Она почему-то вдруг вспомнила Эммета в ту первую ночь в Париже и как он сбрасывал ботинки, уже лежа в кровати. Как странно, она испытывала при этом не отвращение, а нежность.
Но сейчас ей вдруг показалось, что это руки и ноги Джо обвивали тогда ее тело и его дыхание она ощущала у себя на волосах.
– Как идут дела? – спросил он.
– Хорошо, – сказала она, боясь, что он может прочесть ее мысли, и испытывая неприятное ощущение. – Я наняла еще одну девушку, которая помогает Луизе на кухне. Если так пойдет дело, то мне придется организовать работу в две смены. Мы с трудом справляемся с нашими заказами.
– Если тебе что-нибудь понадобится, – сказал он ей, – дай мне знать, и, если у тебя будет настоящая запарка, я могу прислать нескольких ребят на пару дней.
– Спасибо. – Она пристально смотрела на свой кофе. – Как идут дела в ресторане? Я имею в виду пристройку.
– Помещение ломится от народа. – Он улыбнулся. – Частично благодаря моим родителям. Ты можешь себе представить, что они приходят ужинать по крайней мере раз в неделю? А иногда отец со своими друзьями приходит и обедать. Мне кажется, он с годами стал добрее. Да, чудесам нет конца. Честно говоря, я начинаю привыкать к их присутствию. Мне нравится, что они приходят. Это похоже на возвращение детства, но только теперь я стал их кормильцем.
Она улыбнулась, несмотря на то напряжение, которое испытывала:
– Я рада.
Они опять замолчали, но на этот раз пауза была длиннее. Энни смотрела на молодую монахиню в светло-голубой короткой монашеской одежде и с темными вьющимися волосами, неряшливо выбивавшимися из-под головного убора, которая села на стул рядом с человеком в ермолке. Она что-то говорила ему, но Энни не слышала ее слов. Казалось, она старалась успокоить его.
– Энни. – Она почувствовала, что Джо смотрит на нее, но не повернулась в его сторону. Она поняла, что он собирается сказать ей что-то, что она не хотела бы слышать.
– Я хочу, чтобы ты знала, – продолжал он тихо, почти шепотом. – Я рад что встретил тебя. Но я хочу, чтобы ты знала, что я бы все равно позвонил тебе. Я еще ничего не сказал Лорел. Я сначала хотел поговорить с тобой.
Она подняла глаза и с трудом заставила себя смотреть ему прямо в лицо. И то, что она увидела в них, было ужасно. Это была жалость. Он жалел ее. «О Боже, Боже!»
– Я хочу попросить Лорел выйти за меня замуж.
Ей показалось, что душа ее отделилась от тела и поднялась вверх, как какое-то странное подобие Святого Духа. Все изменилось до неузнаваемости: тележки проносились мимо, как машины в свободном полете, а передвигающийся на костылях мужчина, казалось, совсем не двигался. Вдруг лампы дневного света начали так сильно жечь ей голову, что она подумала, что ее разорвет сейчас на части.
Она вспомнила игру, в которую они с Лорел обычно играли, когда были маленькие, она называлась «Что, если?». Это были простые, но ужасные вопросы, например, «Как бы ты хотела умереть, если?..» Она обычно говорила, что хотела бы замерзнуть, потому что слышала, что это не так больно. Лорел же говорила, что она хотела бы, чтобы ей отрезали голову, как Марии Антуанетте, или сожгли, как Жанну Д'Арк. Она говорила, что это было бы романтичнее. Сейчас Энни поняла, что все эти муки, вместе взятые, не могли сравниться с той страшной болью, которую она ощущала теперь.
– Что?! – услышала она свой голос.
– Энни… – Он попытался взять ее за руку, но она отдернула ее так сильно, что ударилась локтем о спинку стула. Нестерпимая, отрезвляющая боль пронзила руку.
– Я не хочу это слушать, – сказала она. – Пожалуйста, не заставляй меня слушать это. – Ей очень хотелось закрыть уши руками, как это делают дети.
Он осторожно снял очки и, дотронувшись рукой до переносицы, начал тереть ее большим и указательным пальцами. Она вдруг удивилась тому, какие у него были длинные и густые ресницы. Его зеленовато-карие глаза были воспалены, как будто он не спал много дней. Наверное, он тоже страдал.
Она ненавидела его, ненавидела за то, что он вызывал у нее чувство жалости в тот момент, когда ей очень хотелось причинить ему такую же сильную боль, как та, какую он причинил сейчас ей.
– Ты любишь ее? – спросила она, делая над собой невероятное усилие. – Все дело в этом?
Он молчал.
Она вдруг ощутила торжество в своем раненом сердце. Да, сильно же он ее любит, если так долго молчит, прежде чем ответить.
– Да, можно так сказать, – ответил он, стараясь тщательнее подбирать слова. – Я не хочу произносить дешевых речей. Энни, я не хочу обижать или оскорблять тебя. Но дай мне сказать. В мире существуют один или два типа любви и разные оттенки чувств, которые лежат между ними.
– Я надеюсь, ты не собираешься говорить это Лорел, когда будешь делать ей предложение, – сказала она колко. – И я надеюсь, ты не будешь просить у меня благословения? Ты что, решил сделать Лорел одолжение?
– Разве ты не понимаешь, что все гораздо сложнее? Хотя, черт возьми, лучше, если бы все было проще. Мне бы хотелось сказать, что я хочу исполнить роль Джо Доброго Самаритянина, и потом позволить тебе меня отговорить.
– Ты хочешь, чтобы я тебя отговаривала? – Она пристально смотрела на него.
Он не ответил.
– Я не знаю, – сказал он. – Но я знаю, что мои чувства к тебе не изменились.
Энни изо всех сил старалась сдержать подкатившие слезы. Она подумала, что должна сказать ему о своих чувствах. Она должна молить его не делать этого. Но что-то сдерживало ее. Ей казалось, что рот у нее заклеен. Нет, она не могла сделать этого… просто не могла.
Была ли это гордость? Она не знала. Единственное, что она знала в этот момент, это то, что ненавидела человека, сидящего рядом с ней, ненавидела и в то же время любила его всем сердцем.
Энни увидела, что человек в ермолке начал плакать, а молодая сестра обняла его и начала чуть-чуть раскачивать, как бы баюкая. Наверное, у него умерла жена. Какая ужасная мысль! Она наблюдала за тем, как монахиня помогла рыдающему мужчине встать на ноги. Он чуть качнулся, и его ермолка съехала набок и болталась на заколке, которой она была прикреплена к его редким седым волосам. Когда он поднял руку, чтобы поправить ермолку, он выглядел очень смешно, потому что казалось, что он старается прикрепить голову к шапке. Она представила себе, как этот несчастный человек будет сегодня вечером один есть остатки еды, приготовленной его женой.
Энни стало жалко его и себя, но она знала, что наступил такой момент, когда, даже если бы она постаралась заплакать, она бы не смогла. Слезы застыли у нее внутри. И если бы она сейчас дотронулась до своей кожи, то ощутила бы леденящий холод. Она уже однажды чувствовала то же самое, это было в тот самый пасмурный день, когда она стояла на кладбище и смотрела, как гроб с Мусей опускают в землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
Но сейчас ей вдруг показалось, что это руки и ноги Джо обвивали тогда ее тело и его дыхание она ощущала у себя на волосах.
– Как идут дела? – спросил он.
– Хорошо, – сказала она, боясь, что он может прочесть ее мысли, и испытывая неприятное ощущение. – Я наняла еще одну девушку, которая помогает Луизе на кухне. Если так пойдет дело, то мне придется организовать работу в две смены. Мы с трудом справляемся с нашими заказами.
– Если тебе что-нибудь понадобится, – сказал он ей, – дай мне знать, и, если у тебя будет настоящая запарка, я могу прислать нескольких ребят на пару дней.
– Спасибо. – Она пристально смотрела на свой кофе. – Как идут дела в ресторане? Я имею в виду пристройку.
– Помещение ломится от народа. – Он улыбнулся. – Частично благодаря моим родителям. Ты можешь себе представить, что они приходят ужинать по крайней мере раз в неделю? А иногда отец со своими друзьями приходит и обедать. Мне кажется, он с годами стал добрее. Да, чудесам нет конца. Честно говоря, я начинаю привыкать к их присутствию. Мне нравится, что они приходят. Это похоже на возвращение детства, но только теперь я стал их кормильцем.
Она улыбнулась, несмотря на то напряжение, которое испытывала:
– Я рада.
Они опять замолчали, но на этот раз пауза была длиннее. Энни смотрела на молодую монахиню в светло-голубой короткой монашеской одежде и с темными вьющимися волосами, неряшливо выбивавшимися из-под головного убора, которая села на стул рядом с человеком в ермолке. Она что-то говорила ему, но Энни не слышала ее слов. Казалось, она старалась успокоить его.
– Энни. – Она почувствовала, что Джо смотрит на нее, но не повернулась в его сторону. Она поняла, что он собирается сказать ей что-то, что она не хотела бы слышать.
– Я хочу, чтобы ты знала, – продолжал он тихо, почти шепотом. – Я рад что встретил тебя. Но я хочу, чтобы ты знала, что я бы все равно позвонил тебе. Я еще ничего не сказал Лорел. Я сначала хотел поговорить с тобой.
Она подняла глаза и с трудом заставила себя смотреть ему прямо в лицо. И то, что она увидела в них, было ужасно. Это была жалость. Он жалел ее. «О Боже, Боже!»
– Я хочу попросить Лорел выйти за меня замуж.
Ей показалось, что душа ее отделилась от тела и поднялась вверх, как какое-то странное подобие Святого Духа. Все изменилось до неузнаваемости: тележки проносились мимо, как машины в свободном полете, а передвигающийся на костылях мужчина, казалось, совсем не двигался. Вдруг лампы дневного света начали так сильно жечь ей голову, что она подумала, что ее разорвет сейчас на части.
Она вспомнила игру, в которую они с Лорел обычно играли, когда были маленькие, она называлась «Что, если?». Это были простые, но ужасные вопросы, например, «Как бы ты хотела умереть, если?..» Она обычно говорила, что хотела бы замерзнуть, потому что слышала, что это не так больно. Лорел же говорила, что она хотела бы, чтобы ей отрезали голову, как Марии Антуанетте, или сожгли, как Жанну Д'Арк. Она говорила, что это было бы романтичнее. Сейчас Энни поняла, что все эти муки, вместе взятые, не могли сравниться с той страшной болью, которую она ощущала теперь.
– Что?! – услышала она свой голос.
– Энни… – Он попытался взять ее за руку, но она отдернула ее так сильно, что ударилась локтем о спинку стула. Нестерпимая, отрезвляющая боль пронзила руку.
– Я не хочу это слушать, – сказала она. – Пожалуйста, не заставляй меня слушать это. – Ей очень хотелось закрыть уши руками, как это делают дети.
Он осторожно снял очки и, дотронувшись рукой до переносицы, начал тереть ее большим и указательным пальцами. Она вдруг удивилась тому, какие у него были длинные и густые ресницы. Его зеленовато-карие глаза были воспалены, как будто он не спал много дней. Наверное, он тоже страдал.
Она ненавидела его, ненавидела за то, что он вызывал у нее чувство жалости в тот момент, когда ей очень хотелось причинить ему такую же сильную боль, как та, какую он причинил сейчас ей.
– Ты любишь ее? – спросила она, делая над собой невероятное усилие. – Все дело в этом?
Он молчал.
Она вдруг ощутила торжество в своем раненом сердце. Да, сильно же он ее любит, если так долго молчит, прежде чем ответить.
– Да, можно так сказать, – ответил он, стараясь тщательнее подбирать слова. – Я не хочу произносить дешевых речей. Энни, я не хочу обижать или оскорблять тебя. Но дай мне сказать. В мире существуют один или два типа любви и разные оттенки чувств, которые лежат между ними.
– Я надеюсь, ты не собираешься говорить это Лорел, когда будешь делать ей предложение, – сказала она колко. – И я надеюсь, ты не будешь просить у меня благословения? Ты что, решил сделать Лорел одолжение?
– Разве ты не понимаешь, что все гораздо сложнее? Хотя, черт возьми, лучше, если бы все было проще. Мне бы хотелось сказать, что я хочу исполнить роль Джо Доброго Самаритянина, и потом позволить тебе меня отговорить.
– Ты хочешь, чтобы я тебя отговаривала? – Она пристально смотрела на него.
Он не ответил.
– Я не знаю, – сказал он. – Но я знаю, что мои чувства к тебе не изменились.
Энни изо всех сил старалась сдержать подкатившие слезы. Она подумала, что должна сказать ему о своих чувствах. Она должна молить его не делать этого. Но что-то сдерживало ее. Ей казалось, что рот у нее заклеен. Нет, она не могла сделать этого… просто не могла.
Была ли это гордость? Она не знала. Единственное, что она знала в этот момент, это то, что ненавидела человека, сидящего рядом с ней, ненавидела и в то же время любила его всем сердцем.
Энни увидела, что человек в ермолке начал плакать, а молодая сестра обняла его и начала чуть-чуть раскачивать, как бы баюкая. Наверное, у него умерла жена. Какая ужасная мысль! Она наблюдала за тем, как монахиня помогла рыдающему мужчине встать на ноги. Он чуть качнулся, и его ермолка съехала набок и болталась на заколке, которой она была прикреплена к его редким седым волосам. Когда он поднял руку, чтобы поправить ермолку, он выглядел очень смешно, потому что казалось, что он старается прикрепить голову к шапке. Она представила себе, как этот несчастный человек будет сегодня вечером один есть остатки еды, приготовленной его женой.
Энни стало жалко его и себя, но она знала, что наступил такой момент, когда, даже если бы она постаралась заплакать, она бы не смогла. Слезы застыли у нее внутри. И если бы она сейчас дотронулась до своей кожи, то ощутила бы леденящий холод. Она уже однажды чувствовала то же самое, это было в тот самый пасмурный день, когда она стояла на кладбище и смотрела, как гроб с Мусей опускают в землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170