– Вы, по-моему, всегда на своем месте.
– Если бы! – громко сказал он и неожиданно рассмеялся, впервые открыто и свободно, отчего у Нины исчезла в душе напряженность, будто с нее оковы спали. – Если бы, – повторил Андреев. – Я с детства ощущаю, что постоянно сажусь не в свои сани! С детства и каждый день боюсь, что меня из этих саней выгонят, что есть люди более достойные!
– Вы так считаете? – удивленно и радостно спросила Нина. – Да у меня же то же самое! Особенно в последнее время! Я прямо с утра как во сне живу. Ведь не имела я права на этот фестиваль лететь и здесь сидеть.
– У женщины всегда больше прав, чем у мужчин, – неторопливо ответил он. – Мужчина отвоевывает свое место под солнцем только своим умом, знаниями и прочими производственными достоинствами. Если он нормальный мужчина, конечно. А у женщины есть такое могучее оружие, при котором можно быть абсолютной дурой, ничего не знать, ничего не уметь, а добиться исполнения всех своих мечтаний и желаний.
– Вы имеете в виду секс? – слегка смущаясь, спросила Нина.
– Да. Но секс в широком понимании термина. Боюсь, что никакого Наполеона не случилось бы в мире без Жозефины. И наш великий Александр Сергеевич Пушкин ни черта бы не написал, если б в его жизни не было Керн, Натальи и всех прочих.
– А ведь это тоже, по-моему, тривиальная мысль, правда? – засмеялась она.
– Конечно, – спокойно ответил он. – Никто от банальностей не застрахован. Ни от банальных слов, ни от банальных поступков.
Он примолк, потому что женщина неопределенных лет, в какой-то хламиде, которая должна была, судя по всему, изображать национальный костюм, подошла к их столику, что-то проговорила просительно, но что – было ясно по тому, что на шее у нее висела плотная и яркая корзина с цветами.
Не раздумывая, Андреев выбрал букет ярко-алых цветов, названия которых Нина не знала, расплатился крупной купюрой, получил сдачу и сказал:
– Это вам, Нина Васильевна. К сожалению, цветы подносить не умею и не знаю толком, что при этом говорится.
– Говорится: «Это вам».
– Правильно.
– Значит, и я вас могу чему-то научить, – улыбнулась она.
– Не понял.
– Комаровский мне как-то сказал, что вы можете у любого человека поставить на место все его мысли и навести порядок в любых мозгах.
– Врет Комаровский. Ничего я не могу.
– А я ему верю.
– Врет, – с ожесточением повторил Андреев. – Я сам в себе не разбираюсь. Во всяком случае, даже не знаю толком, чего хочу от жизни. То мечтаю о карьере, то собираюсь оставить после себя что-то вечное, нетленное. Скорее всего, не получится ничего. Женька Воробьев в десять раз меня четче. Да плюс к тому же явный и редкий талант. Этот себя еще покажет по-настоящему. Если, конечно, не сопьется. У русских гениев пьянство просто рок какой-то. Тоже банальщина.
– Его добивает жена, – неуверенно сказала Нина.
– Правильно. И добьет. В любом случае, вернется ли под кров родного дома, или останется при своем теноре.
Он замолчал, потому что к столу подскочил чернявый мальчишка, в руках которого был лоток со всякими сувенирами – значками, побрякушками, цепочками, крестиками. Свой товар он с такой напористостью совал под нос, словно даром предлагал редкостные сокровища.
– Пошел вон, – сказал Андреев. – Иди. Не нужно твоих дешевых сувениров.
Вряд ли парнишка понимал по-русски, но крутой тон своего клиента осмыслил и отскочил с той же нахальной и навязчивой улыбкой, с которой и появился.
– Одна и та же дешевка, что во всех городах мира, считающихся за туристические. Я вам подарю что-нибудь стоящее. Будет свободный день и съездим куда-нибудь в деревню. Здесь встречаются иконки славянского письма, очень своеобразные, хотя и современной работы.
– Не надо, – сказала Нина. – Это ведь дорого.
– Нет. Не дорого. К тому же я вспомнил, что уже давным-давно никому ничего не дарил. Разве что жене ко дню рождения.
Нина глубоко вздохнула и спросила:
– Виктория Самойлова, когда ездила с вами на этот фестиваль... она с вами спала?
Он не удивился вопросу, спокойно посмотрел Нине в глаза и так же спокойно ответил:
– Нет. Я с ней не спал. Она скучная дура.
– Скучная – это не главное, – выдавила улыбку Нина. – Вы сами сказали, Аркадий Сергеевич, что у женщин другое оружие.
– Конечно. Но у Вики Самойловой это оружие слишком примитивное. А у вас в Москве разве нет... друга?
– Нигде нет.
– А отец ребенка?
– Об этом не надо. Я, как говорится, свободна, хотя вовсе этой свободе и не рада.
«Навязываюсь, дальше некуда, – с огорчением подумала она про себя. – И не хочу, может быть, не хочу до конца, до жажды, а навязываюсь. Вот сейчас и получу по морде».
Но он молчал и ничего не говорил. И так, молча, они допили свой кувшинчик и вышли из подвальчика, когда солнце уже отбрасывало на землю длинные, прохладные и глубокие тени.
Они сделали несколько шагов по неровным булыжникам мостовой, Андреев взял ее под руку и сказал:
– Пусть будет так. Получилось, что на сегодня мы нужны друг другу.
– Да, – ответила она. – Нужны.
Ночью она проснулась с таким глубоким и умиротворенным спокойствием в душе, которого не могла припомнить в своей жизни.
Андреев лежал рядом, словно ребенок, засунув голову под подушку, и дышал так, что его было едва слышно.
За открытым окном было очень тихо, ни звука, а через верхнюю фрамугу виднелись незнакомые лучистые звезды на совершенно черном, черном, как антрацит, небе.
В голове у Нины не было ни одной мысли и не хотелось ни о чем думать, не хотелось цепляться за какую-нибудь мысль, потому что и не нужна она была совершенно.
Вторично она проснулась уже утром от легкого движения в номере.
Она открыла глаза и увидела, что Андреев делает зарядку, старается при этом двигаться бесшумно, что у него почти получалось.
Красивый мужик, красивое тренированное тело, подумала Нина, сквозь полузакрытые веки разглядывая его белый незагорелый торс с гибкими, перекатывающимися мышцами.
Он почувствовал ее взгляд, остановил движение, шагнул к кровати, наклонился и легко поцеловал в уголок губ.
– Пора вставать, – тихо сказал он. – Пора на завтрак.
– Вы пойдете переодеваться, бриться?
– Нет, спустимся в кафе вместе.
Она села на кровати и спросила с легким удивлением:
– Но нас увидят, Аркадий Сергеевич?
– Так и что?
– Увидят, что мы пришли утром вместе.
– Пусть увидят. А ты хочешь, чтоб я или ты прятались, не глядели друг на друга, как нашкодившие кошки?
– Да нет, – продолжала не понимать его Нина. – Но это как-то...
– Что «это как-то»?
– Вы не боитесь?
Он помолчал, потом спокойно посмотрел ей в глаза и сказал без выражения:
– Я так долго боялся, столько лет выверял и предусматривал каждый свой шаг, каждый поступок, что мне это надоело. Я себя мужчиной не чувствовал из-за этой своей трусости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Если бы! – громко сказал он и неожиданно рассмеялся, впервые открыто и свободно, отчего у Нины исчезла в душе напряженность, будто с нее оковы спали. – Если бы, – повторил Андреев. – Я с детства ощущаю, что постоянно сажусь не в свои сани! С детства и каждый день боюсь, что меня из этих саней выгонят, что есть люди более достойные!
– Вы так считаете? – удивленно и радостно спросила Нина. – Да у меня же то же самое! Особенно в последнее время! Я прямо с утра как во сне живу. Ведь не имела я права на этот фестиваль лететь и здесь сидеть.
– У женщины всегда больше прав, чем у мужчин, – неторопливо ответил он. – Мужчина отвоевывает свое место под солнцем только своим умом, знаниями и прочими производственными достоинствами. Если он нормальный мужчина, конечно. А у женщины есть такое могучее оружие, при котором можно быть абсолютной дурой, ничего не знать, ничего не уметь, а добиться исполнения всех своих мечтаний и желаний.
– Вы имеете в виду секс? – слегка смущаясь, спросила Нина.
– Да. Но секс в широком понимании термина. Боюсь, что никакого Наполеона не случилось бы в мире без Жозефины. И наш великий Александр Сергеевич Пушкин ни черта бы не написал, если б в его жизни не было Керн, Натальи и всех прочих.
– А ведь это тоже, по-моему, тривиальная мысль, правда? – засмеялась она.
– Конечно, – спокойно ответил он. – Никто от банальностей не застрахован. Ни от банальных слов, ни от банальных поступков.
Он примолк, потому что женщина неопределенных лет, в какой-то хламиде, которая должна была, судя по всему, изображать национальный костюм, подошла к их столику, что-то проговорила просительно, но что – было ясно по тому, что на шее у нее висела плотная и яркая корзина с цветами.
Не раздумывая, Андреев выбрал букет ярко-алых цветов, названия которых Нина не знала, расплатился крупной купюрой, получил сдачу и сказал:
– Это вам, Нина Васильевна. К сожалению, цветы подносить не умею и не знаю толком, что при этом говорится.
– Говорится: «Это вам».
– Правильно.
– Значит, и я вас могу чему-то научить, – улыбнулась она.
– Не понял.
– Комаровский мне как-то сказал, что вы можете у любого человека поставить на место все его мысли и навести порядок в любых мозгах.
– Врет Комаровский. Ничего я не могу.
– А я ему верю.
– Врет, – с ожесточением повторил Андреев. – Я сам в себе не разбираюсь. Во всяком случае, даже не знаю толком, чего хочу от жизни. То мечтаю о карьере, то собираюсь оставить после себя что-то вечное, нетленное. Скорее всего, не получится ничего. Женька Воробьев в десять раз меня четче. Да плюс к тому же явный и редкий талант. Этот себя еще покажет по-настоящему. Если, конечно, не сопьется. У русских гениев пьянство просто рок какой-то. Тоже банальщина.
– Его добивает жена, – неуверенно сказала Нина.
– Правильно. И добьет. В любом случае, вернется ли под кров родного дома, или останется при своем теноре.
Он замолчал, потому что к столу подскочил чернявый мальчишка, в руках которого был лоток со всякими сувенирами – значками, побрякушками, цепочками, крестиками. Свой товар он с такой напористостью совал под нос, словно даром предлагал редкостные сокровища.
– Пошел вон, – сказал Андреев. – Иди. Не нужно твоих дешевых сувениров.
Вряд ли парнишка понимал по-русски, но крутой тон своего клиента осмыслил и отскочил с той же нахальной и навязчивой улыбкой, с которой и появился.
– Одна и та же дешевка, что во всех городах мира, считающихся за туристические. Я вам подарю что-нибудь стоящее. Будет свободный день и съездим куда-нибудь в деревню. Здесь встречаются иконки славянского письма, очень своеобразные, хотя и современной работы.
– Не надо, – сказала Нина. – Это ведь дорого.
– Нет. Не дорого. К тому же я вспомнил, что уже давным-давно никому ничего не дарил. Разве что жене ко дню рождения.
Нина глубоко вздохнула и спросила:
– Виктория Самойлова, когда ездила с вами на этот фестиваль... она с вами спала?
Он не удивился вопросу, спокойно посмотрел Нине в глаза и так же спокойно ответил:
– Нет. Я с ней не спал. Она скучная дура.
– Скучная – это не главное, – выдавила улыбку Нина. – Вы сами сказали, Аркадий Сергеевич, что у женщин другое оружие.
– Конечно. Но у Вики Самойловой это оружие слишком примитивное. А у вас в Москве разве нет... друга?
– Нигде нет.
– А отец ребенка?
– Об этом не надо. Я, как говорится, свободна, хотя вовсе этой свободе и не рада.
«Навязываюсь, дальше некуда, – с огорчением подумала она про себя. – И не хочу, может быть, не хочу до конца, до жажды, а навязываюсь. Вот сейчас и получу по морде».
Но он молчал и ничего не говорил. И так, молча, они допили свой кувшинчик и вышли из подвальчика, когда солнце уже отбрасывало на землю длинные, прохладные и глубокие тени.
Они сделали несколько шагов по неровным булыжникам мостовой, Андреев взял ее под руку и сказал:
– Пусть будет так. Получилось, что на сегодня мы нужны друг другу.
– Да, – ответила она. – Нужны.
Ночью она проснулась с таким глубоким и умиротворенным спокойствием в душе, которого не могла припомнить в своей жизни.
Андреев лежал рядом, словно ребенок, засунув голову под подушку, и дышал так, что его было едва слышно.
За открытым окном было очень тихо, ни звука, а через верхнюю фрамугу виднелись незнакомые лучистые звезды на совершенно черном, черном, как антрацит, небе.
В голове у Нины не было ни одной мысли и не хотелось ни о чем думать, не хотелось цепляться за какую-нибудь мысль, потому что и не нужна она была совершенно.
Вторично она проснулась уже утром от легкого движения в номере.
Она открыла глаза и увидела, что Андреев делает зарядку, старается при этом двигаться бесшумно, что у него почти получалось.
Красивый мужик, красивое тренированное тело, подумала Нина, сквозь полузакрытые веки разглядывая его белый незагорелый торс с гибкими, перекатывающимися мышцами.
Он почувствовал ее взгляд, остановил движение, шагнул к кровати, наклонился и легко поцеловал в уголок губ.
– Пора вставать, – тихо сказал он. – Пора на завтрак.
– Вы пойдете переодеваться, бриться?
– Нет, спустимся в кафе вместе.
Она села на кровати и спросила с легким удивлением:
– Но нас увидят, Аркадий Сергеевич?
– Так и что?
– Увидят, что мы пришли утром вместе.
– Пусть увидят. А ты хочешь, чтоб я или ты прятались, не глядели друг на друга, как нашкодившие кошки?
– Да нет, – продолжала не понимать его Нина. – Но это как-то...
– Что «это как-то»?
– Вы не боитесь?
Он помолчал, потом спокойно посмотрел ей в глаза и сказал без выражения:
– Я так долго боялся, столько лет выверял и предусматривал каждый свой шаг, каждый поступок, что мне это надоело. Я себя мужчиной не чувствовал из-за этой своей трусости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109