При этом положении дивизия наступать дальше не могла. По сути, нам почти нечем было даже отразить контратаки. А фашисты на том берегу Буга контратаковали непрерывно.
У нас осталось ни много ни мало, а всего сто семьдесят снарядов. Если мне не изменяет память, боекомплект к одной пушке составляет около шестидесяти снарядов. Пришлось отдать строгий приказ - стрелять только в случае самой крайней необходимости, потому что фактически на каждую пушку приходилось едва ли не по одному снаряду.
Это был тот нередкий на войне случай, когда взять город оказалось легче, чем удержать. Но, повторяю, главной причиной наших трудностей явилась катастрофическая нехватка боеприпасов. Мало того, что мы оторвались от своих тылов, весенняя распутица чуть вообще не лишила нас связи с ними. Лошади, выбиваясь из сил, через 15 - 20 километров буквально падали. Обозы останавливались в грязи, провалившись чуть ли не на глубину колес. Помню, как-то раз с одной из подвод из тыла приехал лечившийся в госпитале офицер из штаба. Он стал рассказывать, как они за целый час с трудом проехали два километра.
- Что ж так уж медленно? - с некоторым раздражением спросил я.
- Сами знаете, товарищ генерал. Весна. Распутица, - ответил он, пожимая плечами.
- Уж это точно, - поддержал офицера ездовой, очень немолодой солдат, из нестроевых. - Такая в этом году весна, распутица, и не приведи бог.
Но мы устояли, несмотря ни на что: за спиной у дивизии был опыт Сталинграда.
Освобождение Новоукраинки и Первомайска явилось серьезным успехом корпуса и дивизии, который командование не замедлило отметить. С разницей в три дня вышли два Указа Президиума Верховного Совета СССР. Первым за освобождение Новоукраинки дивизия награждалась орденом Суворова II степени. После второго указа гвардейское Знамя дивизии украсил второй орден Красного Знамени награда за освобождение Первомайска и форсирование Южного Буга. Теперь дивизия именовалась 13-й гвардейской Полтавской ордена Ленина, дважды Краснознаменной, ордена Суворова II степени стрелковой дивизией.
Пока наша дивизия вела тяжелые бои за Первомайск, соседние дивизии корпуса, 95-я и 97-я гвардейские, пользуясь тем, что мы приковали к себе основное внимание немцев, без особого труда форсировали реки Синюху и Южный Буг северо-западнее города.
Гитлеровцы, почувствовав создавшуюся угрозу окружения, начали отходить. Невольно наша дивизия оказалась во втором эшелоне корпуса, успев захватить на западных окраинах Первомайска богатые трофеи, в первую очередь горючее, в котором все очень нуждались, так как отставшие из-за распутицы тылы никак не успевали снабжать нас. Бензином мы разбогатели так, что даже могли поделиться с другими соединениями.
В ночь на 2 апреля мы снова были в первом эшелоне и штурмовали станцию Затишье. На ее железнодорожных путях было захвачено свыше 300 железнодорожных вагонов с вооружением, автотранспортом и продовольствием.
14 апреля дивизия переправилась через Днестр. Помню, что стояла теплая апрельская погода, зеленые стрелы трав начали покрывать корявую кору истоптанных и изъезженных войной полей. На плацдарме по ту сторону Днестра зеленели молодые всходы.
Наша армия заняла часть плацдарма в районе населенного пункта со странным, а потому и незабываемым названием Плетеный Ташлык. По сей день так и не знаю, что такое "ташлык", а тем более плетеный. Но знаю, что этот Ташлык находился и, наверное, и теперь находится недалеко от Бендер. Здесь с 16 апреля развернулись ожесточенные бои с противником, во что бы то ни стало пытавшимся не дать нам выйти на кратчайшее направление к Кишиневу,
13-я дивизия оказалась крайней на левом почти открытом фланге армии. Плацдарм был неглубоким, километра четыре, от силы - четыре с половиной. Сзади нас его границей был Днестр, а впереди, почти параллельно реке, тянулся гребень высоты, пологий, поросший кое-где мелколесьем и молоденькими рощами. Наверху, почти у самого гребня, окопались фашисты, занявшие таким образом очень выгодную линию обороны: местность из их траншей и просматривалась и простреливалась практически почти до самого берега Днестра.
Займи мы этот рубеж, и у нас было бы еще больше преимуществ, потому что тогда с вершины гребня перед нами километров на двадцать вперед открылась бы ровная местность, на которой отступающим немцам буквально не за что было зацепиться. Вот за этот гребень и шла борьба не на жизнь, а на смерть. Единственная линия немецких траншей не раз переходила из рук в руки. Но едва мы располагались в неглубоких окопчиках противника, как немцы выбивали нас оттуда.
Так прошло два дня. На третий день ко мне на наблюдательный пункт приехал командарм Жадов вместе с командиром 1-го гвардейского штурмового авиационного корпуса генерал-лейтенантом В. Г. Рязановым и командующим артиллерией генералом Г. В. Полуэктовым.
- Ну вот, - здороваясь, сказал командарм, - приехали подробнее ознакомиться с обстановкой. Что-то вы тут засиделись!
- Не то чтобы засиделись, - отшутился я, - а закатались: то с горы, то на гору.
- Сейчас посмотрим вашу гору... - Командарм взял в руки бинокль и приник к смотровой щели. В это время наши как раз начали очередную атаку.
Только что пустынный склон вдруг ожил. Бойцы поднимались из-за кустов, вылезали из почти незаметных углублений, отрывались от стволов деревьев, врассыпную вползавших на гребень, и живые цепи под раскатистое "ура!" начали подниматься вверх. Немцы встретили их пулеметным ливнем. Цепи замерли, распались, и серые комочки снова покатились вниз. Из окопов начали дружно выползать гитлеровцы.
- Как вши из шва, - не удержался Полуэктов. - Ишь высыпали!
- Нет, так дело не пойдет! - недовольно сказал Жадов. - Давайте-ка, товарищ Рязанов, вызывайте своих штурмовиков. Пусть они этот шов проутюжат как следует.
Вскоре штурмовая авиация совершила мощный налет на расположение противника. Теперь надо было воспользоваться моментом и постараться тут же сбить фашистов с гребня. Чтобы не потерять время и обеспечить высокий темп броска, я решил сам выехать вперед в боевые порядки одного из полков (если не ошибаюсь, это был 42-й полк). Спросил разрешения у командарма. Не отрываясь от бинокля, тот ответил:
- Твое право. Если считаешь нужным - езжай.
Опять-таки ради скорости я сел на "виллис" вместе с адъютантом и радистом. Зимой мы эти машины немножко переоборудовали: закрывали кузов фанерной будкой, чтобы предохранить себя от ветра и снега. Сейчас уже стояла весна, но будку снять не успели. Неширокая дорога вела через лощину. Я внимательно смотрел вперед, как вдруг чуть ли не перед самым носом машины, должно быть из придорожного кювета, поднялась долговязая фигура красноармейца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
У нас осталось ни много ни мало, а всего сто семьдесят снарядов. Если мне не изменяет память, боекомплект к одной пушке составляет около шестидесяти снарядов. Пришлось отдать строгий приказ - стрелять только в случае самой крайней необходимости, потому что фактически на каждую пушку приходилось едва ли не по одному снаряду.
Это был тот нередкий на войне случай, когда взять город оказалось легче, чем удержать. Но, повторяю, главной причиной наших трудностей явилась катастрофическая нехватка боеприпасов. Мало того, что мы оторвались от своих тылов, весенняя распутица чуть вообще не лишила нас связи с ними. Лошади, выбиваясь из сил, через 15 - 20 километров буквально падали. Обозы останавливались в грязи, провалившись чуть ли не на глубину колес. Помню, как-то раз с одной из подвод из тыла приехал лечившийся в госпитале офицер из штаба. Он стал рассказывать, как они за целый час с трудом проехали два километра.
- Что ж так уж медленно? - с некоторым раздражением спросил я.
- Сами знаете, товарищ генерал. Весна. Распутица, - ответил он, пожимая плечами.
- Уж это точно, - поддержал офицера ездовой, очень немолодой солдат, из нестроевых. - Такая в этом году весна, распутица, и не приведи бог.
Но мы устояли, несмотря ни на что: за спиной у дивизии был опыт Сталинграда.
Освобождение Новоукраинки и Первомайска явилось серьезным успехом корпуса и дивизии, который командование не замедлило отметить. С разницей в три дня вышли два Указа Президиума Верховного Совета СССР. Первым за освобождение Новоукраинки дивизия награждалась орденом Суворова II степени. После второго указа гвардейское Знамя дивизии украсил второй орден Красного Знамени награда за освобождение Первомайска и форсирование Южного Буга. Теперь дивизия именовалась 13-й гвардейской Полтавской ордена Ленина, дважды Краснознаменной, ордена Суворова II степени стрелковой дивизией.
Пока наша дивизия вела тяжелые бои за Первомайск, соседние дивизии корпуса, 95-я и 97-я гвардейские, пользуясь тем, что мы приковали к себе основное внимание немцев, без особого труда форсировали реки Синюху и Южный Буг северо-западнее города.
Гитлеровцы, почувствовав создавшуюся угрозу окружения, начали отходить. Невольно наша дивизия оказалась во втором эшелоне корпуса, успев захватить на западных окраинах Первомайска богатые трофеи, в первую очередь горючее, в котором все очень нуждались, так как отставшие из-за распутицы тылы никак не успевали снабжать нас. Бензином мы разбогатели так, что даже могли поделиться с другими соединениями.
В ночь на 2 апреля мы снова были в первом эшелоне и штурмовали станцию Затишье. На ее железнодорожных путях было захвачено свыше 300 железнодорожных вагонов с вооружением, автотранспортом и продовольствием.
14 апреля дивизия переправилась через Днестр. Помню, что стояла теплая апрельская погода, зеленые стрелы трав начали покрывать корявую кору истоптанных и изъезженных войной полей. На плацдарме по ту сторону Днестра зеленели молодые всходы.
Наша армия заняла часть плацдарма в районе населенного пункта со странным, а потому и незабываемым названием Плетеный Ташлык. По сей день так и не знаю, что такое "ташлык", а тем более плетеный. Но знаю, что этот Ташлык находился и, наверное, и теперь находится недалеко от Бендер. Здесь с 16 апреля развернулись ожесточенные бои с противником, во что бы то ни стало пытавшимся не дать нам выйти на кратчайшее направление к Кишиневу,
13-я дивизия оказалась крайней на левом почти открытом фланге армии. Плацдарм был неглубоким, километра четыре, от силы - четыре с половиной. Сзади нас его границей был Днестр, а впереди, почти параллельно реке, тянулся гребень высоты, пологий, поросший кое-где мелколесьем и молоденькими рощами. Наверху, почти у самого гребня, окопались фашисты, занявшие таким образом очень выгодную линию обороны: местность из их траншей и просматривалась и простреливалась практически почти до самого берега Днестра.
Займи мы этот рубеж, и у нас было бы еще больше преимуществ, потому что тогда с вершины гребня перед нами километров на двадцать вперед открылась бы ровная местность, на которой отступающим немцам буквально не за что было зацепиться. Вот за этот гребень и шла борьба не на жизнь, а на смерть. Единственная линия немецких траншей не раз переходила из рук в руки. Но едва мы располагались в неглубоких окопчиках противника, как немцы выбивали нас оттуда.
Так прошло два дня. На третий день ко мне на наблюдательный пункт приехал командарм Жадов вместе с командиром 1-го гвардейского штурмового авиационного корпуса генерал-лейтенантом В. Г. Рязановым и командующим артиллерией генералом Г. В. Полуэктовым.
- Ну вот, - здороваясь, сказал командарм, - приехали подробнее ознакомиться с обстановкой. Что-то вы тут засиделись!
- Не то чтобы засиделись, - отшутился я, - а закатались: то с горы, то на гору.
- Сейчас посмотрим вашу гору... - Командарм взял в руки бинокль и приник к смотровой щели. В это время наши как раз начали очередную атаку.
Только что пустынный склон вдруг ожил. Бойцы поднимались из-за кустов, вылезали из почти незаметных углублений, отрывались от стволов деревьев, врассыпную вползавших на гребень, и живые цепи под раскатистое "ура!" начали подниматься вверх. Немцы встретили их пулеметным ливнем. Цепи замерли, распались, и серые комочки снова покатились вниз. Из окопов начали дружно выползать гитлеровцы.
- Как вши из шва, - не удержался Полуэктов. - Ишь высыпали!
- Нет, так дело не пойдет! - недовольно сказал Жадов. - Давайте-ка, товарищ Рязанов, вызывайте своих штурмовиков. Пусть они этот шов проутюжат как следует.
Вскоре штурмовая авиация совершила мощный налет на расположение противника. Теперь надо было воспользоваться моментом и постараться тут же сбить фашистов с гребня. Чтобы не потерять время и обеспечить высокий темп броска, я решил сам выехать вперед в боевые порядки одного из полков (если не ошибаюсь, это был 42-й полк). Спросил разрешения у командарма. Не отрываясь от бинокля, тот ответил:
- Твое право. Если считаешь нужным - езжай.
Опять-таки ради скорости я сел на "виллис" вместе с адъютантом и радистом. Зимой мы эти машины немножко переоборудовали: закрывали кузов фанерной будкой, чтобы предохранить себя от ветра и снега. Сейчас уже стояла весна, но будку снять не успели. Неширокая дорога вела через лощину. Я внимательно смотрел вперед, как вдруг чуть ли не перед самым носом машины, должно быть из придорожного кювета, поднялась долговязая фигура красноармейца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85