Но ты, Энни… наверно, чересчур стараешься. Поэтому все и валится у тебя из рук. Ты мне все портишь. Эта дама – моя постоянная клиентка. Она требует, чтобы я заплатил за испорченную одежду. Я, естественно, улыбнулся и сказал: «Николас Димитреу всегда отвечает за свои ошибки». Но такой способ вести дело меня не устраивает. Поэтому, прошу прощения, но тебе придется уйти.
Он повернулся и отошел.
– Подождите! – крикнула ему вслед Энни.
Она не должна унижаться, но и позволить себе потерять работу она тоже не может. Сдавленное рыдание сотрясло ей грудь, отчего голос стал тонким и дрожащим.
– Я заплачу за эта. Запишите мне долг. Мистер Димитреу, мне очень нужна эта работа, правда! Пожалуйста, ну, в последний раз!
В этот отчаянный момент все закачалось и вспыхнуло у нее перед глазами. Показалось, что она не выдержит и разразится рыданиями, как последняя дура.
Изувеченный рот Ника сложился в печальную улыбку.
– Я дам тебе совет, Энни. Наша работа не для таких девушек, как ты.
Энни замерла глядя, как он быстро вышел через крутящуюся дверь.
К ней подошла Лоретта и обняла за плечи.
– Тебе это тяжело сейчас принять, но, поверь мне, он прав. Ты слишком нежная для этой помойки. Мне почему-то кажется, что ты актриса или фотомодель, у которой полоса невезения. Что, скажешь, не угадала?
Водянисто-голубые глаза Лоретты приобрели тоскующее выражение. Однажды она призналась Энни, что самое худшее в их работе – это необходимость каждый вечер пропускать телесериал «Дни нашей жизни».
Энни, тщательно избегавшая каких бы то ни было откровенных разговоров, почувствовала себя польщенной. Ей сейчас так не хватало сочувствия! Но черные мысли, собиравшиеся на горизонте сознания, уже надвинулись на нее. Как она найдет другую работу? Как заплатит за квартиру? Как прокормит себя и Лорел?
У нее осталось всего сорок два доллара и семьдесят два цента – чаевые, заработанные с таким трудом, и остаток от продажи драгоценностей. Этого, если прибавить недельный заработок в «Парфеноне», едва хватит, чтобы протянуть до конца месяца. И то, если они будут очень-очень экономны. А потом…
«Господи, что же я буду делать!» Трясясь от страха, как в ту последнюю ночь в Бель Жардэн, Энни взяла конверт со своим жалованием, приготовленный для нее мистером Димитреу, и ушла.
На Восьмой авеню, проходя мимо овощного магазина с пучками салата, помидоров и яблок на витрине, она вспомнила эпизод из фильма «Унесенные ветром», где Скарлетт, которую рвет от редиски, грозит кулаком в небо и клянется: «Я больше никогда в жизни не буду голодать».
Размышляя о том, насколько киношная ситуация походила на ее собственные затруднения, Энни горько усмехнулась: «Как же теперь быть?»
Надо что-то придумать. Обязательно.
– Барух ата адонай, элохейну мелех хаолам…
Энни закрыла глаза, и поющий голос Ривки, молящейся при свечах, успокоил ее.
Втихомолку присоединившись к молитве, Энни добавила про себя:
«Господи, помоги мне, пожалуйста, найти работу! Что-нибудь такое, с чем я бы справилась… чтобы я была там на месте».
Открыв глаза, Энни взглянула на Ривку, с ее аккуратно завитыми темными волосами, в цветастом платье с длинными рукавами, сидящую напротив мужа за обеденным столом, окруженную многочисленным семейством, между Лорел и Сарой. Затем непонятные слова молитвы на еврейском языке подхватили все остальные, но на этот раз хор вел мистер Груберман. Голоса накладывались один на другой. Нежные высокие тона Сары, Лии и четверых младших братьев сливались с вибрирующим самоуверенным контральто тринадцатилетнего Мойши. Неожиданно Энни услышала рядом с собой тонкий голосок Лорел, подтягивающей то одну, то другую фразу. Оглянувшись на ее клетчатый сине-белый джемпер и курточку с матросским воротником, Энни еле слышно ахнула от удивления. Когда Лорел успела запомнить слова?
Ривка, видимо, тоже заметила это. Улыбнувшись Лорел, она сказала:
– Молодец, шейнинке. А хлеб освящать ты мне поможешь?
Лорел смущенно кивнула, и Ривка подала ей хлебный нож. В широком лезвии отразились колеблющиеся язычки зажженных субботних свечей, стоящих на буфете в серебряных подсвечниках.
– Барух ата адонай, – начали вместе Ривка и Лорел. Затем Ривка замолчала и кивнула Лорел, предоставляя ей продолжать. Лорел запнулась, ее бледные щеки зарделись. Подняв глаза, она бросила пугливый взгляд на сидящих за столом, но, поняв, что никто не собирается над ней смеяться, глубоко вздохнула и, запинаясь на каждом слове, закончила:
– …элохену… мелех… хаолам… хамон… лехем… мин хаоре…
Счастливо улыбнувшись, Лорел сняла белоснежный плат с большой плетеной халы и подождала, пока Ривка отрежет от нее край и передаст ей. Затем, следуя указаниям Ривки, отщипнула от этого хлеба небольшой кусочек и положила в рот, передав остальное Энни. Один за другим каждый из сидящих за столом отломил свой кусочек халы и съел, и таким образом был разделен весь отрезанный Ривкой ломоть.
Это было уже второе празднование субботы, на которое Ривка пригласила своих квартиранток. Вечером в прошлую пятницу было точно так же – зажженные свечи, молитвы над вином и хлебом. Но тогда Лорел сидела молча во время пения, не поднимая глаз от своей тарелки. А теперь она подпевает, да еще по-еврейски!
Энни всегда знала, что сестра быстро усваивает все новое – так бывало, например, с карточными играми. И теперь ей оказалось достаточно двух недель общения с Ривкой, чтобы научиться прекрасно готовить. Энни была поражена. На что еще способна эта девочка?
Ривка, Сара и Лия поднялись из-за стола и стали носить из кухни горячие блюда с жареными цыплятами, картофелем, спаржей, лапшой. Мальчики переговаривались между собой на идише. Лорел наклонилась к Энни и спросила:
– Тебе понравилась хала? Это я готовила.
– Ты!
– Да. Обычно я только помогала. Но для этой халы я месила тесто, а потом плела ее. Видишь, она сверху блестит – это из-за яичного белка.
– Яичного белка? – повторила Энни, внимательно глядя в лицо сестры и замечая, как сильно она повзрослела за последнее время. В глазах Лорел появилась уверенность и какое-то воодушевление. Даже прическа изменилась. Больше не было ни косичек, ни «конского хвоста». Волосы свободно ниспадали сзади на шею.
Вчера вечером, вернувшись из «Парфенона», пропахшая горелым жиром и потом, голодная и до такой степени измученная, что едва держалась на ногах, она застала Лорел в их маленькой кухне за приготовлением обеда. На столе уже поджидала кулебяка с печеной картошкой и слегка увядшие листья салата. И хотя кулебяка подгорела с одного края, а картошка чуть-чуть не дошла, Энни сглотнула все в один момент. И нисколечко не покривила душой, когда призналась сестренке, что ничего более вкусного никогда в жизни не ела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
Он повернулся и отошел.
– Подождите! – крикнула ему вслед Энни.
Она не должна унижаться, но и позволить себе потерять работу она тоже не может. Сдавленное рыдание сотрясло ей грудь, отчего голос стал тонким и дрожащим.
– Я заплачу за эта. Запишите мне долг. Мистер Димитреу, мне очень нужна эта работа, правда! Пожалуйста, ну, в последний раз!
В этот отчаянный момент все закачалось и вспыхнуло у нее перед глазами. Показалось, что она не выдержит и разразится рыданиями, как последняя дура.
Изувеченный рот Ника сложился в печальную улыбку.
– Я дам тебе совет, Энни. Наша работа не для таких девушек, как ты.
Энни замерла глядя, как он быстро вышел через крутящуюся дверь.
К ней подошла Лоретта и обняла за плечи.
– Тебе это тяжело сейчас принять, но, поверь мне, он прав. Ты слишком нежная для этой помойки. Мне почему-то кажется, что ты актриса или фотомодель, у которой полоса невезения. Что, скажешь, не угадала?
Водянисто-голубые глаза Лоретты приобрели тоскующее выражение. Однажды она призналась Энни, что самое худшее в их работе – это необходимость каждый вечер пропускать телесериал «Дни нашей жизни».
Энни, тщательно избегавшая каких бы то ни было откровенных разговоров, почувствовала себя польщенной. Ей сейчас так не хватало сочувствия! Но черные мысли, собиравшиеся на горизонте сознания, уже надвинулись на нее. Как она найдет другую работу? Как заплатит за квартиру? Как прокормит себя и Лорел?
У нее осталось всего сорок два доллара и семьдесят два цента – чаевые, заработанные с таким трудом, и остаток от продажи драгоценностей. Этого, если прибавить недельный заработок в «Парфеноне», едва хватит, чтобы протянуть до конца месяца. И то, если они будут очень-очень экономны. А потом…
«Господи, что же я буду делать!» Трясясь от страха, как в ту последнюю ночь в Бель Жардэн, Энни взяла конверт со своим жалованием, приготовленный для нее мистером Димитреу, и ушла.
На Восьмой авеню, проходя мимо овощного магазина с пучками салата, помидоров и яблок на витрине, она вспомнила эпизод из фильма «Унесенные ветром», где Скарлетт, которую рвет от редиски, грозит кулаком в небо и клянется: «Я больше никогда в жизни не буду голодать».
Размышляя о том, насколько киношная ситуация походила на ее собственные затруднения, Энни горько усмехнулась: «Как же теперь быть?»
Надо что-то придумать. Обязательно.
– Барух ата адонай, элохейну мелех хаолам…
Энни закрыла глаза, и поющий голос Ривки, молящейся при свечах, успокоил ее.
Втихомолку присоединившись к молитве, Энни добавила про себя:
«Господи, помоги мне, пожалуйста, найти работу! Что-нибудь такое, с чем я бы справилась… чтобы я была там на месте».
Открыв глаза, Энни взглянула на Ривку, с ее аккуратно завитыми темными волосами, в цветастом платье с длинными рукавами, сидящую напротив мужа за обеденным столом, окруженную многочисленным семейством, между Лорел и Сарой. Затем непонятные слова молитвы на еврейском языке подхватили все остальные, но на этот раз хор вел мистер Груберман. Голоса накладывались один на другой. Нежные высокие тона Сары, Лии и четверых младших братьев сливались с вибрирующим самоуверенным контральто тринадцатилетнего Мойши. Неожиданно Энни услышала рядом с собой тонкий голосок Лорел, подтягивающей то одну, то другую фразу. Оглянувшись на ее клетчатый сине-белый джемпер и курточку с матросским воротником, Энни еле слышно ахнула от удивления. Когда Лорел успела запомнить слова?
Ривка, видимо, тоже заметила это. Улыбнувшись Лорел, она сказала:
– Молодец, шейнинке. А хлеб освящать ты мне поможешь?
Лорел смущенно кивнула, и Ривка подала ей хлебный нож. В широком лезвии отразились колеблющиеся язычки зажженных субботних свечей, стоящих на буфете в серебряных подсвечниках.
– Барух ата адонай, – начали вместе Ривка и Лорел. Затем Ривка замолчала и кивнула Лорел, предоставляя ей продолжать. Лорел запнулась, ее бледные щеки зарделись. Подняв глаза, она бросила пугливый взгляд на сидящих за столом, но, поняв, что никто не собирается над ней смеяться, глубоко вздохнула и, запинаясь на каждом слове, закончила:
– …элохену… мелех… хаолам… хамон… лехем… мин хаоре…
Счастливо улыбнувшись, Лорел сняла белоснежный плат с большой плетеной халы и подождала, пока Ривка отрежет от нее край и передаст ей. Затем, следуя указаниям Ривки, отщипнула от этого хлеба небольшой кусочек и положила в рот, передав остальное Энни. Один за другим каждый из сидящих за столом отломил свой кусочек халы и съел, и таким образом был разделен весь отрезанный Ривкой ломоть.
Это было уже второе празднование субботы, на которое Ривка пригласила своих квартиранток. Вечером в прошлую пятницу было точно так же – зажженные свечи, молитвы над вином и хлебом. Но тогда Лорел сидела молча во время пения, не поднимая глаз от своей тарелки. А теперь она подпевает, да еще по-еврейски!
Энни всегда знала, что сестра быстро усваивает все новое – так бывало, например, с карточными играми. И теперь ей оказалось достаточно двух недель общения с Ривкой, чтобы научиться прекрасно готовить. Энни была поражена. На что еще способна эта девочка?
Ривка, Сара и Лия поднялись из-за стола и стали носить из кухни горячие блюда с жареными цыплятами, картофелем, спаржей, лапшой. Мальчики переговаривались между собой на идише. Лорел наклонилась к Энни и спросила:
– Тебе понравилась хала? Это я готовила.
– Ты!
– Да. Обычно я только помогала. Но для этой халы я месила тесто, а потом плела ее. Видишь, она сверху блестит – это из-за яичного белка.
– Яичного белка? – повторила Энни, внимательно глядя в лицо сестры и замечая, как сильно она повзрослела за последнее время. В глазах Лорел появилась уверенность и какое-то воодушевление. Даже прическа изменилась. Больше не было ни косичек, ни «конского хвоста». Волосы свободно ниспадали сзади на шею.
Вчера вечером, вернувшись из «Парфенона», пропахшая горелым жиром и потом, голодная и до такой степени измученная, что едва держалась на ногах, она застала Лорел в их маленькой кухне за приготовлением обеда. На столе уже поджидала кулебяка с печеной картошкой и слегка увядшие листья салата. И хотя кулебяка подгорела с одного края, а картошка чуть-чуть не дошла, Энни сглотнула все в один момент. И нисколечко не покривила душой, когда призналась сестренке, что ничего более вкусного никогда в жизни не ела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170