С минуту открывал и закрывал рот, словно передохнуть не мог, а потом спросил:
– Где я?
– В жопе, – просто сказала Нина.
– На студии, значит? В Останкине или на Шаболовке?
– На Шаболовке.
– Херово. Здесь Зиновьев-гад.
– Наверное.
– А машина моя где?
– Не знаю.
– Это хорошо, – он закрыл глаза и принялся было умащиваться на сундуке с удобствами, словно оказался в собственной постели. Момента упускать было нельзя.
Нина нашла стакан, наполнила его наполовину, рывком подняла Воробьева и прислонила спиной к стене.
– Выпей, и похиляем домой, – сказала она твердо.
– Домой? – Он туповато смотрел на коньяк.
– А куда еще?
– Логично, – ответил он почти трезво.
Но рука его, протянутая к стакану, так плясала и дрожала, что до рта благословенной жидкости донести бы он не смог.
– Открой рот, – сказала Нина.
Ох, сколько перевидела она пьяниц на своем веку работы в ресторанах, и все они были одинаковы, словно яйца из инкубатора. И все, когда достигали подобного состояния, вели себя по одной и той же схеме. Сейчас проглотит коньяк, словно подавится, сморщится, застонет, и если уж не совсем испитой, то удержит жидкость в желудке минуты три.
Этот проделал все как все, но вырвало его минут через пять. Однако проблеск сознания в глазах промелькнул, и он даже отметил это самостоятельно.
– Так. Ситуация критическая. Евгений Воробьев, великий режиссер современности, нажрался на творческом, трудовом посту. Евгению Воробьеву наступают кранты. – Он глянул на Нину и спросил вполне осмысленно: – Кто ты, прелестное дитя?
– Нина. Сваливаем отсюда. На дворе возьми меня под руку. Пропуск не потерял?
– Не должно.
Пропуск у него оказался на месте.
Двор они пересекли благополучно, хотя Воробьева слегка и раскачивало, что сам он, захихикав, определил одним словом:
– Штормит!
– Иди ровней и улыбайся, – сказала Нина. – До проходной пятьдесят шагов.
Нина понимала, что главная опасность заключалась в том, что можно наскочить на кого-нибудь, кто знал Воробьева. А затем – миновать милиционеров на выходе. По идее, им должно быть все равно, в каком состоянии покидают службу творческие работники, но это смотря по тому, какой человек стоит на вахте. С учетом того, что антиалкогольную кампанию никто официально еще не отменял, можно было напороться и на сверхретивого служаку, который несет не только должностные обязанности, но не против включать в них и общественный долг, который требовал борьбы с пьянством. Во всяком случае, на производстве.
– Ну, Женя, – сказала она, – не дыши, голову вверх, взгляд ясный, походка твердая. Менты перед нами.
– Плевал я на ментов, – спесиво заверил Воробьев, но совета послушался.
К счастью, молоденького милиционера больше интересовали документы, чем их предъявители. Документы он рассматривал с очень большой тщательностью, а по лицам лишь пару раз скользнул взглядом.
Через минуту они оказались вне территории студии, Нина освободилась от руки Воробьева, перевела дух и сказала весело:
– Все! Пронесло! Шкандыбай домой!
– Шкандыбаю, – серьезно ответил тот и совершенно спокойно уселся на тротуар, привольно раскинув длинные ноги.
– Ты что тут делать собрался? – крикнула Нина.
– Приспну и пойду. Вы, мадам, свободны.
Она поняла, что пьяное путешествие еще не окончилось, что Воробьев имеет еще много шансов влипнуть в скверную историю и что раз уж она взялась за это паскудное дело, то его придется завершать до конца.
– Вставай, – сказала она, стараясь не смотреть по сторонам, чтоб не видеть осуждающих и презрительных лиц прохожих. – Вставай, подонок, и пойдем домой. Я тебе там выпить дам. Водки.
– Выпить? Дельно. А где моя машина?
– Какая?
– Знойно-зеленый «жигуленок». Я внутрь студии не въезжаю. Если не угнали, то должен быть здесь.
Нина оглянулась. У тротуаров стояло всего две машины – светлая «волга» и салатовый «жигуленок».
– Глянь налево! Твой?
Перебирая ногами, Воробьев повернулся и блаженно принялся улыбаться.
– Мой, родненький, мой хороший.
– Ключи не потерял? – Нина решила, что муки свои может сейчас закончить быстро и разом. Запереть Воробьева в машине, оставить ему те капли коньяка, которые еще плескались на донышке бутылки, вернуться на студию и отдать ключи Максиму. Пусть дальше разбираются со своим другом, как им угодно.
– Документы, ключи от хаты и авто Воробьев не теряет никогда! – гордо сообщил он, вытащил из кармана ключи, обошел машину, открыл правую дверцу и упал на сиденье, тупо глядя перед собой.
– А где руль? Руль пропал.
– Руль слева! – в полном расстройстве объяснила Нина, мгновенно смекнув, что пьяный идиот сейчас может перебраться к рулю, запустить двигатель и покатиться навстречу уже настоящей и непоправимой беде.
– Давай ключи, – со злостью сказала она. – Живешь далеко?
– Даниловский рынок, Даниловские бани. Между ними.
Нина за время длительных прогулок с Игорьком в коляске уже хорошо ориентировалась в районе и поняла, что жилище Воробьева, как и ее квартира, совсем рядом. Можно было рискнуть довезти, не имея автомобильных прав в кармане. Район спокойный, и шансов с утра нарваться на ГАИ было немного.
– Указывай дорогу, – сказала она уверенно и включила мотор.
Пять лет, что она не сидела за рулем, совершенно не сказались на ее умении. Она вспомнила, что прочла где-то, будто плавать и кататься на велосипеде человек никогда не разучивается. С автомобилем, с его управлением, получалось то же самое.
Она немного все же ошиблась дорогой, прокатилась мимо Донского монастыря, повернула у рынка, оставив его слева, приметила красное здание бани, которое было разрушено и стояло за забором, и в этот момент Воробьев открыл глаза и дико заорал:
– Стой! Приехали!
Нина так ударила по тормозам, что Воробьева швырнуло на ветровое стекло, и каким-то чудом он это стекло не вышиб.
– Ну и водила! – захныкал Воробьев. – Ты что, дрова везешь?
– Хуже дров. Колоду бесчувственную.
– Ладно, вали отсюда.
– Нет уж, – обозлилась Нина. – Если втянул меня в свои делишки, то я должна их до конца доделать. У твоего дома стоим?
– Кажись, так...
– Этаж какой?
– Третий.
– Пошли.
Без лифта по лестнице они вскарабкались на третий этаж, и Воробьев споткнулся дорогой не менее десяти раз. Уже когда он открывал ключами дверь, Нина слышала, что в квартире заливается телефон.
Но Воробьев, сильно и расслабленно шатаясь, прошел в прихожую, миновал первую комнату с телефоном и во второй рухнул на диван.
– Взять трубку? – в спину ему крикнула Нина. – Может, какие важные дела?
– Возьми. Но врагам не отвечай. Врагов убивай. Нина сняла трубку и молча слушала ее, пока не послышался осторожный голос Максима.
– Это квартира Воробьева?
– Да.
– Это вы, Нина?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Где я?
– В жопе, – просто сказала Нина.
– На студии, значит? В Останкине или на Шаболовке?
– На Шаболовке.
– Херово. Здесь Зиновьев-гад.
– Наверное.
– А машина моя где?
– Не знаю.
– Это хорошо, – он закрыл глаза и принялся было умащиваться на сундуке с удобствами, словно оказался в собственной постели. Момента упускать было нельзя.
Нина нашла стакан, наполнила его наполовину, рывком подняла Воробьева и прислонила спиной к стене.
– Выпей, и похиляем домой, – сказала она твердо.
– Домой? – Он туповато смотрел на коньяк.
– А куда еще?
– Логично, – ответил он почти трезво.
Но рука его, протянутая к стакану, так плясала и дрожала, что до рта благословенной жидкости донести бы он не смог.
– Открой рот, – сказала Нина.
Ох, сколько перевидела она пьяниц на своем веку работы в ресторанах, и все они были одинаковы, словно яйца из инкубатора. И все, когда достигали подобного состояния, вели себя по одной и той же схеме. Сейчас проглотит коньяк, словно подавится, сморщится, застонет, и если уж не совсем испитой, то удержит жидкость в желудке минуты три.
Этот проделал все как все, но вырвало его минут через пять. Однако проблеск сознания в глазах промелькнул, и он даже отметил это самостоятельно.
– Так. Ситуация критическая. Евгений Воробьев, великий режиссер современности, нажрался на творческом, трудовом посту. Евгению Воробьеву наступают кранты. – Он глянул на Нину и спросил вполне осмысленно: – Кто ты, прелестное дитя?
– Нина. Сваливаем отсюда. На дворе возьми меня под руку. Пропуск не потерял?
– Не должно.
Пропуск у него оказался на месте.
Двор они пересекли благополучно, хотя Воробьева слегка и раскачивало, что сам он, захихикав, определил одним словом:
– Штормит!
– Иди ровней и улыбайся, – сказала Нина. – До проходной пятьдесят шагов.
Нина понимала, что главная опасность заключалась в том, что можно наскочить на кого-нибудь, кто знал Воробьева. А затем – миновать милиционеров на выходе. По идее, им должно быть все равно, в каком состоянии покидают службу творческие работники, но это смотря по тому, какой человек стоит на вахте. С учетом того, что антиалкогольную кампанию никто официально еще не отменял, можно было напороться и на сверхретивого служаку, который несет не только должностные обязанности, но не против включать в них и общественный долг, который требовал борьбы с пьянством. Во всяком случае, на производстве.
– Ну, Женя, – сказала она, – не дыши, голову вверх, взгляд ясный, походка твердая. Менты перед нами.
– Плевал я на ментов, – спесиво заверил Воробьев, но совета послушался.
К счастью, молоденького милиционера больше интересовали документы, чем их предъявители. Документы он рассматривал с очень большой тщательностью, а по лицам лишь пару раз скользнул взглядом.
Через минуту они оказались вне территории студии, Нина освободилась от руки Воробьева, перевела дух и сказала весело:
– Все! Пронесло! Шкандыбай домой!
– Шкандыбаю, – серьезно ответил тот и совершенно спокойно уселся на тротуар, привольно раскинув длинные ноги.
– Ты что тут делать собрался? – крикнула Нина.
– Приспну и пойду. Вы, мадам, свободны.
Она поняла, что пьяное путешествие еще не окончилось, что Воробьев имеет еще много шансов влипнуть в скверную историю и что раз уж она взялась за это паскудное дело, то его придется завершать до конца.
– Вставай, – сказала она, стараясь не смотреть по сторонам, чтоб не видеть осуждающих и презрительных лиц прохожих. – Вставай, подонок, и пойдем домой. Я тебе там выпить дам. Водки.
– Выпить? Дельно. А где моя машина?
– Какая?
– Знойно-зеленый «жигуленок». Я внутрь студии не въезжаю. Если не угнали, то должен быть здесь.
Нина оглянулась. У тротуаров стояло всего две машины – светлая «волга» и салатовый «жигуленок».
– Глянь налево! Твой?
Перебирая ногами, Воробьев повернулся и блаженно принялся улыбаться.
– Мой, родненький, мой хороший.
– Ключи не потерял? – Нина решила, что муки свои может сейчас закончить быстро и разом. Запереть Воробьева в машине, оставить ему те капли коньяка, которые еще плескались на донышке бутылки, вернуться на студию и отдать ключи Максиму. Пусть дальше разбираются со своим другом, как им угодно.
– Документы, ключи от хаты и авто Воробьев не теряет никогда! – гордо сообщил он, вытащил из кармана ключи, обошел машину, открыл правую дверцу и упал на сиденье, тупо глядя перед собой.
– А где руль? Руль пропал.
– Руль слева! – в полном расстройстве объяснила Нина, мгновенно смекнув, что пьяный идиот сейчас может перебраться к рулю, запустить двигатель и покатиться навстречу уже настоящей и непоправимой беде.
– Давай ключи, – со злостью сказала она. – Живешь далеко?
– Даниловский рынок, Даниловские бани. Между ними.
Нина за время длительных прогулок с Игорьком в коляске уже хорошо ориентировалась в районе и поняла, что жилище Воробьева, как и ее квартира, совсем рядом. Можно было рискнуть довезти, не имея автомобильных прав в кармане. Район спокойный, и шансов с утра нарваться на ГАИ было немного.
– Указывай дорогу, – сказала она уверенно и включила мотор.
Пять лет, что она не сидела за рулем, совершенно не сказались на ее умении. Она вспомнила, что прочла где-то, будто плавать и кататься на велосипеде человек никогда не разучивается. С автомобилем, с его управлением, получалось то же самое.
Она немного все же ошиблась дорогой, прокатилась мимо Донского монастыря, повернула у рынка, оставив его слева, приметила красное здание бани, которое было разрушено и стояло за забором, и в этот момент Воробьев открыл глаза и дико заорал:
– Стой! Приехали!
Нина так ударила по тормозам, что Воробьева швырнуло на ветровое стекло, и каким-то чудом он это стекло не вышиб.
– Ну и водила! – захныкал Воробьев. – Ты что, дрова везешь?
– Хуже дров. Колоду бесчувственную.
– Ладно, вали отсюда.
– Нет уж, – обозлилась Нина. – Если втянул меня в свои делишки, то я должна их до конца доделать. У твоего дома стоим?
– Кажись, так...
– Этаж какой?
– Третий.
– Пошли.
Без лифта по лестнице они вскарабкались на третий этаж, и Воробьев споткнулся дорогой не менее десяти раз. Уже когда он открывал ключами дверь, Нина слышала, что в квартире заливается телефон.
Но Воробьев, сильно и расслабленно шатаясь, прошел в прихожую, миновал первую комнату с телефоном и во второй рухнул на диван.
– Взять трубку? – в спину ему крикнула Нина. – Может, какие важные дела?
– Возьми. Но врагам не отвечай. Врагов убивай. Нина сняла трубку и молча слушала ее, пока не послышался осторожный голос Максима.
– Это квартира Воробьева?
– Да.
– Это вы, Нина?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109