Томми совершенно не умеет лгать. Наверное, потому, что мало репетирует. Я настолько хорошо его знаю, что по одному слову могу определить, как он нервничает.
– Когда я последний раз ездила к твоей маме, у нее была дама, француженка, которую она представила как Мари-Шанталь. Норин сказала, что она работает с тобой в «Би-би-си».
– Ах, эта…
Его щеки стали пунцовыми. Почему он краснеет при упоминании о своих коллегах?
– Ну? Зачем она приходила к твоей маме?
– Она ей нравится.
– Как они познакомились?
– Вроде я их как-то представил друг другу.
– Вроде. Томми, кто эта женщина?
– По-моему, я о ней уже упоминал, – он совсем смешался. – Это учительница, которую пригласили на передачу. Помнишь? Когда мы гостили у твоих родителей и ты обнаружила, что я знаю французский.
– Она давала тебе уроки французского. Значит, вы близко знакомы?
Он был безнадежен. У него на лбу написано, насколько близко он ее знал.
– Рассказывай, Томми, – тихо произнесла я.
– Просто мне казалось, что тебе стало все равно. Ты все время писала, не хотела меня видеть. Я чувствовал себя ужасно, будто все время тебе мешаю. Ты не хотела перевести наши отношения на…
Если он скажет «на другой уровень», я его убью. Но когда он это сделал, я заставила себя подавить раздражение. Его мама тяжело больна. Наверное, он переживает сильнее, чем показывает. Что бы я ни узнала о Мари-Шанталь, мне придется разбираться с этим в другой раз.
– Значит, ты работал с ней на этой передаче, и… – подсказала я.
– Она мне понравилась. Она не смеялась, что я не умею говорить по-французски. Исправляла мое произношение, и скоро у меня начало получаться. Она сказала, что у меня хороший слух, предложила давать уроки. Все началось с чашки кофе во время перерыва. – Точно так же, как со мной, подумала я с отвращением, чашка чая в «Би-би-си» и шоколадка. – А потом мы вместе пообедали, и она отвела меня в магазин. Показала одежду, которая, по ее мнению, мне подойдет. Она хорошо в этом разбирается.
Боже правый! Сколько раз я пыталась заставить его обновить гардероб. И все только потому, что она француженка.
– Значит, свитера, которые ты надевал на Рождество…
Он радостно кивнул. Казалось, он вздохнул свободно из-за того, что ему больше не надо врать.
– Они красивые, правда? У нее прекрасный вкус.
Я засунула руки под себя, чтобы не врезать ему. Теперь его уже не остановить. Но хочу ли я знать все мерзкие подробности?
– Томми, – осторожно начала я, пряча за легкомысленным тоном растущие негодование и боль. – Скажи, Мари-Шанталь, часом, не страдает циститом?
Он недоуменно посмотрел на меня.
– Это инфекция мочевого пузыря, – объяснила я. – Секс тоже может вызывать воспаление. У меня это бывает время от времени. После секса лучше сразу встать и пописать. Помнишь, я так делала? – Томми кивнул. – А другое средство – это довольно гадкое лекарство. Называется цитрат калия.
– О, так вот он для чего! В аптечке в ванной у меня целую вечность стоял этот пузырек. Я и понятия не имел, откуда он там взялся.
– Ну вот, теперь ты знаешь.
– Бедная Мари-Шанталь. Наверное, у нее этот… Как там оно называется? Она ничего не говорила.
– Вообще-то упоминать об этом во время секса – глупо.
– Вот, наверное, почему… – Он запнулся. – Ли, я никогда… она…
– Ты все еще с ней встречаешься? Ты с ней был сейчас? Поэтому ты так поздно вернулся?
– Ну, она приходила к маме. Потом мы пошли выпить, я был так расстроен. Но мы не… то есть я не спал с ней с Рождества. С тех пор, как мы ездили во Францию, и мы…
Если до Рождества, значит, все нормально, да? Что он сделал? Принял новогоднее решение упростить себе жизнь и отныне заниматься сексом только со мной?
Но хуже всего, что я не имела права на него злиться. Ведь я сделала то же самое с Баззом. Разумеется, он об этом не знал. Но зато знала я. В голове пронеслось: «двойная мораль».
– Ты злишься? – Он робко смотрел на меня. Я молчала. – Злишься, да? – продолжал он. – Послушай, я всегда любил тебя и всегда тебе это говорил. Это ты меня не любишь, а если любишь, то у тебя очень странный способ показывать свою любовь. Будь я уверен, что ты меня любишь, неужели я пустился бы во все тяжкие? Если хочешь знать, в последнее время у меня возникали подозрения, не встречаешься ли и ты с кем-нибудь на стороне.
Итак, в довершение он решил свалить все на меня. И он прав, черт его побери. Прав во всем. На глаза у меня навернулись слезы. Если я проведу с ним еще хоть минуту, то выдам себя. Сейчас мне хотелось одного: обнять его, утешить, сказать, что Норин поправится. Но между нами встала Мари-Шанталь. Я двинулась к Томми, но он отступил.
– Я знаю этот взгляд. Ты чертовски зла. Не надо было тебе рассказывать. Хотя знаешь что? – Он сделал шаг вперед и заглянул мне в глаза. – Может, и к лучшему, что все так случилось. Теперь хотя бы не надо ничего скрывать. Да, ты злишься на меня. Но задумайся, почему я связался с Мари-Шанталь.
И не успела я предпринять очередную попытку умиротворить его, он вышел из кухни.
– Томми! Томми, вернись, ради бога! – крикнула я ему вслед.
Но он ушел. Оставшись одна, я дала волю слезам, взяла полупустую бутылку виски и глотнула прямо из горлышка. И вдруг услышала, как по лестнице кто-то спускается. Только маминой болтовни мне сейчас и не хватает. Но тут хлопнула дверь, и все стихло. Я выглянула из-за портьеры и увидела, как Макс Остин торопится в ночь.
Наверное, он ходил наверх в туалет – в уборной внизу рабочие разобрали пол. И в какой момент он спустился?
Много ли он услышал из нашего с Томми неприятного разговора?
ГЛАВА 18
Мы с Томми ссорились и раньше – довольно часто. Обычно когда я уставала или раздражалась. Почему-то я всегда вымещала на нем гнев. Как правило, все было так: я затевала ссору из-за какого-нибудь пустяка. Например, что делают под кроватью его грязные носки, когда я четко просила либо отвезти их домой, либо положить в корзину для грязного белья.
Томми всегда извинялся, но вечно с ухмылкой. Это бесило меня еще больше, и я начинала на него орать. Сначала он отвечал тем же – пока обстановка не разряжалась. Затем несколько часов мы не разговаривали. После того как мы выясняли, в чем причина размолвки – какой бы она ни была, – мир восстанавливался. Настроение у меня поднималось, и я напрочь забывала, из-за чего взбесилась. Томми вел себя мудро. Он точно знал, когда безопасно подкатить ко мне снова. Как только он это делал, жизнь текла дальше, будто ничего не произошло.
Но раньше он никогда не бросал меня так решительно.
Невзирая на усталость, я не могла собраться с силами и подняться в спальню. Наверное, я надеялась, что Томми вернется и попросит прощения. В раковине лежала гора грязной посуды. Несомненно, ее оставил он. Может, поужинал перед тем, как поехать в больницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Когда я последний раз ездила к твоей маме, у нее была дама, француженка, которую она представила как Мари-Шанталь. Норин сказала, что она работает с тобой в «Би-би-си».
– Ах, эта…
Его щеки стали пунцовыми. Почему он краснеет при упоминании о своих коллегах?
– Ну? Зачем она приходила к твоей маме?
– Она ей нравится.
– Как они познакомились?
– Вроде я их как-то представил друг другу.
– Вроде. Томми, кто эта женщина?
– По-моему, я о ней уже упоминал, – он совсем смешался. – Это учительница, которую пригласили на передачу. Помнишь? Когда мы гостили у твоих родителей и ты обнаружила, что я знаю французский.
– Она давала тебе уроки французского. Значит, вы близко знакомы?
Он был безнадежен. У него на лбу написано, насколько близко он ее знал.
– Рассказывай, Томми, – тихо произнесла я.
– Просто мне казалось, что тебе стало все равно. Ты все время писала, не хотела меня видеть. Я чувствовал себя ужасно, будто все время тебе мешаю. Ты не хотела перевести наши отношения на…
Если он скажет «на другой уровень», я его убью. Но когда он это сделал, я заставила себя подавить раздражение. Его мама тяжело больна. Наверное, он переживает сильнее, чем показывает. Что бы я ни узнала о Мари-Шанталь, мне придется разбираться с этим в другой раз.
– Значит, ты работал с ней на этой передаче, и… – подсказала я.
– Она мне понравилась. Она не смеялась, что я не умею говорить по-французски. Исправляла мое произношение, и скоро у меня начало получаться. Она сказала, что у меня хороший слух, предложила давать уроки. Все началось с чашки кофе во время перерыва. – Точно так же, как со мной, подумала я с отвращением, чашка чая в «Би-би-си» и шоколадка. – А потом мы вместе пообедали, и она отвела меня в магазин. Показала одежду, которая, по ее мнению, мне подойдет. Она хорошо в этом разбирается.
Боже правый! Сколько раз я пыталась заставить его обновить гардероб. И все только потому, что она француженка.
– Значит, свитера, которые ты надевал на Рождество…
Он радостно кивнул. Казалось, он вздохнул свободно из-за того, что ему больше не надо врать.
– Они красивые, правда? У нее прекрасный вкус.
Я засунула руки под себя, чтобы не врезать ему. Теперь его уже не остановить. Но хочу ли я знать все мерзкие подробности?
– Томми, – осторожно начала я, пряча за легкомысленным тоном растущие негодование и боль. – Скажи, Мари-Шанталь, часом, не страдает циститом?
Он недоуменно посмотрел на меня.
– Это инфекция мочевого пузыря, – объяснила я. – Секс тоже может вызывать воспаление. У меня это бывает время от времени. После секса лучше сразу встать и пописать. Помнишь, я так делала? – Томми кивнул. – А другое средство – это довольно гадкое лекарство. Называется цитрат калия.
– О, так вот он для чего! В аптечке в ванной у меня целую вечность стоял этот пузырек. Я и понятия не имел, откуда он там взялся.
– Ну вот, теперь ты знаешь.
– Бедная Мари-Шанталь. Наверное, у нее этот… Как там оно называется? Она ничего не говорила.
– Вообще-то упоминать об этом во время секса – глупо.
– Вот, наверное, почему… – Он запнулся. – Ли, я никогда… она…
– Ты все еще с ней встречаешься? Ты с ней был сейчас? Поэтому ты так поздно вернулся?
– Ну, она приходила к маме. Потом мы пошли выпить, я был так расстроен. Но мы не… то есть я не спал с ней с Рождества. С тех пор, как мы ездили во Францию, и мы…
Если до Рождества, значит, все нормально, да? Что он сделал? Принял новогоднее решение упростить себе жизнь и отныне заниматься сексом только со мной?
Но хуже всего, что я не имела права на него злиться. Ведь я сделала то же самое с Баззом. Разумеется, он об этом не знал. Но зато знала я. В голове пронеслось: «двойная мораль».
– Ты злишься? – Он робко смотрел на меня. Я молчала. – Злишься, да? – продолжал он. – Послушай, я всегда любил тебя и всегда тебе это говорил. Это ты меня не любишь, а если любишь, то у тебя очень странный способ показывать свою любовь. Будь я уверен, что ты меня любишь, неужели я пустился бы во все тяжкие? Если хочешь знать, в последнее время у меня возникали подозрения, не встречаешься ли и ты с кем-нибудь на стороне.
Итак, в довершение он решил свалить все на меня. И он прав, черт его побери. Прав во всем. На глаза у меня навернулись слезы. Если я проведу с ним еще хоть минуту, то выдам себя. Сейчас мне хотелось одного: обнять его, утешить, сказать, что Норин поправится. Но между нами встала Мари-Шанталь. Я двинулась к Томми, но он отступил.
– Я знаю этот взгляд. Ты чертовски зла. Не надо было тебе рассказывать. Хотя знаешь что? – Он сделал шаг вперед и заглянул мне в глаза. – Может, и к лучшему, что все так случилось. Теперь хотя бы не надо ничего скрывать. Да, ты злишься на меня. Но задумайся, почему я связался с Мари-Шанталь.
И не успела я предпринять очередную попытку умиротворить его, он вышел из кухни.
– Томми! Томми, вернись, ради бога! – крикнула я ему вслед.
Но он ушел. Оставшись одна, я дала волю слезам, взяла полупустую бутылку виски и глотнула прямо из горлышка. И вдруг услышала, как по лестнице кто-то спускается. Только маминой болтовни мне сейчас и не хватает. Но тут хлопнула дверь, и все стихло. Я выглянула из-за портьеры и увидела, как Макс Остин торопится в ночь.
Наверное, он ходил наверх в туалет – в уборной внизу рабочие разобрали пол. И в какой момент он спустился?
Много ли он услышал из нашего с Томми неприятного разговора?
ГЛАВА 18
Мы с Томми ссорились и раньше – довольно часто. Обычно когда я уставала или раздражалась. Почему-то я всегда вымещала на нем гнев. Как правило, все было так: я затевала ссору из-за какого-нибудь пустяка. Например, что делают под кроватью его грязные носки, когда я четко просила либо отвезти их домой, либо положить в корзину для грязного белья.
Томми всегда извинялся, но вечно с ухмылкой. Это бесило меня еще больше, и я начинала на него орать. Сначала он отвечал тем же – пока обстановка не разряжалась. Затем несколько часов мы не разговаривали. После того как мы выясняли, в чем причина размолвки – какой бы она ни была, – мир восстанавливался. Настроение у меня поднималось, и я напрочь забывала, из-за чего взбесилась. Томми вел себя мудро. Он точно знал, когда безопасно подкатить ко мне снова. Как только он это делал, жизнь текла дальше, будто ничего не произошло.
Но раньше он никогда не бросал меня так решительно.
Невзирая на усталость, я не могла собраться с силами и подняться в спальню. Наверное, я надеялась, что Томми вернется и попросит прощения. В раковине лежала гора грязной посуды. Несомненно, ее оставил он. Может, поужинал перед тем, как поехать в больницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92