Тогда у нас начинается свалка, что, собственно, и занимает англичан. Хотя явно они не гогочут и не показывают на нас пальцами, но иногда лёгким движением подбородка обращают внимание своего попутчика на наши бурные эмоции. По-видимому, они уже к нам привыкли и видят нас не впервые.
Бросает нам окурок и ещё один англичанин. Третий, вытащив сигарету и аккуратно разрезав её на несколько частей, тоже ловко швыряет нам по одному эти срезки. По всему видно, что с их стороны это не акт филантропии и не выражение сочувствия более бедному союзнику. Они скупы и расчётливы, эти англичане. Это явно развлекательный акт. Так бросают в зверинце огрызок яблока дерущимся мартышкам и веселятся, глядя на то, как те награждают друг друга затрещинами. А в нас, во всяком случае, во многих из нас силён дух попрошайничества и нищенства. И даже тогда, когда нет прямой к тому нужды, а просто хочется что-нибудь получить, особенно какую-нибудь иностранную никчемушку. Приходилось видеть это и не только во время войны.
Но вот к проволоке прильнули двое, быстро уловившие английское произношение и ловко его имитирующие. Получается у них великолепно. Вероятно, не зная по-английски ни одного слова, они, сюсюкая сквозь зубы, ведут между собой диалог, создавая иллюзию английской речи. Это уже по-настоящему заинтересовывает англичан, и они вылезают из своего ледяного панциря. Собравшись небольшой кучкой у проволоки, они хохочут, показывая на наших артистов пальцами и кивками головы, сопровождая всё это и другими одобрительными жестами и возгласами. Это слишком оживлённое представление прерывается немцами. Двое из них быстро заходят в наш блок, а один - в проход между блоками. Артистов прогоняют, а зрители, как по команде, показывают немцам спины. В награду артистам бросаются две сигареты. Одна, увы, падает в проход, где её и подбирает немец и, как ни в чём не бывало, опускает в свой нагрудный карман. Немцы тоже не богаты на табак. Не раз я видел по лагерям, как они тайком подбирают окурки англичан и американских негров.
Просыпаюсь от страшного грохота. В первые секунды спросонья ничего не понимаю. Стены барака и нары качаются, словно происходит землетрясение. В небольшие окошки вспышками рвутся пучки ослепительно яркого света. Большинство людей в бараке не спит. Кое-кто лезет с нар, другие спрыгивают и ложатся на пол или бегут из барака. Сосед справа, истово крестясь, шепчет молитву. Левый всё, что у него есть, тащит на голову. Навернул на голову и брюки, а потому нижняя часть тела голая; и по голому заду бегут блики.
Тихон, спавший подо мной, ярусом ниже, сейчас сильно дёргает меня за ногу и не то шепчет, не то кричит:
- Вставай. Чего заспался. Не слышишь, как бомбят город? Доберутся и до лагеря. Беги на двор, а то здесь заживо сгорим.
На дворе светло как днём, хотя, вероятно, уже за полночь. Везде группами и поодиночке лежат, сидят и стоят люди. Прожекторы на лагерных вышках то зажигаются, то гаснут. Никого из охраны не видно, лишь с соседней вышки кубарём скатывается пулемётчик и бросается в траншею.
Так вот она какая, массированная бомбардировка города. Тот самый das Schrecknis - немецкий ужас, о котором я много слышал, но раньше слабо его себе представлял.
Часть города поближе к нам хорошо видна. Спереди дома освещены ракетами на парашютах, а сзади подсвечиваются пожарами, горящими где-то в центре. Земля дрожит и временами ходит вверх и вниз, как палуба корабля в бурю. Воздух вибрирует от множества звуков: разрывов, гула самолётов, хлопанья зениток и прочего. Оглушительно ревут совсем низко проносящиеся истребители, во все стороны блестя искорками пулемётных очередей. Иглы прожекторов, тупым концом кверху, чиркают и ползают по небу. Иногда им удаётся высветить тяжёлый, медленно ползущий бомбардировщик. Тогда вокруг него мгновенно вспыхивают десятки разрывов - маленьких ватных облачков с искоркой вспышки посередине. Истребители бросаются на прожектора, и тогда их лучи, отскочив в сторону и несколько раз мигнув, гаснут. Видно, что противовоздушная оборона немцев явно не справляется с этой могучей атакой с воздуха.
Теперь бомбы рвутся совсем близко от лагеря, видно даже, как разрывы повреждают и рушат дома. Вот сначала медленно, а затем всё быстрее валится высокий готический шпиль, освещённый сзади сплошной полосой огня. При падении он разламывается, разбрасывая вокруг целое облако искр. Его падение сопровождается рёвом восторга в английском блоке. Сейчас все англичане во дворе и с воодушевлением созерцают происходящее. От традиционной английской сдержанности не осталось и следа. Это, скорее, зрители на футбольном матче, болеющие за своих игроков. Кричат, машут руками. Один высоко подпрыгивает, хлопая себя по бёдрам. Всё их радует: и особенно сильный взрыв, и падение какого-нибудь здания, и бреющий полёт над лагерем истребителя с английской эмблемой. Восторг достигает апогея, когда один такой истребитель, проносясь вихрем буквально над крышами наших бараков, длинной очередью ювелирно срезает две сторожевые вышки, с одной из которых, кувыркаясь в воздухе, летит незадачливый немец. И вообще им льстит то, что город сейчас бомбардируют англичане, предпочитающие ночные бомбёжки. Американцы бомбардируют днем.
Мы тоже не отстаём от англичан, хотя свои эмоции проявляем намного глуше. Сейчас, когда до нас дошло, что бомбардировка предназначена не нам, а потому и бояться нам нечего, мы почти все покинули бараки и сгрудились у проволоки. Нас никто не прогоняет и не мешает нам наблюдать это зрелище. Вообще, видеть своими глазами бомбардировку города в полной неуязвимости, как зрителю, судьба предоставляет очень и очень немногим. Те обитатели города, кого бомбардируют, ничего не видят - они попрятались. Солдаты на фронте тоже прячутся в траншеи и в это время никуда не смотрят. Да и фронтовые бомбардировки - это мелочь по сравнению с бомбардировками городов. Лётчики, атакующие города и другие цели, сверху тоже видят немногое, пожалуй, только общую карту местности да показания разных прицельных приборов.
А вот мне судьба предоставила редкую возможность наблюдать бомбардировку как зрителю. Смотреть с трибуны, как в древнем римском цирке, на настоящий смертный бой на арене. И то только потому, что наш блок в Алленштайнском лагере уж очень близок к городу. Нигде, как мне известно, этого больше не было. Все же остальные люди такое могут видеть только в кино, где на экране показывают более или менее правдоподобную игру артистов да различные технические фокусы с разрушениями и пожарами макетов зданий, мостов и прочих сооружений размером с почтовый ящик.
Утром город в дыму: кое-где догорают пожары, и после грозовой ночи удивительно тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96