Настолько оригинальных, что они порой даже друг друга не слышат. Один говорит о Марке Болане, второй – о Джеймсе Бонде, но при этом как-то находят общий язык. Я понял, что, общаясь друг с другом, эти люди живут по своим законам. До поры до времени я решил в них не вмешиваться.
Вскоре у меня с Бурлаковым состоялись очередные финансовые торги. На повестке дня стоял вопрос оплаты работы пресс-службы. Я предложил Лене два варианта: тысячу долларов за линейную пресс-поддержку и полторы тысячи – за крупномасштабный пиар с активным креативом. К моему удивлению, Бурлаков согласился на более дорогой вариант. А ведь по меркам 96– 97 годов это были неплохие деньги. По идее, такие суммы должны были получать музыканты “Троллей” за месяц изнуряющих гастролей.
Суровая правда жизни раскрылась через пару недель. Я полагал, что буду зарабатывать эту сумму ежемесячно. Бурлаков был уверен, что это нормальные деньги “за весь пакет услуг”. Типа – до конца жизни. В итоге разобрались.
…Тур “Морская” начинался в октябре 1997 года концертами в питерском ДК Горького. Затем – Рига, Калининград, Минск, снова Питер, Москва, Одесса, Киев. Мы с Бурлаковым выехали в город на Неве разными поездами – чего-то там перепутали в спешке. Такая же суета сопровождала все первые концерты. “Тролли” играли выше всяких похвал, но из-за административной суеты времени пообщаться друг с другом у нас просто не было.
Как правило, на концертах Леня снимал “Троллей” на видеокамеру – с целью последующего анализа. Я же работал с журналистами, в паузах проводя через служебный вход музыкантов молодой группы “Сплин”, у которых не хватало денег на билеты.
Одни города сменялись другими, роскошные хоромы – скромными номерами. Иногда нам приходилось жить с Бурлаковым в двухместной комнате. Мне импонировало, что он не делал тайны из финансовой составляющей тура и делился необходимой информацией. Подобная доверительность не могла не окрылять, что, впрочем, не мешало нам периодически конфликтовать. Раньше подобного не было. Впрочем, раньше не было и подобного напряжения – в первый месяц в графике “Троллей” случались города, где приходилось играть по три концерта в сутки. Типа стадион + два ночных клуба. Так долго продолжаться не могло.
Первая стычка произошла в сравнительно благополучном Калининграде, когда на радиоэфир я повез Лагутенко вместе с бэк-вокалисткой Олесей. Леня был твердо уверен, что Илья в эфире справится один. Мне же казалось, что первые интервью Лагутенко дает пока не слишком убедительно. А 17-летняя Олеся своей наивностью умела очаровывать буквально всех, снимая ненужное напряжение.
Мы стояли с Бурлаковым у входа в гостиницу и, не стесняясь никого, орали друг на друга. Вопрос касался жизни или смерти – поедет Олеся на эфир или не поедет. Еще минута – и мы начали бы драться. Первым успокоился Бурлаков: “Если Олеся пойдет на эфир, ты не поедешь в Одессу и Киев”, – жестко сказал он.
“Отлично, – как бы обрадовался я, вовремя вспомнив рассказы Лени о том, что он никогда не был на Украине. – Посмотрим, как ты в одиночку будешь носиться по этажам киевского Дворца спорта! Посмотрим, как ты станешь организовывать там телеинтервью… Кстати, Леня, а на каком языке ты будешь общаться с журналистами? На украинском?”
Это был блеф чистой воды. Практически все киевские СМИ брали интервью на русском. Но из уст бывалого киевлянина проблема звучала правдоподобно. Бурлаков не на шутку задумался. Через день мы помирились.
Наше примирение заслуживает нескольких строк. Дело было в Минске. Коммунизмом от столицы Белоруссии веяло, как от бензоколонки – бензином. Невидимая машина времени перенесла “Троллей” в условный 1937 год. Вокруг нас жили такие же хорошие люди, как в довоенных кинофильмах, только сильно напуганные. Они просили нас громко не разговаривать, выразительно поглядывая по сторонам.
Я отнесся к этому как к галлюциногенному трипу. Но местным жителям, похоже, было не до шуток. Правда, наша минская пресс-конференция прошла настолько живо, что в газетах даже появились заголовки “„Мумий Тролль“ – Oasis белорусского масштаба”. После пресс-конференции мы с музыкантами сидели в одном из ресторанов и никоим образом не соблюдали диету. Даже не пытались соблюдать.
В разгар этой вакханалии я уткнулся носом в местную прессу. Дойдя до раздела новостей, я чуть не грохнулся со стула. Там черным по белому было написано, что наш тур-менеджер Спартак Гафаров, который сидел аккурат напротив меня, на днях со скандалом изгнан из группы “Агата Кристи”. За финансовую нечистоплотность.
Все стало ясно как божий день. Спартак был единственным человеком, который представлял интересы московских промоутеров тура. Поэтому я молча подошел к Бурлакову, протянул газету, ткнув пальцем в конкретную новость. Леня прочитал текст и молча пожал мне руку. Так мы с ним, собственно говоря, и помирились.
Произошло это на редкость вовремя. В ноябре у “Троллей” вышла “Икра”, концертную презентацию которой мы провели в “Пурпурном легионе” на Сходненской. Этой акции предшествовал легкий ажиотаж, связанный с игрой в зашифрованное название альбома. Это была великая тайна – даже я долгое время не знал правильного ответа, а на обложке диска вместо букв стояли пустые квадратики…
Замутив детскую “игру-угадайку”, Бурлаков вдохновенно интриговал журналистов: “Это очень легко. Слово из четырех букв, вы все это любите”. И акулы пера, не сговариваясь, радостно выкрикивали: “А, мы знаем, знаем! Это – секс!!!”
Название было рассекречено во время так называемой “Мумий ночи” на “Радио Максимум”, в течение которой в эфире прозвучали все песни из альбома. Вскоре “Икра” уже занимала верхние строчки в большинстве хит-парадов.
В это время у группы стартовал украинский тур. Мы не на шутку волновались: как известно, другая страна – другие законы. И приключения не заставили себя долго ждать. Они начались еще в Одессе, когда после ночного концерта к нам подвалили двухметровые братки – с предъявами из серии “какого хера вы играли пятьдесят пять минут вместо часа, за который мы забашляли бабки?”. В этот момент я представил себе, как куратор одесского казино танцевал под “Владивосток 2000” с включенным секундомером…
В итоге разобрались, пообещав в следующий раз сыграть на две песни больше. Спустя буквально пару минут Бурлаков и Лагутенко, наглухо позабыв о конфликте с окружающей средой, заперлись в гримерке и попытались вспомнить текст полузабытой песни “С Новым годом, крошка!”, которую Илья сочинил еще в армии. Я записывал их эксперименты с памятью на диктофон – судя по всему, у нас намечался новый концертный боевик.
В какой-то момент я взглянул на происходящее со стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Вскоре у меня с Бурлаковым состоялись очередные финансовые торги. На повестке дня стоял вопрос оплаты работы пресс-службы. Я предложил Лене два варианта: тысячу долларов за линейную пресс-поддержку и полторы тысячи – за крупномасштабный пиар с активным креативом. К моему удивлению, Бурлаков согласился на более дорогой вариант. А ведь по меркам 96– 97 годов это были неплохие деньги. По идее, такие суммы должны были получать музыканты “Троллей” за месяц изнуряющих гастролей.
Суровая правда жизни раскрылась через пару недель. Я полагал, что буду зарабатывать эту сумму ежемесячно. Бурлаков был уверен, что это нормальные деньги “за весь пакет услуг”. Типа – до конца жизни. В итоге разобрались.
…Тур “Морская” начинался в октябре 1997 года концертами в питерском ДК Горького. Затем – Рига, Калининград, Минск, снова Питер, Москва, Одесса, Киев. Мы с Бурлаковым выехали в город на Неве разными поездами – чего-то там перепутали в спешке. Такая же суета сопровождала все первые концерты. “Тролли” играли выше всяких похвал, но из-за административной суеты времени пообщаться друг с другом у нас просто не было.
Как правило, на концертах Леня снимал “Троллей” на видеокамеру – с целью последующего анализа. Я же работал с журналистами, в паузах проводя через служебный вход музыкантов молодой группы “Сплин”, у которых не хватало денег на билеты.
Одни города сменялись другими, роскошные хоромы – скромными номерами. Иногда нам приходилось жить с Бурлаковым в двухместной комнате. Мне импонировало, что он не делал тайны из финансовой составляющей тура и делился необходимой информацией. Подобная доверительность не могла не окрылять, что, впрочем, не мешало нам периодически конфликтовать. Раньше подобного не было. Впрочем, раньше не было и подобного напряжения – в первый месяц в графике “Троллей” случались города, где приходилось играть по три концерта в сутки. Типа стадион + два ночных клуба. Так долго продолжаться не могло.
Первая стычка произошла в сравнительно благополучном Калининграде, когда на радиоэфир я повез Лагутенко вместе с бэк-вокалисткой Олесей. Леня был твердо уверен, что Илья в эфире справится один. Мне же казалось, что первые интервью Лагутенко дает пока не слишком убедительно. А 17-летняя Олеся своей наивностью умела очаровывать буквально всех, снимая ненужное напряжение.
Мы стояли с Бурлаковым у входа в гостиницу и, не стесняясь никого, орали друг на друга. Вопрос касался жизни или смерти – поедет Олеся на эфир или не поедет. Еще минута – и мы начали бы драться. Первым успокоился Бурлаков: “Если Олеся пойдет на эфир, ты не поедешь в Одессу и Киев”, – жестко сказал он.
“Отлично, – как бы обрадовался я, вовремя вспомнив рассказы Лени о том, что он никогда не был на Украине. – Посмотрим, как ты в одиночку будешь носиться по этажам киевского Дворца спорта! Посмотрим, как ты станешь организовывать там телеинтервью… Кстати, Леня, а на каком языке ты будешь общаться с журналистами? На украинском?”
Это был блеф чистой воды. Практически все киевские СМИ брали интервью на русском. Но из уст бывалого киевлянина проблема звучала правдоподобно. Бурлаков не на шутку задумался. Через день мы помирились.
Наше примирение заслуживает нескольких строк. Дело было в Минске. Коммунизмом от столицы Белоруссии веяло, как от бензоколонки – бензином. Невидимая машина времени перенесла “Троллей” в условный 1937 год. Вокруг нас жили такие же хорошие люди, как в довоенных кинофильмах, только сильно напуганные. Они просили нас громко не разговаривать, выразительно поглядывая по сторонам.
Я отнесся к этому как к галлюциногенному трипу. Но местным жителям, похоже, было не до шуток. Правда, наша минская пресс-конференция прошла настолько живо, что в газетах даже появились заголовки “„Мумий Тролль“ – Oasis белорусского масштаба”. После пресс-конференции мы с музыкантами сидели в одном из ресторанов и никоим образом не соблюдали диету. Даже не пытались соблюдать.
В разгар этой вакханалии я уткнулся носом в местную прессу. Дойдя до раздела новостей, я чуть не грохнулся со стула. Там черным по белому было написано, что наш тур-менеджер Спартак Гафаров, который сидел аккурат напротив меня, на днях со скандалом изгнан из группы “Агата Кристи”. За финансовую нечистоплотность.
Все стало ясно как божий день. Спартак был единственным человеком, который представлял интересы московских промоутеров тура. Поэтому я молча подошел к Бурлакову, протянул газету, ткнув пальцем в конкретную новость. Леня прочитал текст и молча пожал мне руку. Так мы с ним, собственно говоря, и помирились.
Произошло это на редкость вовремя. В ноябре у “Троллей” вышла “Икра”, концертную презентацию которой мы провели в “Пурпурном легионе” на Сходненской. Этой акции предшествовал легкий ажиотаж, связанный с игрой в зашифрованное название альбома. Это была великая тайна – даже я долгое время не знал правильного ответа, а на обложке диска вместо букв стояли пустые квадратики…
Замутив детскую “игру-угадайку”, Бурлаков вдохновенно интриговал журналистов: “Это очень легко. Слово из четырех букв, вы все это любите”. И акулы пера, не сговариваясь, радостно выкрикивали: “А, мы знаем, знаем! Это – секс!!!”
Название было рассекречено во время так называемой “Мумий ночи” на “Радио Максимум”, в течение которой в эфире прозвучали все песни из альбома. Вскоре “Икра” уже занимала верхние строчки в большинстве хит-парадов.
В это время у группы стартовал украинский тур. Мы не на шутку волновались: как известно, другая страна – другие законы. И приключения не заставили себя долго ждать. Они начались еще в Одессе, когда после ночного концерта к нам подвалили двухметровые братки – с предъявами из серии “какого хера вы играли пятьдесят пять минут вместо часа, за который мы забашляли бабки?”. В этот момент я представил себе, как куратор одесского казино танцевал под “Владивосток 2000” с включенным секундомером…
В итоге разобрались, пообещав в следующий раз сыграть на две песни больше. Спустя буквально пару минут Бурлаков и Лагутенко, наглухо позабыв о конфликте с окружающей средой, заперлись в гримерке и попытались вспомнить текст полузабытой песни “С Новым годом, крошка!”, которую Илья сочинил еще в армии. Я записывал их эксперименты с памятью на диктофон – судя по всему, у нас намечался новый концертный боевик.
В какой-то момент я взглянул на происходящее со стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124