда, сопровождал меня:
- Пошли!
Рывком выбросившись из траншейки, мы начали перебежками продвигаться к оврагу. В это время немцы открыли артиллерийский огонь по участку местности, где был расположен НП. При первом батарейном залпе мы распластались на земле. Едва раздалась следующая очередь разрывов, как я крикнул Баранову:
- Вперед!
Вскочив, мы бегом бросились к оврагу. Я смотрел под ноги, чтобы не оступиться, отчетливо видел потрескавшуюся корку и сухие комочки земли и поглядывал вперед, на заветную темную кромку оврага. Но в то же время внутренним взглядом, если можно так выразиться, представлял себе картину того, что происходило на вражеской батарее. Нет, я действительно видел и четко фиксировал: вот замковый открыл замок... выскочила гильза... заряжающий подает снаряд в казенник... замковый закрывает замок... расчет отбегает... наводчик проверяет установку прицела, дергает за шнур... Выстрел! Снаряд летит секунду, две, три, четыре...
- Ложись! - снова кричу я Баранову.
Земля и воздух вздрагивают от разрыва. Еще свистят осколки, а я снова командую:
- Вперед!
И снова перебежка. И снова представляю себе работу расчета на огневой позиции. Словно по секундомеру, отсчитываю время, которое пройдет прежде, чем землю и воздух расколет новый взрыв артиллерийских снарядов.
- Ложись!..
- Вперед!..
- Ложись!..
- Вперед!..
- Вот счастье-то вам привалило! Прямо чудо! - сказал молодой солдат, когда мы, запыхавшиеся и возбужденные, скатились по крутому склону оврага. - Из-под такого огня живыми вышли! - И покрутил большой стриженой головой.
К сожалению, объяснять ему, что "чудо" сделал трезвый расчет, было некогда.
Но вернемся к утру 5 сентября.
Гитлеровцы бомбили нас. Одна группа бомбардировщиков сменяла другую. Однако потери, которые дивизия понесла от трехчасового массированного налета авиации, оказались очень небольшими: несколько убитых и около 60 раненых. И за это мы тоже могли сказать спасибо самим себе. Исходя из старого фронтового опыта, командиры добились беспрекословного исполнения приказа: немедленно по прибытии на новое место в первую очередь весь личный состав должен окопаться. И здесь, в сталинградской степи, глубокие щели, вырытые солдатами накануне вечером и ночью, спасли сотни жизней.
Мы пошли в наступление буквально сразу после налета вражеской авиации. В этом для противника был некоторый элемент неожиданности, который, казалось, давал нам определенный шанс на успех.
Целый день шел тяжелый, кровопролитный бой. Но успеха он нам не принес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Командарм начал рассказывать о тяжелейшем положении защитников Сталинграда, об их беспримерном мужестве и геройстве, о значении обороны Сталинграда для общего хода военных действий. Он говорил с военной четкостью и точностью и в то же время с хорошей, человеческой проникновенностью, с неподдельной глубокой болью.
Генерал сказал, что, несмотря на недостаток времени для подготовки контрудара, несмотря на недостаток боеприпасов, наша армия совместно с 24-й должна уничтожить 14-й танковый корпус врага, прорвавшийся к Волге, и соединиться с войсками, находившимися непосредственно в городе.
Наступление было назначено на утро 5 сентября, то есть на следующий день. Часа за два до назначенного командармом времени наступления немцы начали яростно бомбить расположение дивизии. Особенно густо бомбы сыпались в ту балку, в отроге которой расположился наш дивизионный КП и куда к рассвету втянулись тапки бригады, взаимодействующей с нашей дивизией.
Я вышел из наскоро вырытого ночью блиндажа Метрах в десяти, укрываясь в жидких кустиках, стояла моя полуторка. Я направился к ней. В это время с высоты, дико воя, прямо к нам в балку устремился фашистский "юнкере".
- Ложитесь! Ложитесь! - кричали мне Баранов и Федоров, уже лежавшие рядом с машиной.
Не сводя глаз с пикирующего "юнкерса", я опустился на землю и лег на спину. Казалось, самолет шел прямо на меня. Мелькнула мысль: если летчик сбросит бомбу, мне конец. Я еще не успел додумать этого, а от самолета уже отделилась и полетела вниз тупоносая бомба.
"Все,- подумал я.- Прямо в голову".
Но тут же заметил, что ошибаюсь, что бомба должна попасть в ноги.
Все эти мысли промелькнули в голове страшно быстро. Больше того. Я еще успел подумать, что ужасно нелепо, обидно здоровому и сильному человеку лежать вот так, беспомощно, ничего не предпринимая для своего спасения. Но в то же время я понимал, что бежать не только некуда, а и ни в коем случае нельзя, что если есть хоть один маленький шанс из тысячи спастись, то он только в том, чтобы вот так и лежать. Я перевернулся на живот, уткнулся носом в землю, заткнул уши и открыл рот (так следует поступать всегда, чтобы предохранить барабанные перепонки от взрывной волны).
Я сделал свое дело, а бомба - свое: она вонзилась в землю - и на несколько мгновений все утонуло в грохоте разрыва.
Сознания я не потерял ни на секунду и сразу за могучим сотрясением, вызванным взрывом, почувствовал, как отовсюду сыплется земля. Сам я при этом задыхался от взрывных газов.
Кое-как очистив от земли глаза, посмотрел вверх и увидел, что небо надо мной чистое, самолет улетел. Попробовал встать. Но не только ноги, а и вся нижняя половина туловища налилась чугунной тяжестью так, что едва сумел пошевелиться.
"Что такое? - подумал я. - Неужели оторвало ноги?"
Попробовал пошевелить ими. Боли не было. Я чувствовал, что мне даже удалось сделать какие-то слабые движения...
К великому счастью и удивлению, я оказался цел и невредим, попав в так называемую мертвую зону. Просто меня до половины засыпало землей, выброшенной взрывом из воронки.
Оглядевшись по сторонам, увидел Баранова и Федорова, живых и невредимых. В кустах по-прежнему стояла машина. Вернее, стояло то, что от нее осталось: двигатель и шасси. Кабина водителя и кузов были начисто сорваны взрывной волной.
Отряхиваясь, я похвалил себя за выдержку и сам себе прочитал маленькую лекцию о значении самообладания, заметив, что подобным опытом следует делиться с молодыми бойцами.
Несколько позже здесь же, под Сталинградом, я имел случай еще раз оценить значение выдержки и самообладания. Это было недели три спустя после того дня, о котором я рассказал. И было это так.
...Серый предрассветный час застал меня на наблюдательном пункте командира одного из батальонов, где я увязывал вопросы взаимодействия подразделений перед боем. Часа через три необходимо было вернуться на свой КП.
Я выглянул из траншейки, в которой расположился батальонный КП. От ближайшего укрытия - довольно глубокого оврага - нас отделяло метров четыреста сухой мертвой степи, простреливаемой противником.
Я обернулся к Баранову, который, как всегда, сопровождал меня:
- Пошли!
Рывком выбросившись из траншейки, мы начали перебежками продвигаться к оврагу. В это время немцы открыли артиллерийский огонь по участку местности, где был расположен НП. При первом батарейном залпе мы распластались на земле. Едва раздалась следующая очередь разрывов, как я крикнул Баранову:
- Вперед!
Вскочив, мы бегом бросились к оврагу. Я смотрел под ноги, чтобы не оступиться, отчетливо видел потрескавшуюся корку и сухие комочки земли и поглядывал вперед, на заветную темную кромку оврага. Но в то же время внутренним взглядом, если можно так выразиться, представлял себе картину того, что происходило на вражеской батарее. Нет, я действительно видел и четко фиксировал: вот замковый открыл замок... выскочила гильза... заряжающий подает снаряд в казенник... замковый закрывает замок... расчет отбегает... наводчик проверяет установку прицела, дергает за шнур... Выстрел! Снаряд летит секунду, две, три, четыре...
- Ложись! - снова кричу я Баранову.
Земля и воздух вздрагивают от разрыва. Еще свистят осколки, а я снова командую:
- Вперед!
И снова перебежка. И снова представляю себе работу расчета на огневой позиции. Словно по секундомеру, отсчитываю время, которое пройдет прежде, чем землю и воздух расколет новый взрыв артиллерийских снарядов.
- Ложись!..
- Вперед!..
- Ложись!..
- Вперед!..
- Вот счастье-то вам привалило! Прямо чудо! - сказал молодой солдат, когда мы, запыхавшиеся и возбужденные, скатились по крутому склону оврага. - Из-под такого огня живыми вышли! - И покрутил большой стриженой головой.
К сожалению, объяснять ему, что "чудо" сделал трезвый расчет, было некогда.
Но вернемся к утру 5 сентября.
Гитлеровцы бомбили нас. Одна группа бомбардировщиков сменяла другую. Однако потери, которые дивизия понесла от трехчасового массированного налета авиации, оказались очень небольшими: несколько убитых и около 60 раненых. И за это мы тоже могли сказать спасибо самим себе. Исходя из старого фронтового опыта, командиры добились беспрекословного исполнения приказа: немедленно по прибытии на новое место в первую очередь весь личный состав должен окопаться. И здесь, в сталинградской степи, глубокие щели, вырытые солдатами накануне вечером и ночью, спасли сотни жизней.
Мы пошли в наступление буквально сразу после налета вражеской авиации. В этом для противника был некоторый элемент неожиданности, который, казалось, давал нам определенный шанс на успех.
Целый день шел тяжелый, кровопролитный бой. Но успеха он нам не принес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85