– Привет!
Он поцеловал ее в щеку – скорее не поцеловал, а просто чмокнул. Она отвернулась.
– Почему ты опоздал?
Молодой человек, опустив голову, шепчет какие-то извинения.
Ба, так ведь это Мери и Гарри – студенты, которые посещают ее театральный кружок… И как это она сразу не узнала Мери? Странно.
Впрочем, и Мери не узнала ее – а тем более Гарри…
Он теперь слишком занят тем, что ищет оправдания.
– Прости, но у меня столько дел… Надо было обязательно позвонить в Лондон, а там долго никто не брал трубку…
– А я вынуждена сидеть тут… Гарри, ты ведь знаешь, в каком я положении!
Но мир быстро восстановлен, и вот уже через минуту они сидят друг против друга, и руки их сплетены…
Оно-то и понятно – влюбленные…
Склонясь над столом, почти соприкасаясь головами и краснея, как маленькие дети, они принялись что-то шептать друг другу.
Человек в очках, не обращая ни на них, ни на Джастину никакого внимания, начал что-то бормотать себе под нос.
Может быть, это сумасшедший?
Или поэт?
А разве это – не одно и то же?
Джастина, рассеянно заказав себе чашечку кофе, заложила ногу за ногу и задумалась…
Да, слова Лиона насчет усыновления чужого ребенка прозвучали довольно неожиданно – так неожиданно, что Джастина только теперь, обдумывая все плюсы и минусы предложения мужа, растерялась.
Конечно, нелегко решиться на такое – взять на воспитание ребенка, у которого уже были папа и мама…
Смогут ли они полностью заменить родителей? Смогут ли свыкнуться с мыслью, что теперь этот ребенок – их?
Нет, все-таки лучше отложить эти размышления на потом…
Не допив кофе, Джастина поднялась из-за стола и направилась к выходу.
К ее приходу студенты, занимающиеся в театральной студии, уже собрались.
Легким кивком головы отвечая на приветствия («Доброе утро, миссис Хартгейм», «Приятно вас видеть, миссис Хартгейм», «Здравствуйте, миссис Хартгейм»), она сняла плащ, повесила его на вешалку в углу и прошла в репетиционный зал.
Студенты последовали за ней.
Среди тех, кто ходил в студию, лишь немногие относили себя к истинным любителям, знатокам и поклонникам театра; большинство юношей и девушек посещали регулярные занятия миссис Хартгейм по двум иным причинам: во-первых, им было просто лестно заниматься у такой знаменитости, неожиданно оказавшейся здесь, в Оксфорде, кроме того, считалось, что умение немного играть на сцене (хотя бы в скромных домашних спектаклях, которые все еще ставились в домах вырождавшейся аристократии) необходимо для джентльмена, а во-вторых – театр и все, что с ним связано, в последнее время неожиданно вошло в кругах богатого студенчества в моду – считалось, что сценические уроки очень раскрепощают, развивают речь и дают ту легкость, непринужденность и естественность поведения, которую никак не способны дать гольф, крикет и теннис – излюбленные занятия оксфордских студиозусов.
Впрочем, среди последних и то, и другое, и третье, равно как гимнастика, восточные единоборства и футбол, также было в большом почете.
Однако были и чудаки, которые просто любили театральное искусство (как, например, Гарри и его подружка Мери), и потому, узнав о студии, несказанно обрадовались неожиданно открывшейся возможность учиться у самой миссис Хартгейм, урожденной О'Нил.
Джастина поднялась по истертым ступенькам на второй этаж и, вынув из сумочки том Шекспира, уселась с ним в пятом ряду.
Студенты, без костюмов и без грима (это была обычная репетиция), оставив перед сценой сумки, поднялись на подиум.
– Итак, – произнесла Джастина, – итак, леди и джентльмены, прошу!
И она трижды хлопнула в ладоши.
Один из студентов, очень подвижный молодой человек с зачесанными назад светлыми волосами и мягкой улыбкой, обернулся:
– Как же так, миссис Хартгейм – сразу, без подготовки?
– А к чему вы хотите подготовиться? – ответила Джастина вопросом на вопрос.
Тот замялся.
– Ну, так сказать – войти в образ…
– Все эти вхождения в образ не стоят и выеденного яйца, – ответила Джастина. – Ровным счетом ничего… Так же, как и многочисленные утверждения, будто бы актерское ремесло – прежде всего высокое искусство…
– А разве нет? – спросила подружка, а может, жена молодого человека – улыбчивая девушка в огромных, на пол-лица очках, с длинными прямыми волосами цвета спелого валлийского льна.
– Актерское ремесло, – ответила Джастина, – это прежде всего труд. Тяжкий труд.
Она отложила томик Шекспира и, поднявшись со своего места, прошла к подиуму.
– Но ведь и искусство тоже?
– Разумеется…
– А чего больше – искусства или ремесла?
– Ремесла, – ответила Джастина, подходя поближе. – А любое ремесло – это прежде всего работа, работа и еще раз работа… Работа до седьмого пота… повторила она. – А уже потом – все остальное. Театральное искусство – это навык… Техника… Будьте вы хоть трижды гениальными, без техники фразы, без техники жеста и движения вы останетесь только дилетантами…
– Но ведь мы и не стремимся стать профессионалами, – произнес студент. – Мы выбрали театральную студию… – он замялся, – ну, для общего развития, что ли… А потом, миссис Хартгейм, разве не вы говорили, что сцена во многом раскрепощает?
Она наклонила голову в знак согласия.
– Безусловно.
– Тогда, стало быть…
Строго посмотрев на собеседника, она назидательно промолвила:
– Стало быть, любое дело, за которое беремся, надо делать хорошо… Да, вряд ли кто-нибудь из вас станет профессионалом… Я понимаю, вы и не стремитесь к этому, но надо стараться, чтобы вам не было стыдно ни за произнесенную фразу, ни за никчемный жест. – Сделав небольшую паузу, Джастина добавила. – Мне всегда смешно слушать рассуждения, будто бы надо сидеть, ожидая, пока вдохновение осенит тебя. Как-то я видела один фильм – кажется, про Байрона… Старый такой фильм, сделанный еще до Второй мировой войны… Так вот, там показано буквально следующее: гений Байрон сидит, метает во все стороны огненные взгляды, нервно кусает перо, и гениальные стихи никак не рождаются в его гениальной голове… А потом, судорожным движением придвинув к себе чернильницу, он вдруг начинает быстро-быстро писать… Это было в каком-то провинциальном кинотеатре, кажется, в Сиднее, и, помню, маленькая девочка, которая сидела сзади, спросила у отца: «Папа, а что это такое с дядей?», На что отец серьезно, без тени смущения ответил: «Дядя творит!» – она, улыбнувшись, обвела студийцев глазами. – Это – не более, чем представление о творчестве, обывателя… Вдохновение, которое осеняет… Ну, и так далее. Свыше никогда и ничего не осеняет. Для того, чтобы у вас что-нибудь получилось, надо прежде всего работать. Тогда придет и вдохновение… И успех, и много другое…
Она, в нерешительности постояв у подиума, раздумывала, подняться ли ей наверх или же вновь занять свое место в зрительном зале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84