Но и просвистывать денежки за просто так тоже нельзя. Наталья погуляет, повеселится, а тут ее Вася на Север вызовет, она и улетит туда, под его крыло. А Нинка останется на своей кухне одна-одинешенька – и барахтайся как знаешь.
Она решила, что положит деньги на книжку.
За квартал от дома увидела сберкассу, и оказалось, что положить деньги на книжку – дело совсем простое. Через пятнадцать минут в руках у нее эта книжка уже была. По ней значилось, что у Агафоновой Н.В. лежит на вкладе одна тысяча двести рублей. А вот оставшиеся деньги Нинка решила кинуть на стол и устроить хороший Новый год, какого никогда у нее не было. Может быть, даже пойти с Натальей в ресторан. Тогда уже сегодня надо заказывать столик.
Но тут Нинка вспомнила, что говорил официант Саша про тех женщин, которые ходят в рестораны без мужчин, и ресторан тут же отпал. Не поить же ей в ресторане еще и каких-нибудь приблудных мужиков? И дома хорошо посидят.
Она пришла домой и радостно крикнула прямо от дверей:
– Наташка! Товарищ депонент отсудил мне пятьсот рублей на праздники! Гуляй, рванина!
– Стой! – крикнула Наталья. – Триста отложи на Новый год, а на двести начнем прям сегодня! Начнем праздничный забег, как белые лошади! И все это, Ниночка, знак судьбы, все это добрые приметы! Знать, Новый год у нас с тобой будет очень хороший и удачливый! Я, быть может, на Севере судьбу свою найду, а ты здесь к счастью прилепишься!
Знать бы Нинке, какой грядет Новый год...
Но пока счастье валилось на голову, как снег в хорошую Рождественскую ночь.
Соседи с верхнего этажа оказались католиками и свое рождество начали отмечать двадцать пятого числа. Рождество это было для стариков Млынских последним в Москве, потому что в январе они собирались навсегда уезжать к дочери в Польшу. И поэтому решили созвать всех родственников, что оставались в СССР, и свой святой праздник совместить с прощальной отходной. Старики справиться с организацией стола не могли, а просто вручили Нинке деньги и список, чего да сколько купить, и та бегала по магазинам как угорелая, потом стояла у плиты и принимала гостей. Тоже было весело и пьяно. Гости плакали, пели польские песни, потом поругались, потому что Млынские никому не оставили квартиру и она попросту уходила государству, что с точки зрения родственников было и глупостью, и большой подлостью. Но разошлись мирно, потому что ничего уже нельзя было поделать: ни обменять жилплощадь, ни прописать на нее какого-нибудь родственника.
За два дня до Нового года пришло письмо от Васи из Нижневартовска.
Наталья бегала за пивом поутру и вытащила письмо из почтового ящика.
Сама она прочла письмо еще на лестнице, в комнату вошла мрачная, улыбалась криво и письмо бросила на стол, словно это была противная и скользкая лягушка.
– Читай! Был подонок и остался!
– Тебе же письмо, ты и читай, – сказала Нинка.
– Неизвестно кому письмо! – крикнула Наталья. – Но я так полагаю, что мне меньше других.
Нинка взяла письмо. Писал Вася Селиванов круглым, как школьник, разборчивым почерком.
«ЛЕТИ С ПРИВЕТОМ, ВЕРНИСЬ С ОТВЕТОМ!
Здравствуйте, мои драгоценные соседки!
Извиняйте, что долго не писал, потому что писать было нечего. Долго искал, как бы мне устроиться и не промахнуться, не торопился, все делал обстоятельно и вот теперь пишу. Контракта я не подписал, но уже работаю. Мне дали очень хороший грузовик «татра» чехословацкого производства. Он быстрый, легкий и, главное, теплый, потому что здесь стоят морозы полста три, полста шесть. Мотор включают в ноябре, а выключают весной, в апреле, иначе двигатель не заведешь. Вожу я щебенку и гравий от карьера до того места, где потом будут ставить буровую вышку для нефти. Это называется «отсыпкой». На болото сперва кладут крест-на-крест бревна, а мы все это засыпаем грунтом, чтобы можно было поставить вышку. В день у меня получается пятнадцать – семнадцать ходок от карьера до вышки, и гоняемся мы, как бегуны на Олимпийских играх, потому что чем больше ходок, тем мы больше зарабатываем, а зарабатываю я так за месяц, сколько раньше получал месяца за три-четыре.
А вот с жильем сначала было плоховато. Хотел я купить и даже приценился к маленькой избе, ее здесь называют «балок». Но хорошо, что не купил. Это просто коробка из бревен, и когда настала зима, то сколько этот балок ни топи, все одно по утрам на стенках иней, вода в сенях замерзает, и прочие туалеты, конечно, тоже.
Но вдруг мне случайно дали комнату в общежитии. В квартире три комнаты, в большой живет учительница с милиционером, в другой – инженер с буровых, а мне перепала третья, шестнадцать квадратных метров, но я живу и еще остается место для Нины.
Я так думаю, что пожить здесь и заработать можно. Всяких вкусностей в городе в магазинах мало, но мясо есть, хлеб есть, весной, сказали, привозят и овощи. Да и хорошо, что соблазнов мало. Больше можно скопить денег, вернуться в Москву и купить большую и хорошую кооперативную квартиру. Плохо, Нина, то, что ты здесь вряд ли найдешь работу. На буровых одни мужики, в детских садах все женские места уже заняты, мужиков хватают, а вот для женщин с работой плохо. Но мы что-нибудь придумаем, потому что я столько здесь зашибаю, что хватит на троих, да еще и останется. Так что приезжай. Морозы, конечно, стоят жестокие, но терпеть их здесь легче, чем в Москве, а летом, говорят, очень хорошая рыбалка, ягод полно в лесу. Но много всякого гнуса. Я уже сказал соседям, что ты ко мне приедешь, и разговоров тут о том, кто с кем в загсе расписан или нет, никто не ведет. Да и расписаться можно, если что. Отдельную квартиру мы получим здесь не скоро, да она нам и не нужна. Протрубим год, подпишем контракт, подъемные получим и еще три года поработаем, так что в Москве будем, как короли, и купим все, что нам положено.
Ехать тебе будет тяжеловато. Лучше не поездом до Тюмени, а самолетом. В Тюмени пересадка, и самолет летит уже к нам. А может быть, я так подгадаю, что повезу отсюда в Тюмень металлолом по зимнику, и тогда тебя, Нина, встречу, и мы поедем в Нижневартовск на моей «татре». Сэкономим. Это немного больше тысячи километров, но ничего страшного, в машине тепло и я купил транзистор. Я вызову тебя на телефонные переговоры после Нового года, и мы обсудим, как да что. Приезжай. В Москве тебе делать совсем нечего. Сопьешься ты с Натальей, ей уж в жизни на все плевать, а тебе идти этой дорогой негоже. Что у тебя там раньше с кем из дружков было, так на то мне наплевать, потому что я человек современный и сам монахом не был. Бросай там все к чертям собачим, да и нет там у тебя ничего, а здесь мы начнем настоящую жизнь, и все у нас будет хорошо. Одному здесь жить плохо, потому что уходит много денег, потому что жизнь получается без организации, жрешь-пьешь, что под руку попадется, а работа тяжелая, хочешь заработать, так на время не смотришь и крутишь баранку иногда по десять-двенадцать часов в день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Она решила, что положит деньги на книжку.
За квартал от дома увидела сберкассу, и оказалось, что положить деньги на книжку – дело совсем простое. Через пятнадцать минут в руках у нее эта книжка уже была. По ней значилось, что у Агафоновой Н.В. лежит на вкладе одна тысяча двести рублей. А вот оставшиеся деньги Нинка решила кинуть на стол и устроить хороший Новый год, какого никогда у нее не было. Может быть, даже пойти с Натальей в ресторан. Тогда уже сегодня надо заказывать столик.
Но тут Нинка вспомнила, что говорил официант Саша про тех женщин, которые ходят в рестораны без мужчин, и ресторан тут же отпал. Не поить же ей в ресторане еще и каких-нибудь приблудных мужиков? И дома хорошо посидят.
Она пришла домой и радостно крикнула прямо от дверей:
– Наташка! Товарищ депонент отсудил мне пятьсот рублей на праздники! Гуляй, рванина!
– Стой! – крикнула Наталья. – Триста отложи на Новый год, а на двести начнем прям сегодня! Начнем праздничный забег, как белые лошади! И все это, Ниночка, знак судьбы, все это добрые приметы! Знать, Новый год у нас с тобой будет очень хороший и удачливый! Я, быть может, на Севере судьбу свою найду, а ты здесь к счастью прилепишься!
Знать бы Нинке, какой грядет Новый год...
Но пока счастье валилось на голову, как снег в хорошую Рождественскую ночь.
Соседи с верхнего этажа оказались католиками и свое рождество начали отмечать двадцать пятого числа. Рождество это было для стариков Млынских последним в Москве, потому что в январе они собирались навсегда уезжать к дочери в Польшу. И поэтому решили созвать всех родственников, что оставались в СССР, и свой святой праздник совместить с прощальной отходной. Старики справиться с организацией стола не могли, а просто вручили Нинке деньги и список, чего да сколько купить, и та бегала по магазинам как угорелая, потом стояла у плиты и принимала гостей. Тоже было весело и пьяно. Гости плакали, пели польские песни, потом поругались, потому что Млынские никому не оставили квартиру и она попросту уходила государству, что с точки зрения родственников было и глупостью, и большой подлостью. Но разошлись мирно, потому что ничего уже нельзя было поделать: ни обменять жилплощадь, ни прописать на нее какого-нибудь родственника.
За два дня до Нового года пришло письмо от Васи из Нижневартовска.
Наталья бегала за пивом поутру и вытащила письмо из почтового ящика.
Сама она прочла письмо еще на лестнице, в комнату вошла мрачная, улыбалась криво и письмо бросила на стол, словно это была противная и скользкая лягушка.
– Читай! Был подонок и остался!
– Тебе же письмо, ты и читай, – сказала Нинка.
– Неизвестно кому письмо! – крикнула Наталья. – Но я так полагаю, что мне меньше других.
Нинка взяла письмо. Писал Вася Селиванов круглым, как школьник, разборчивым почерком.
«ЛЕТИ С ПРИВЕТОМ, ВЕРНИСЬ С ОТВЕТОМ!
Здравствуйте, мои драгоценные соседки!
Извиняйте, что долго не писал, потому что писать было нечего. Долго искал, как бы мне устроиться и не промахнуться, не торопился, все делал обстоятельно и вот теперь пишу. Контракта я не подписал, но уже работаю. Мне дали очень хороший грузовик «татра» чехословацкого производства. Он быстрый, легкий и, главное, теплый, потому что здесь стоят морозы полста три, полста шесть. Мотор включают в ноябре, а выключают весной, в апреле, иначе двигатель не заведешь. Вожу я щебенку и гравий от карьера до того места, где потом будут ставить буровую вышку для нефти. Это называется «отсыпкой». На болото сперва кладут крест-на-крест бревна, а мы все это засыпаем грунтом, чтобы можно было поставить вышку. В день у меня получается пятнадцать – семнадцать ходок от карьера до вышки, и гоняемся мы, как бегуны на Олимпийских играх, потому что чем больше ходок, тем мы больше зарабатываем, а зарабатываю я так за месяц, сколько раньше получал месяца за три-четыре.
А вот с жильем сначала было плоховато. Хотел я купить и даже приценился к маленькой избе, ее здесь называют «балок». Но хорошо, что не купил. Это просто коробка из бревен, и когда настала зима, то сколько этот балок ни топи, все одно по утрам на стенках иней, вода в сенях замерзает, и прочие туалеты, конечно, тоже.
Но вдруг мне случайно дали комнату в общежитии. В квартире три комнаты, в большой живет учительница с милиционером, в другой – инженер с буровых, а мне перепала третья, шестнадцать квадратных метров, но я живу и еще остается место для Нины.
Я так думаю, что пожить здесь и заработать можно. Всяких вкусностей в городе в магазинах мало, но мясо есть, хлеб есть, весной, сказали, привозят и овощи. Да и хорошо, что соблазнов мало. Больше можно скопить денег, вернуться в Москву и купить большую и хорошую кооперативную квартиру. Плохо, Нина, то, что ты здесь вряд ли найдешь работу. На буровых одни мужики, в детских садах все женские места уже заняты, мужиков хватают, а вот для женщин с работой плохо. Но мы что-нибудь придумаем, потому что я столько здесь зашибаю, что хватит на троих, да еще и останется. Так что приезжай. Морозы, конечно, стоят жестокие, но терпеть их здесь легче, чем в Москве, а летом, говорят, очень хорошая рыбалка, ягод полно в лесу. Но много всякого гнуса. Я уже сказал соседям, что ты ко мне приедешь, и разговоров тут о том, кто с кем в загсе расписан или нет, никто не ведет. Да и расписаться можно, если что. Отдельную квартиру мы получим здесь не скоро, да она нам и не нужна. Протрубим год, подпишем контракт, подъемные получим и еще три года поработаем, так что в Москве будем, как короли, и купим все, что нам положено.
Ехать тебе будет тяжеловато. Лучше не поездом до Тюмени, а самолетом. В Тюмени пересадка, и самолет летит уже к нам. А может быть, я так подгадаю, что повезу отсюда в Тюмень металлолом по зимнику, и тогда тебя, Нина, встречу, и мы поедем в Нижневартовск на моей «татре». Сэкономим. Это немного больше тысячи километров, но ничего страшного, в машине тепло и я купил транзистор. Я вызову тебя на телефонные переговоры после Нового года, и мы обсудим, как да что. Приезжай. В Москве тебе делать совсем нечего. Сопьешься ты с Натальей, ей уж в жизни на все плевать, а тебе идти этой дорогой негоже. Что у тебя там раньше с кем из дружков было, так на то мне наплевать, потому что я человек современный и сам монахом не был. Бросай там все к чертям собачим, да и нет там у тебя ничего, а здесь мы начнем настоящую жизнь, и все у нас будет хорошо. Одному здесь жить плохо, потому что уходит много денег, потому что жизнь получается без организации, жрешь-пьешь, что под руку попадется, а работа тяжелая, хочешь заработать, так на время не смотришь и крутишь баранку иногда по десять-двенадцать часов в день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109