Актеры утеряли самое главное – чувство стыда, за чувство совестливости за то, что во все времена называлось «лицедейством» – вещь, по сути своей, глубоко греховную…
Актерам наплевать…
Многие из тех, кто действительно считает себя истинными жрецами искусства, попали в театр случайно – так же, как могли бы опасть в хозяева какого-нибудь «МакДонлдаса», содержатели футбольного или теннисного тотализатора или в перекупщики краденого.
У многих из них никогда не было стыда за свой жест, за свою мимику, не было столь знакомого каждому актеру стыда лица и тела. И наверное среди них немало тех, кто способен был бы выбежать из театра голышом, если бы не констебль – единственный человек, которого они боялись и уважали в своей презренной жизни…
Лишь бы на их спектакли ходили…
Джастина, поправив подушку, потянулась рукой к жалюзи и прикрыла их.
Вот во времена моей молодости…
Нет, так действительно можно превратиться в старую брюзгу – какое ей дело до того, как теперь играют в современном театре?!
Действительно…
Джастина, перевернувшись на другой бок, еще немного полежала – в спальне было довольно прохладно, и поэтому ей не хотелось вставать. Она опустила сорочку и непонятно почему подумала: «Странно, такая тонкая материя, а как греет…»
Она пролежала несколько минут, ни о чем не думать, вспоминая если не содержание, то хотя бы атмосферу, ауру своего недавнего сна, но этого ей не удалось. Затем она вновь прислушалась к тишине за полураскрытым окном и погрузилась, словно спасаясь бегством от действительности, в новый сон, прежде чем успела уловить что-нибудь снаружи…
Но когда она пробудилась вновь, уже нельзя было отрицать, что утро стояло далеко не раннее…
Для человека, который лишь слабыми, заметными только для него самого узами связан с тем, что он сам и другие называют повседневной жизнью, утреннее вставание – всегда мука.
Вот и у Джастины, которая теперь ощутила всю неизбежность наступления дня, внезапно разыгралась мигрень. Боль началась где-то сзади, в затылочной части.
Переплетя пальцы, она обхватила голову ладонями, и когда руки ее погрузились в мягкие волосы, а тонкие их пряди заструились под пальцами, она на какой-то миг позабыла даже о головной боли. Осторожно, словно боясь сделать себе еще больней, Джастина нащупала место, где ныло; тупая боль возникала сразу за ушами и разливалась до завитков на затылке.
Это было знакомо; иногда во время театральных репетиций ей бывало так плохо, что все плыло перед глазами…
С внезапной решимостью Джастина откинула прочь одеяло, села, сунула ноги в мягкие домашние тапочки, немного приподняла жалюзи и с помощью карманного зеркальца, лежавшего на трюмо, попыталась было рассмотреть в настенном зеркале изболевшийся затылок.
Все, достаточно, Джастина.
Надо быть твердой, надо вставать.
У тебя очень много дел, и если ты не сделаешь их, то их не сделает никто.
Даже Лион.
Ведь он, при всем своем желании, вряд ли сможет заменить тебя… Ну, хотя бы, на сегодняшней репетиции Шекспира в студенческой студии.
Кстати, о чем же он вчера вечером хотел поговорить со мной?
Кажется, у него было какое-то предложение – какое же, интересно?
Не исключено, что сейчас за завтраком он продолжит вчерашнюю беседу…
Но что же там так сильно болит? Определить невозможно.
Как бы то ни было, а о мигрени надо попытаться забыть – хотя бы на время.
Как, впрочем, и о многом…
Она поворачивала голову вправо и влево, словно пытаясь таким образом отогнать боль, обмануть ее, и позвонки на худенькой шее явственно проступали под кожей.
Неожиданно взгляд ее застыл.
Любая женщина, едва увидев свое отражение и найдя его недурным, способна быстро забыть обо всем – даже о такой неприятности, как головная боль.
Что поделаешь – так уж устроена женщина, такой ее создал Господь!
Любая женщина, удостоверившись в своей неотразимости, способна забыть о неприятностях, любая…
А тем более – такая, как Джастина…
Она поднялась с кровати и окинула свое отражение в полный рост – и, видимо, осталась весьма довольна собой.
Подойдя поближе к зеркалу, Джастина едва заметно улыбнулась.
Нет, все-таки я еще не так стара – хотя и не молодая – что скрывать!
У меня очень красивая тонкая шея, и почти без морщин…
Да и покатые плечи, в свое время сводившие с ума мужчин, между прочим, тоже еще хороши…
Очень даже хороши…
«Впрочем, – нарочито-тяжело вздохнула она, – а что во всем в этом толку?»
Я ведь уже далеко не та Джастина, которой все восторгались…
Да, я знаю, что по-прежнему недурна собой, несмотря ни на что…
А кто, кроме Лиона, это оценит?
Впрочем, что значит – «кто, кроме Лиона»?
Разве этого недостаточно?
Одевшись, Джастина, очень недовольная собой и тем, что свое утро она начала с таких несуразных мыслей, пошла на кухню и принялась взбивать омлет…
Да, после тех трагических событий, повлекших за собой внезапную смерть Элен и Барбары, прошло больше двух лет.
И Джастина, и Лион долгое время были в шоке – в одночасье потерять двоих детей – такое не каждый выдержит.
О, сколько было всего – слез, выплаканных и невыплаканных, истерик, переживаний!
Сколько кошмарных бессонных ночей провели они, сколько раз вынимали из шкафа старый альбом с семейными фотографиями, чтобы еще и еще раз посмотреть, какими были они – Элен и Барбара…
Вот Элен делает свои первые шаги; вот Барбара играет в мяч; вот они идут в школу, вот…
И Лион, чтобы не давать жене лишнего повода для расстройства, спрятал детские фотографии подальше, туда, где она не смогла бы их обнаружить.
Он, в отличие от Джастины, мужественно перенес это страшное потрясение – правда, спустя полгода после смерти Барбары врачи обнаружили у него болезнь сердца; Джастина ни на минуту не сомневалась, что болезнь эта – результат его переживаний.
Именно тогда один из старинных друзей Джастины предложил им переселиться с материка на Британские острова, в знаменитый университетский центр Оксфорд, где Джастине совершенно неожиданно поступило довольно заманчивое предложение заняться студенческой театральной студией.
– Все равно, что делать, – сказала она Лиону, – только бы не думать…
И тут она осеклась; впрочем, можно было и не продолжать: Лион и без того прекрасно понял, что именно имела в виду Джастина…
– Но ведь ты не будешь больше блистать на сцене, – заметил Лион, – тобой не будут больше восхищаться, Джастина…
– А разве это – самое главное в жизни? – с едва уловимой усмешкой спросила она. – Кроме того, я и так немало повидала славы… От всего надо отдыхать – в том числе, и от популярности…
– А если тебе не понравится эта работа? – настаивал Лион.
– Я не понимаю твоего вопроса…
– Одно дело – когда ты играешь на сцене, на прославленных театральных подмостках… И совсем иное – когда работаешь с людьми, тем более – с непрофессионалами, со студентами, и твоя работа, так сказать, остается «за кадром»…
– Во всяком случае, – ответила Джастина, – мне будет интересна эта работа… Я еще ни разу серьезно не пробовала себя в качестве режиссера…
Лион замолчал, поняв, что Джастина решила, и все дальнейшие разговоры будут бесполезны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84