Я-то знаю. Подумай, Кэти, не сделала ли, не сказала ли ты
что-то, что побудило его к этому... насилию? - Отец старался быть
хладнокровным и справедливым, безликим строгим экзаменатором, но боль и
гнев слышались в его тоне.
- Оставь его, папа. Оставь все эти... отвратительные вещи, я не хочу
говорить о них, - и подступающие рыдания прервали слова Кэти.
- Дорогая моя, бедная девочка. - Качалка скрипнула на веранде: видно,
отец привстал... и склонился к дочери; рыдания утихли. - Я не хотел
причинить тебе боль, Кэти, ты это знаешь. Я интересуюсь этими... этими
гадкими вещами только потому, что люблю тебя.
- Я тоже люблю тебя, папа, - слова прозвучали невнятно, может быть,
потому, что она уткнулась в его плечо.
- Я хотел бы верить этому.
- Но это так, папа, это так. Я считаю тебя самым лучшим мужчиной на
свете.
Было что-то странное, что-то подозрительное в их разговоре. Отсюда,
из глубины гостиной, могло показаться, что это объясняются любовники -
пусть и при такой большой разнице в годах.
- О, Кэти, - сокрушенно сказал Джеймс Слокум, - что же я должен
теперь сделать для тебя?
И вдруг еще один голос прорезался и жестко спросил:
- Что ты пытаешься сделать с ней, Джеймс? - Это был голос Мод Слокум.
- Не твое дело!
- Полагаю, что мое. Она моя дочь, как тебе известно.
- О, осведомлен об этом, дорогая. Однако из этого еще не следует, что
она не может жить истинно порядочной жизнью.
- У нее не будет такой жизни, если ты намерен продолжать свою в том
же духе, устраивать нам сцены и трепать ей нервы.
- Ради Бога, мама, успокойся, - мягко проговорила Кэти, будто не она,
а мать из них двоих была младше. - Ты говоришь обо мне так, что можно
подумать, я какая-то кость, из-за которой грызутся две собаки. Почему ты
не можешь обращаться со мной как с человеком?
- Я пытаюсь, Кэти. Но ты никогда не слушаешь меня. А я кое-что знаю о
том, о чем вы говорите.
- Если ты знаешь так много, то почему бы тебе не изменить нашу жизнь?
В нашей семье, с тех пор как я себя помню, ничего не было, кроме вот
этаких сцен, и меня уже тошнит от них.
Шаги девушки затихли на другом конце веранды, старшие Слокумы
умолкли. Прошла добрая минута, прежде чем Мод Слокум произнесла:
- Оставь ее в покое, Джеймс. Я тебя предупреждаю.
И этот злой, свистящий шепот заставил волосы мои зашевелиться на
голове.
4
Я вернулся в центр гостиной и принялся листать журнал "Искусство
театра", который лежал на специальном столике. Вскоре появился и Марвелл с
подносом, на котором позванивали чаша со льдом, бокалы, бутылки виски и
содовой.
- Прости, старик, задержался. Экономка очень занята приготовлением
сандвичей, не стала мне помогать. Ты предпочитаешь крепкий?
- Я сам налью себе, сколько надо, спасибо, - сказал я и налил в
высокий бокал изрядно содовой.
Было еще рано, мои часы показывали начало шестого.
Марвелл наполнил свой маленький бокал чистым виски и в два глотка
осушил его. Кадык его при этом трепыхнулся в горле, будто там яйцо
застряло, а потом проскочило вниз.
- Слокумов нельзя назвать негостеприимными, - сказал автор пьесы
мирового значения. Но они почти всегда опаздывают, организуя прием гостей.
А когда те появляются, то и должны будут заботиться каждый сам о себе...
Кэти сказала, что ты литературный агент?
- В некотором смысле, да. Я работаю для человека, который покупает
идеи, темы, сюжеты, покупает, если считает, что из всего этого может
получиться кинокартина. Тогда он пытается заинтересовать какого-нибудь
режиссера и заключить договор с автором-звездой.
- Понятно. Могу ли я узнать имя этого джентльмена?
- Пока, очевидно, нет. Мне не дали разрешения упоминать его имя.
Такое упоминание стоит денег. Вернее, оно повышает цену, - во всю
импровизировал я, но не рискуя переиграть: я знавал примерно десятка два
лиц, которые навострились в свое время играть подобным образом.
Марвелл откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу. Над
спустившимися носками ноги его оказались бледными и безволосыми.
- Ты всерьез думаешь, что моя пьеса может быть использована для кино?
Знаешь, я хотел сделать иную, более сложную, нешаблонно красивую вещицу.
Свое смущение я постарался погрузить в бокале виски с содовой и ждал,
пока оно там растворится, чтобы потом натянуть на лицо улыбчивое
выражение.
- Я никогда не принимаю моментальных решений. Мне платят за то, чтобы
я держал на мушке калифорнийские летние театры, это самое я и делаю.
Вокруг полно молодых талантов. Во всяком случае, я должен увидеть всю твою
пьесу целиком, прежде чем сделать какой-то вывод.
- Я заметил тебя сегодня днем в театре, - заметил Марвелл. - Кстати,
что там произошло, - вся эта безобразная сцена с Кэти и ее парнем, а потом
между Кэти и отцом?
- Понятия не имею. Я смотрел на сцену.
Марвелл поднялся, чтобы налить себе еще. Двигался он почему-то вдоль
стен комнаты, словно пугливая лошадь.
- У девушки есть проблемы, - сообщил он мне через плечо. - Моего
бедного, милого Джеймса положительно заездила женская часть его семьи.
Менее ответственный человек просто удрал бы отсюда.
- Это еще почему?
- Они вытягивают из него все соки, их эмоции непереносимы - Марвелл
слабо улыбнулся, глядя куда-то поверх своего бокала. - Начала его мать,
когда он был еще совсем маленьким мальчиком, и это продолжается
много-много лет, а он даже и не подозревает, что им играют, и каждая в
своих интересах. Теперь вот жена и дочь тоже... опустошают душу и нервные
клетки этого милого человека. - Может быть, он осознал, что говорит
лишнее, то, что не надо знать литературному агенту, и резко сменил
пластинку: - Я всегда недоумевал, почему его мать решила поселиться здесь,
на таком голом откосе. Она могла жить где угодно, по своим средствам,
понимаешь, где угодно. Но предпочла высохнуть здесь под этим жутким
солнцем...
- Некоторым оно нравится, - заметил я. - Например, мне - урожденному
калифорнийцу.
- Неужели ты можешь выносить эту жару, эту расстраивающую психику
монотонность климата?
Монотонность климата и все такое я готов выносить. Вот монотонность
фальши выносил я с большим трудом. Фальшивых друзей, фальшивых радуший,
фальшивого творческого бескорыстия - тоже. Я объяснил англичанину, что в
Южной Калифорнии бывает два сезона, жаркий и прохладный, будто в
континентальном климате.
- О, совершенно, совершенно верно, - ответил Марвелл и наполнил свой
бокал еще раз, пока я допивал не спеша остатки первого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
что-то, что побудило его к этому... насилию? - Отец старался быть
хладнокровным и справедливым, безликим строгим экзаменатором, но боль и
гнев слышались в его тоне.
- Оставь его, папа. Оставь все эти... отвратительные вещи, я не хочу
говорить о них, - и подступающие рыдания прервали слова Кэти.
- Дорогая моя, бедная девочка. - Качалка скрипнула на веранде: видно,
отец привстал... и склонился к дочери; рыдания утихли. - Я не хотел
причинить тебе боль, Кэти, ты это знаешь. Я интересуюсь этими... этими
гадкими вещами только потому, что люблю тебя.
- Я тоже люблю тебя, папа, - слова прозвучали невнятно, может быть,
потому, что она уткнулась в его плечо.
- Я хотел бы верить этому.
- Но это так, папа, это так. Я считаю тебя самым лучшим мужчиной на
свете.
Было что-то странное, что-то подозрительное в их разговоре. Отсюда,
из глубины гостиной, могло показаться, что это объясняются любовники -
пусть и при такой большой разнице в годах.
- О, Кэти, - сокрушенно сказал Джеймс Слокум, - что же я должен
теперь сделать для тебя?
И вдруг еще один голос прорезался и жестко спросил:
- Что ты пытаешься сделать с ней, Джеймс? - Это был голос Мод Слокум.
- Не твое дело!
- Полагаю, что мое. Она моя дочь, как тебе известно.
- О, осведомлен об этом, дорогая. Однако из этого еще не следует, что
она не может жить истинно порядочной жизнью.
- У нее не будет такой жизни, если ты намерен продолжать свою в том
же духе, устраивать нам сцены и трепать ей нервы.
- Ради Бога, мама, успокойся, - мягко проговорила Кэти, будто не она,
а мать из них двоих была младше. - Ты говоришь обо мне так, что можно
подумать, я какая-то кость, из-за которой грызутся две собаки. Почему ты
не можешь обращаться со мной как с человеком?
- Я пытаюсь, Кэти. Но ты никогда не слушаешь меня. А я кое-что знаю о
том, о чем вы говорите.
- Если ты знаешь так много, то почему бы тебе не изменить нашу жизнь?
В нашей семье, с тех пор как я себя помню, ничего не было, кроме вот
этаких сцен, и меня уже тошнит от них.
Шаги девушки затихли на другом конце веранды, старшие Слокумы
умолкли. Прошла добрая минута, прежде чем Мод Слокум произнесла:
- Оставь ее в покое, Джеймс. Я тебя предупреждаю.
И этот злой, свистящий шепот заставил волосы мои зашевелиться на
голове.
4
Я вернулся в центр гостиной и принялся листать журнал "Искусство
театра", который лежал на специальном столике. Вскоре появился и Марвелл с
подносом, на котором позванивали чаша со льдом, бокалы, бутылки виски и
содовой.
- Прости, старик, задержался. Экономка очень занята приготовлением
сандвичей, не стала мне помогать. Ты предпочитаешь крепкий?
- Я сам налью себе, сколько надо, спасибо, - сказал я и налил в
высокий бокал изрядно содовой.
Было еще рано, мои часы показывали начало шестого.
Марвелл наполнил свой маленький бокал чистым виски и в два глотка
осушил его. Кадык его при этом трепыхнулся в горле, будто там яйцо
застряло, а потом проскочило вниз.
- Слокумов нельзя назвать негостеприимными, - сказал автор пьесы
мирового значения. Но они почти всегда опаздывают, организуя прием гостей.
А когда те появляются, то и должны будут заботиться каждый сам о себе...
Кэти сказала, что ты литературный агент?
- В некотором смысле, да. Я работаю для человека, который покупает
идеи, темы, сюжеты, покупает, если считает, что из всего этого может
получиться кинокартина. Тогда он пытается заинтересовать какого-нибудь
режиссера и заключить договор с автором-звездой.
- Понятно. Могу ли я узнать имя этого джентльмена?
- Пока, очевидно, нет. Мне не дали разрешения упоминать его имя.
Такое упоминание стоит денег. Вернее, оно повышает цену, - во всю
импровизировал я, но не рискуя переиграть: я знавал примерно десятка два
лиц, которые навострились в свое время играть подобным образом.
Марвелл откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу. Над
спустившимися носками ноги его оказались бледными и безволосыми.
- Ты всерьез думаешь, что моя пьеса может быть использована для кино?
Знаешь, я хотел сделать иную, более сложную, нешаблонно красивую вещицу.
Свое смущение я постарался погрузить в бокале виски с содовой и ждал,
пока оно там растворится, чтобы потом натянуть на лицо улыбчивое
выражение.
- Я никогда не принимаю моментальных решений. Мне платят за то, чтобы
я держал на мушке калифорнийские летние театры, это самое я и делаю.
Вокруг полно молодых талантов. Во всяком случае, я должен увидеть всю твою
пьесу целиком, прежде чем сделать какой-то вывод.
- Я заметил тебя сегодня днем в театре, - заметил Марвелл. - Кстати,
что там произошло, - вся эта безобразная сцена с Кэти и ее парнем, а потом
между Кэти и отцом?
- Понятия не имею. Я смотрел на сцену.
Марвелл поднялся, чтобы налить себе еще. Двигался он почему-то вдоль
стен комнаты, словно пугливая лошадь.
- У девушки есть проблемы, - сообщил он мне через плечо. - Моего
бедного, милого Джеймса положительно заездила женская часть его семьи.
Менее ответственный человек просто удрал бы отсюда.
- Это еще почему?
- Они вытягивают из него все соки, их эмоции непереносимы - Марвелл
слабо улыбнулся, глядя куда-то поверх своего бокала. - Начала его мать,
когда он был еще совсем маленьким мальчиком, и это продолжается
много-много лет, а он даже и не подозревает, что им играют, и каждая в
своих интересах. Теперь вот жена и дочь тоже... опустошают душу и нервные
клетки этого милого человека. - Может быть, он осознал, что говорит
лишнее, то, что не надо знать литературному агенту, и резко сменил
пластинку: - Я всегда недоумевал, почему его мать решила поселиться здесь,
на таком голом откосе. Она могла жить где угодно, по своим средствам,
понимаешь, где угодно. Но предпочла высохнуть здесь под этим жутким
солнцем...
- Некоторым оно нравится, - заметил я. - Например, мне - урожденному
калифорнийцу.
- Неужели ты можешь выносить эту жару, эту расстраивающую психику
монотонность климата?
Монотонность климата и все такое я готов выносить. Вот монотонность
фальши выносил я с большим трудом. Фальшивых друзей, фальшивых радуший,
фальшивого творческого бескорыстия - тоже. Я объяснил англичанину, что в
Южной Калифорнии бывает два сезона, жаркий и прохладный, будто в
континентальном климате.
- О, совершенно, совершенно верно, - ответил Марвелл и наполнил свой
бокал еще раз, пока я допивал не спеша остатки первого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61