– Неужто ничего не слышала? – изумилась Наталья. – Весь мир трясся! По телеку только о Москве и разговоров было! И Америка за нами следила, и китайцы.
– Что там было?
– Да СССР наш родимый приказал долго жить!
Кончилась власть коммунистов. На ночь глядя на площади Дзержинского памятник железному Феликсу сковырнули!
– Хрен с ними, – равнодушно сказала Нинка, потому что политикой совершенно не интересовалась. Точнее сказать, так – в свое время Илья Степанович приучил ее было читать газеты, они даже обсуждали, как он выражался, «текущий момент внутренних и международных безобразий», но потом он же сказал жестко и уверенно: «Прекрати. Не лезь и не интересуйся. Это тебе только нервы портит, поскольку душа у тебя восприимчивая. Живи своей жизнью, тебе твоего внутреннего мира вполне хватит без внешних влияний, хотя ты этого еще сама не знаешь». Она послушалась и с тех пор совершенно не интересовалась, что там происходит в Кремле и во всех прочих высоких политических сферах. В последнее время знала, что страной правит Михаил Горбачев, никаких особых перемен при нем не видела, да и видеть не хотела. – Подожди-ка, – без особого удивления спросила она. – Как это нет СССР? А что же есть?
– Россия-матушка есть! – пьяно и радостно заржала Наталья. – Двуглавого орла будем восстанавливать и славный гимн «Боже, царя храни» петь!
– Подожди... А где же Горбачев?
– Тю-тю Горбачев! Вместе с теми орлятами, которые его скинуть да казнить хотели! ГКЧП, вот как они назывались, лиходеи.
– А как же мы теперь? – несколько ошарашенная, спросила Нина.
– А вот так. Теперь у нас президент Борис Ельцин. Ему и свечки в церкви ставь во здравие, благо он человек верующий.
– А что будет по-другому?
– А ни хера не будет по-другому! Вместо большевиков сядет кто-нибудь другой на нашу шею, а она у нас двужильная, нам все равно, что коммуняки, что дерьмократы, один хер, водка дешевле не станет.
На какое-то мгновение Нина потерялась. Если пропал великий и могучий СССР, то перемены какие-то должны были произойти. Она припомнила, что в ресторане, на юге, в последние дни действительно частенько слышала от столов обрывки разговоров, что-де в Москве чуть ли не гражданская война, но эти слова она сбрасывала на счет горячего южного темперамента и неизбывной любви южан к сплетням и слухам. А оказалось, что правда.
– У нас там слух был, что дело здесь чуть ли не до крови дошло? – спросила она Наталью.
– Двигалось к этому, – кивнула Наталья. – Бандиты эти хотели Белый дом штурмовать, ну и трех парнишек придавили. Кто говорит, они геройски под гусеницы бросились, кто толкует, что они по пьяни сами в происшествие попали без всяких желаний подвигов. Черт разберет. Наверное, все-таки герои. Но Москву тут три-четыре дня колобродило изрядно. Короче сказать, коммунистам крышка, и мне, честно признаться, всю эту шайку-лейку ничуть не жалко. Зажрались на нашем горбу, захребетники, пусть теперь другим место дадут.
Эти сообщения Нину совершенно не взволновали. Она считала, что все перемены, которые касаются и делаются людьми «на верху», только им и нужны и только для них что-то будут менять в жизни. Так или иначе, по ее мнению, все всегда, при всех режимах будут хотеть кушать, спать и заниматься любовью. А при таком раскладе она, Нина Васильевна Агафонова, работу себе всегда найдет. Можно снова вернуться официанткой в ресторан «Встреча», что в Измайлове, можно пойти барменшей в молодежное кафе, куда ее звали весной и сказали, что сохранят место до осени.
Но все ее планы теперь диктовал ребенок, которого она ждала.
Отдельная собственная квартира с ребенком – вот на что были нацелены осенние усилия, трепыхания и вся борьба Нины.
А борьба произошла нешуточная. Во-первых, пока она на югах зарабатывала деньги, в правлении ее кооператива произошли какие-то перетасовки, кто-то кого-то обвинил в шахер-махерах, какая-то комиссия прошерстила все списки и восемь человек из этих списков выкинули, поскольку-де они не имели права в этом кооперативе быть. Будто бы проникли туда по блату, за взятку. Нинка была в их числе.
Она пришла на собрание нового правления кооператива и устроила там такой тарарам, что председателя кооператива и его секретаря отпаивали валерьянкой, а ее, Н.В. Агафонову, восстановили тут же, не отходя от стола. И тут же утвердили за ней квартиру на четвертом этаже, лучший этаж, решила Нина: и достаточно высоко, чтоб воздух был для ребенка чистым, и невысоко, чтоб добираться пешком, когда откажет лифт.
Члены правления кооператива, распознав ее характер, тут же предложили ей возглавить комиссию по переговору со строителями. Эти бездельники заявляли, что к Новому году, как обещали, дома не сдадут и вряд ли даже сдадут его к весне. Почему-то они мотивировали это свое разгильдяйство тем, что распался великий и нерушимый Советский Союз.
– Хорошо, – сказала Нина. – Кто такое и что такое товарищи строители, я знаю очень хорошо. Никакой комиссии мне не надо. Давайте вот прямо здесь скинемся на пять бутылок водки, и я сама схожу с ними поговорить.
На нее глянули недоверчиво, поскрипели, пожались, но деньги дали, и на следующий день Нина нашла на стройплощадке своего будущего дома прораба и всю его королевскую рать.
В конечном счете, трудно сказать, безудержный алкогольный таран Нины, ее вопли и требования, несколько писем в разные организации или еще какие неведомые причины сыграли свою роль, но этот дом был сдан к 7 ноября! Это был последний дом в Москве, даже можно сказать в современной истории Москвы, который по старой коммунистической традиции был сдан именно к 7-му числу, то есть к празднику Великой Октябрьской революции.
Дом сдали, и праздник новоселья был действительно великим. А праздник революции в этот год не отмечали демонстративно, относились к нему с насмешливым презрением, словно бы и не пили в этот день семьдесят три года подряд, словно бы к этому дню не получали всяких орденов, премий и прочих подачек с рук все тех же добрых коммунистов.
Нина въехала в новый дом одной из первых, тут же врезала новые замки, укрепила дверь, из лоджии сделала то ли комнату, то ли кладовку, проходную комнату зачислила за Нинкой-маленькой, а большую, изолированную, взяла для себя и ребенка.
Нинка-маленькая на все это реагировала так, что можно было бы сказать, что никак. Нине порой казалось, что та живет, как механическая кукла. Она отвела ее к врачу, и тот сказал, что пора беременности сказывается на психике женщины, особенно молодой, порой крайне странным, непредсказуемым и необъяснимым образом. Но страшного в этом ничего нет. Не было ничего страшного и в анализах Нинки-маленькой, хотя этих результатов Нина очень и очень боялась. Но – слава Богу, никакой заразы Нинка-маленькая подхватить еще не успела, и по всем показателям ребенок должен был получиться здоровым и сильным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109