Она миновала Упорова, точнее, он ее не заметил; наблюдал за Ннкандрои, который продолжал разглядывать Луку. Как взрослый сердобольный человек запущенного беспризорника соображая, чем же ему помочь… Затем Никандра наклонился, взял хрустящие голяшки в ладонь, ногой открыл дверцу печки, бросил сапоги в огонь. Голяшки сразу выпрямились, а в теплушке запахло горелой резиной
Бугор сказал, пряча душевное неудобствие в равнодушие будничных слов:
– Я иду на вахту подписывать акт. Бригаду поведет Упоров.
"Хорошо, что они не сцепились, – подумал с облегчением Вадим. – Не хватало еще драки в такой момент.
Чарли был веселым и не подлым. Год до свободы оставался. В часах походить вздумалось. Всю жизнь – в лаптях. Вкусней картошки ничего не ел, а часы ему подавай! Год – до свободы! На цыпочках бы ходил, шепотом разговаривал…"
Он вроде бы и сам мыслил шепотом, а от чужой, уже никому не нужной свободы заволновалась грудь. Зэк старался не думать о ней, старался увести мысли к своим невеселым делам, но она притягивала их к себе, как будто это он потерял свободу, а не покойный Чарли.
И тогда зэк поднялся, чтобы расстаться с той напастью, перехватив кружку с чифиром, сделал свой глоток, вернув ее Ключику, подал команду:
– Пойдем, ребята. Жаль, Саню помянуть нечем…
– Печку гасить будем али нет? – спросил Верзилов, натягивая на голову подшитую невыделанной кошкой буденовку.
– Подопри кочергой. Пусть горит.
Упоров поступил так, как иногда поступал бугор, нарушая технику пожарной безопасности, но сохраняя тепло для следующего утра, чтобы не начинать его с дрожащими от холода руками.
– Федор, – Упоров слегка дернул за рукав Гнускова, когда они уже подходили к вахте. – Напомни мне завтра: хочу обложить печь кирпичом. Будет дольше держать тепло.
– И дольше накаляться, – возразил Гнус, мрачно вспоминая о сгоревших сапогах.
– Я ее все-таки обложу, а ты потерпишь…
Утром произошло событие, которое администрации удалось сохранить в тайне до самого начала. И как потом думали – это был просчет воров, не сумевших путем разобраться в кознях чекистов. Воры проспали, но страдать пришлось не только им. Ну, да лучше рассказывать все по порядку.
…Шел развод. Обычный, только без оркестра из-за стоящих холодов. Начальник лагеря прервал рапорт дежурного, протянул руку начальнику режима. Равнодушно выслушал его и так же равнодушно подписал протянутые им бумаги. Возможно, в том и была вся их хитрость: решить вопрос без предварительного обсуждения в течение одной минуты. Затем Оскоцкий поманил пальцем краснощекого красавца шофера, которому зэки писали любовные письма, тем же пальцем указал ему на вахту, куда, раскланявшись с начальником лагеря, направился сам.
Дежурный сделал положенное для серьезного момента лицо и, поддернув рот к левому уху, крикнул
– Смирно. Слушай приказ по трудовой колонии особого режима №037. Согласно распоряжению начальника управления Западных лагерей полковника Точкина откомандировать на прииск «Ягодный» сто пятьдесят… – Над плацем пронесся шумок, заволновались зэки
– Трюмпть гонят! Там же сучня с беспределом вперемежку.
И разрозненные голоса начали сплачиваться в тяжелый гул протеста, из которого то и дело летели матерные крики с угрозами.
«Воры спохватились, – усмехнулся Упоров, наблюдая за тем, как идет быстрая, слаженная работа по накалу обстановки. – Гсперь буза начнется».
Подполковник Оскоцкий поморщился, остановился Он послушал шум, стоя с опущенной головой, и решительно вернулся назад. Подойдя на короткое расстояние к строю, произнес без высоких интонаций но так что каждое слово, произнесенное им, звучало весомо:
– Прекратите истерику! Речь идет только о специалистах, а не о разных там группировках и шайках. С ними мы способны справиться сами. На Ягодный уходят заключенные, имеющие опыт подземных работ Кто хочет высказаться?
Ответом было молчание. Даже воры затаились
– Продолжайте, лейтенант! Старшины, обеспечьте порядок. БУР примет всех желающих
Подполковник ковырнул носком сапога снег, встал перед строем, сложив за спиной руки в меховых перчатках.
Дежурный начал читать фамилии тех, кто должен был уйти на Ягодный, где планировалась нарезка трех шахт.
Упоров напрягся, сознавая, что бессилен вмешаться в событие, а оно может стать приговором, составленным по всем правилам теми, кто желал бы с ним рассчитаться за прошлые грехи. Как он не удосужился подумать об этом раньше и что-нибудь предпринять? Ведь дело-то шло именно к этому внешне незначительному акту, прикрывающему казнь. И надо было думать! Что же теперь, что теперь, когда до решения твоей судьбы остаются считанные секунды?
На исходе терпения, загнанный в полную неизвестность, зэк не нашел другого утешения и произнес:
– Господи… Господи! – произнес он вторично, но не покорно, как того требовал отец Кирилл, потому повторил на выходе, освобождая душу от посторонних волнений. – Господи! Даруй мне смерть не позорную!
А еще через несколько мгновений услыхал свою фамилию, произнесенную тем же скрипучим голосом дежурного, и сердце откликнулось предательски острыми толчками. И плоть, что была на нем, вдруг от него же отстранилась, а он, уверовав в ее смердящее будущее, решительно потерял к ней интерес, думая над тем, как все это произойдет…
«Вначале они отрубят тебе рукп, – тут зэк заметил, что смотрит на большие рукавицы и боится шевельнуть пальцами, словно их нет там, под тонким сукном и стеганой ватой. – Потом… а может, лучше все кончить сейчас? Потом они сделают тебя педерастом. Публично, как Миллионщика, когда он попал им в лапы. Будешь стоять в углу столовой и закрывать дырку в чашке. Чем?! Не культей же?!»
Дежурный кончил читать, отдал последнее распоряжение:
– Всем вышеперечисленным тридцать минут на сборы!
Он уже знал, что умрет. Голову ломать не надо: ты же видел, как умер тот полосатик с тремя орденами Славы, даже ему позавидовал…
– Уйди-ка! – Упоров ткнул в спину стоящего впереди Верзилова, вышел из строя, спрятав в руке подаренный Дьяком перочинный нож. – Гражданин начальник!
Подполковник Оскоцкий повернул к зэку внимательное, спокойное лицо воспитанного человека, но зэк уловил в его тонких губах полуулыбку. Он ее видел в тот момент, когда человеку открывается чуть больше, чем всегда: почудилось ликование палача на сочиненной им же казни. Вадим ему помочь не отказался.
– Я на Ягодный не пойду, гражданин начальник. Вы же знаете – суки мне руки отрубить решили.
Начальник режима, было ясно, продумал весь спектакль наперед, поэтому голос его звучал если не благожелательно, то и не грубо:
– Встаньте в строй, заключенный Упоров. Не бравируйте! Кто вы такой, чтобы вставшие на путь исправления воры имели к вам претензии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Бугор сказал, пряча душевное неудобствие в равнодушие будничных слов:
– Я иду на вахту подписывать акт. Бригаду поведет Упоров.
"Хорошо, что они не сцепились, – подумал с облегчением Вадим. – Не хватало еще драки в такой момент.
Чарли был веселым и не подлым. Год до свободы оставался. В часах походить вздумалось. Всю жизнь – в лаптях. Вкусней картошки ничего не ел, а часы ему подавай! Год – до свободы! На цыпочках бы ходил, шепотом разговаривал…"
Он вроде бы и сам мыслил шепотом, а от чужой, уже никому не нужной свободы заволновалась грудь. Зэк старался не думать о ней, старался увести мысли к своим невеселым делам, но она притягивала их к себе, как будто это он потерял свободу, а не покойный Чарли.
И тогда зэк поднялся, чтобы расстаться с той напастью, перехватив кружку с чифиром, сделал свой глоток, вернув ее Ключику, подал команду:
– Пойдем, ребята. Жаль, Саню помянуть нечем…
– Печку гасить будем али нет? – спросил Верзилов, натягивая на голову подшитую невыделанной кошкой буденовку.
– Подопри кочергой. Пусть горит.
Упоров поступил так, как иногда поступал бугор, нарушая технику пожарной безопасности, но сохраняя тепло для следующего утра, чтобы не начинать его с дрожащими от холода руками.
– Федор, – Упоров слегка дернул за рукав Гнускова, когда они уже подходили к вахте. – Напомни мне завтра: хочу обложить печь кирпичом. Будет дольше держать тепло.
– И дольше накаляться, – возразил Гнус, мрачно вспоминая о сгоревших сапогах.
– Я ее все-таки обложу, а ты потерпишь…
Утром произошло событие, которое администрации удалось сохранить в тайне до самого начала. И как потом думали – это был просчет воров, не сумевших путем разобраться в кознях чекистов. Воры проспали, но страдать пришлось не только им. Ну, да лучше рассказывать все по порядку.
…Шел развод. Обычный, только без оркестра из-за стоящих холодов. Начальник лагеря прервал рапорт дежурного, протянул руку начальнику режима. Равнодушно выслушал его и так же равнодушно подписал протянутые им бумаги. Возможно, в том и была вся их хитрость: решить вопрос без предварительного обсуждения в течение одной минуты. Затем Оскоцкий поманил пальцем краснощекого красавца шофера, которому зэки писали любовные письма, тем же пальцем указал ему на вахту, куда, раскланявшись с начальником лагеря, направился сам.
Дежурный сделал положенное для серьезного момента лицо и, поддернув рот к левому уху, крикнул
– Смирно. Слушай приказ по трудовой колонии особого режима №037. Согласно распоряжению начальника управления Западных лагерей полковника Точкина откомандировать на прииск «Ягодный» сто пятьдесят… – Над плацем пронесся шумок, заволновались зэки
– Трюмпть гонят! Там же сучня с беспределом вперемежку.
И разрозненные голоса начали сплачиваться в тяжелый гул протеста, из которого то и дело летели матерные крики с угрозами.
«Воры спохватились, – усмехнулся Упоров, наблюдая за тем, как идет быстрая, слаженная работа по накалу обстановки. – Гсперь буза начнется».
Подполковник Оскоцкий поморщился, остановился Он послушал шум, стоя с опущенной головой, и решительно вернулся назад. Подойдя на короткое расстояние к строю, произнес без высоких интонаций но так что каждое слово, произнесенное им, звучало весомо:
– Прекратите истерику! Речь идет только о специалистах, а не о разных там группировках и шайках. С ними мы способны справиться сами. На Ягодный уходят заключенные, имеющие опыт подземных работ Кто хочет высказаться?
Ответом было молчание. Даже воры затаились
– Продолжайте, лейтенант! Старшины, обеспечьте порядок. БУР примет всех желающих
Подполковник ковырнул носком сапога снег, встал перед строем, сложив за спиной руки в меховых перчатках.
Дежурный начал читать фамилии тех, кто должен был уйти на Ягодный, где планировалась нарезка трех шахт.
Упоров напрягся, сознавая, что бессилен вмешаться в событие, а оно может стать приговором, составленным по всем правилам теми, кто желал бы с ним рассчитаться за прошлые грехи. Как он не удосужился подумать об этом раньше и что-нибудь предпринять? Ведь дело-то шло именно к этому внешне незначительному акту, прикрывающему казнь. И надо было думать! Что же теперь, что теперь, когда до решения твоей судьбы остаются считанные секунды?
На исходе терпения, загнанный в полную неизвестность, зэк не нашел другого утешения и произнес:
– Господи… Господи! – произнес он вторично, но не покорно, как того требовал отец Кирилл, потому повторил на выходе, освобождая душу от посторонних волнений. – Господи! Даруй мне смерть не позорную!
А еще через несколько мгновений услыхал свою фамилию, произнесенную тем же скрипучим голосом дежурного, и сердце откликнулось предательски острыми толчками. И плоть, что была на нем, вдруг от него же отстранилась, а он, уверовав в ее смердящее будущее, решительно потерял к ней интерес, думая над тем, как все это произойдет…
«Вначале они отрубят тебе рукп, – тут зэк заметил, что смотрит на большие рукавицы и боится шевельнуть пальцами, словно их нет там, под тонким сукном и стеганой ватой. – Потом… а может, лучше все кончить сейчас? Потом они сделают тебя педерастом. Публично, как Миллионщика, когда он попал им в лапы. Будешь стоять в углу столовой и закрывать дырку в чашке. Чем?! Не культей же?!»
Дежурный кончил читать, отдал последнее распоряжение:
– Всем вышеперечисленным тридцать минут на сборы!
Он уже знал, что умрет. Голову ломать не надо: ты же видел, как умер тот полосатик с тремя орденами Славы, даже ему позавидовал…
– Уйди-ка! – Упоров ткнул в спину стоящего впереди Верзилова, вышел из строя, спрятав в руке подаренный Дьяком перочинный нож. – Гражданин начальник!
Подполковник Оскоцкий повернул к зэку внимательное, спокойное лицо воспитанного человека, но зэк уловил в его тонких губах полуулыбку. Он ее видел в тот момент, когда человеку открывается чуть больше, чем всегда: почудилось ликование палача на сочиненной им же казни. Вадим ему помочь не отказался.
– Я на Ягодный не пойду, гражданин начальник. Вы же знаете – суки мне руки отрубить решили.
Начальник режима, было ясно, продумал весь спектакль наперед, поэтому голос его звучал если не благожелательно, то и не грубо:
– Встаньте в строй, заключенный Упоров. Не бравируйте! Кто вы такой, чтобы вставшие на путь исправления воры имели к вам претензии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125