– Томми – это просто Томми.
– Твой любовник.
– Ты никогда не говорил мне, что у тебя есть жена.
– Мы уже это проходили. По крайней мере, ты знала о существовании Сельмы и о том, что у нее со мной некая связь. А сама ни разу не упомянула о Томми.
Я ничего не сказала. Разговор пошел не совсем так, как я планировала.
– Ты не рассказала ему о…
– Разумеется, нет.
– У тебя вошло в привычку ему изменять?
– Это со мной впервые.
– Давно вы вместе?
– Восемь лет.
– За восемь лет я первый? – недоверчиво уточнил он. Какая ужасная штука – эта двойственность. Я любила Томми, знала, что пора сказать Баззу, что больше не хочу его видеть, но… Я смущенно молчала.
– Кстати, правда здорово, что историей Сельмы заинтересовались? – пролепетала я.
Базз ничего не сказал, и я услышала шелест бумаги.
– Дай телефон своего агента. Кажется, я его куда-то задевал, – неожиданно рявкнул он, и я подпрыгнула.
– А зачем тебе…
– Нужно, и все. – В его голосе сквозила такая враждебность, что мне ничего не оставалось, как продиктовать ему номер Женевьевы.
Это было ужасно. Все осталось в подвешенном состоянии. Он резко и небрежно пожелал мне счастливого Рождества. Я спросила, можно ли позвонить ему из Франции. Может, к тому времени я наберусь храбрости и объясню то, что хочу.
– Когда ты возвращаешься? – спросил он, ускользая от ответа.
– Тридцать первого декабря.
– Ну, повеселись хорошенько. Пришлось обойтись этим.
Когда я позвонила Женевьеве, якобы пожелать ей счастливого Рождества, она заговорила о Баззе прежде, чем я успела с ней поздороваться.
– Этот тип наорал на меня, Ли. Буквально наорал. Пришлось даже убрать трубку от уха. Почему он так недоволен, что мы близки к заключению сделки? Он должен быть в восторге. Но нет, он довольно ясно дал понять, что книги не будет. По его словам выходит, что это бессмысленное занятие. Да что с ним такое?
– Он ведь не может ничего сделать? Не может нам помешать?
– У меня такое чувство, что именно поэтому он так бесится. Деньги хорошие, издатель для книги – идеальный, и Сельма хочет сотрудничать. Он не сможет придумать ни одной причины, почему это плохо. И все же он ведет себя мерзко. Нам остается лишь надеяться, что она поведает убийственную историю, которая будет стоить затраченных сил и времени. А уж ты об этом позаботишься, верно, дорогая?
Я бы обошлась без слова «убийственная». Постоянные требования, чтобы я представила хороший материал, начали лишать меня мужества. От такого давления прямо руки опускаются.
Голова Томми лежала у меня на плече. Я взглянула на его спящее лицо и, как всегда, залюбовалась. У него приятное лицо. Широкое. Открытое. Главное в Томми – он кажется надежным. Люди доверяют ему.
А главное в Баззе то, что он кажется опасным, и именно поэтому меня к нему тянет. В его лице сквозит жестокость, бессердечие. Особенно в линии рта.
Сойдя с поезда в Каоре, я поняла, что мама чрезвычайно возбуждена из-за нашего визита. Она расхаживала по платформе и потирала руки – привычка, которую она приобрела пять лет назад, когда бросила курить. Она была худая, словно гончая. Как она умудрилась еще больше похудеть с тех пор, как мы виделись в последний раз? У нее маленькая голова на длинной шее, а лицо – сплошные кости: скулы, выдающийся нос, заостренный подбородок. И огромные глаза. Я всегда думала, что у нее глаза озорного ребенка. В них светится задор. Как будто она только что напроказничала. Но вы ведь не станете ее ругать, нет? Потому что если станете, она захихикает и поклянется, что этого не делала. Я заметила, что волосы у нее очень коротко и хорошо подстрижены, подчеркивая угловатые черты лица. Но я забеспокоилась: хотя она лихо подняла воротник куртки, это отнюдь не скрадывало ее сутулости и заметно сгорбленной спины.
Мама была гибкой и всегда гордилась своей энергичностью. Но что-то в ней изменилось. Так всегда бывает: после разлуки изменения резко бросаются в глаза. Она немного сутулилась. Уже не держала голову высоко, как прежде. Я вдруг поняла с болью в сердце, что она стареет.
Не понимала я другого – в некотором роде они с Томми два сапога пара. Страстные натуры, которые набрасываются на новые идеи, но никогда не продумывают их до конца. То, как мама ухватилась за план моего отца поселиться во Франции – ярчайший тому пример. Незадолго до того, как папа вышел на пенсию, они отдохнули в Дордони и двинулись дальше – изучить Ло. Проезжая одно из прекраснейших ущелий вдоль реки, мама внезапно решила, что здесь они и будут жить. Надо отдать ей должное: она сама, без посторонней помощи, занималась переездом. Даже брала уроки французского языка в вечерней школе, чтобы вникнуть в тонкости покупки дома. К несчастью, ее акцент оказался настолько ужасен, что никто не понимал ни слова. В результате, вместо того чтобы не спеша подыскать идеальный особняк для пожилой пары, родители здорово переплатили и в 1989 году купили дом немногим лучше коровника, а потом потратили несколько лет и небольшое состояние, чтобы превратить его в пригодный для жилья сарай с двумя спальнями Он стоял на отшибе, на холме посреди поля. Вид, естественно, открывался великолепный, зато удобствами их лондонского дома здесь и не пахло.
– А как твои дела, Томми? – спросила мать, запихнув нас в маленький старый «ситроен». – Не могу передать, как мы рады, что Ли привезла тебя. – Голос у нее был высокий и резкий, слишком молодой для ее возраста. Она скорее чирикала, как птичка, а не разговаривала.
– Это я взволнован, – ответил Томми. – Я никогда не был во Франции.
– Неужели? – Мама удивилась, как положено. – И ни разу не высовывал нос через Ла-Манш?
– Ни разу. Не знаю, почему. В Испанию летал, а во Франции не бывал.
– Летал-бывал. Ты – поэт, хотя не знаешь об этом. – Мама хихикнула.
Я чуть не застонала. Долго они будут болтать о ерунде?
– Как папа?
– Об отце не волнуйся. Он в раю, – последовал странноватый ответ. – Томми, расскажи, что нового? Ты все еще работаешь в «Би-би-си»? Чем тебя развлекать? Ты катаешься на велосипеде? Здесь потрясающие места.
– Мам, сейчас середина зимы, – заметила я.
– Ну, не будем же мы сидеть дома, собирать мозаику и играть в карты, – возразила она. – Томми первый раз во Франции.
– Как играют в покер по-французски? – спросил Томми.
– О, мы здорово повеселимся! – радостно хихикнула мама.
За них можно не волноваться, поняла я. Я сидела на заднем сиденье – мама усадила Томми вперед, чтобы он ничего не пропустил, – и слушала их болтовню. Они с легкостью поддерживали пустую светскую беседу, которая всегда тяжело мне давалась. Томми просто вернулся к разговору, который начал с пассажирами в самолете. Он обожает болтать, неважно с кем, и мама у меня такая же. Я же запросто могла провести рождественские каникулы, не раскрывая рта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92