В том прошлом, в котором я был
всего лишь человеком.
Его распирало от удовольствия и радости. Слепец! Сказать ли ему, что
он тоже - Господь Бог?
- Где ты сейчас обитаешь? Небось, большим человеком стал? - Он
напирал на меня, словно танк.
Я пожал плечами.
- Что, неужели не повезло? - Он сочувственно округлил глаза, и
мощные линзы его очков округлились вдесятеро. - Всё также
прозябаешь в своей конторе? Простым инженером?
- Простым инженером, - эхом отозвался я, надеясь, что он скорее
отвяжется, если узнает правду. Но надеждам моим не суждено было
сбыться.
- Вот невезуха-то, - он покачал головой, и очки его заволокло
туманом сострадания и жалости. - А я, брат, в начальники выбился,
отделом руковожу! Так-то. А помнишь, как я у тебя сопромат списывал?
- Он заговорщически подмигнул и слегка двинул меня плечом.
"А я стал Богом", - чуть было не брякнул я, но вовремя спохватился.
Зачем? Зачем пробуждать в людях смятение и зависть? Опыт, который я
обрёл в сновидениях, не даётся в беседе с забытым однокашником.
Пусть уж остаётся в неведении - и до потери пульса упивается
сознанием собственного величия, которое соизмеримо для него с
должностью начальника какого-то там отдела... Рождённый ползать, так
сказать...
- Помню, - сказал я безжизненно, хотя даже понятия не имел, что
такое сопромат.
- Да что с тобой, Андрей? - Он озабоченно заглянул мне в глаза и
перестал улыбаться. - Ты словно неживой какой-то.
Проницательности ему не занимать. Ведь я, действительно, не живу,
пока обитаю в чуждом мне мире.
Я молча скучал и ждал, когда он от меня отвяжется.
Кажется, он начал что-то понимать. Как-то весь обмяк, ссутулился,
померк.
- Ладно, Андрюха, я пойду, - пробормотал он неловко, глядя куда-то
в сторону, - дела, знаешь ли... - Он торопливо сунул мне ладонь и
уже на ходу бросил: - Звони. Телефон тот же.
Я остался один. Люди однообразным серым потоком обтекали меня с
обеих сторон, пытаясь вовлечь в вязкую уличную толчею. Боги.
Десятки, сотни, тысячи незрячих Богов...
Я - один в безбрежной человеческой пустыне. Единственный прозревший
Бог, не желающий более быть человеком.
И вновь устремил я взор в недра собственного "я", пытаясь отыскать
взлелеянный мною фридмон.
Надорвалась, треснула вдруг плотная завеса в моей памяти, и прошлое,
это проклятое прошлое, выплеснулось наружу отчётливыми образами.
Я вспомнил: это был Серёга Малахов, непроходимый троечник и мой
лучший друг в бытность мою (и его) студентом... энергетического?
кажется, энергетического института. И он действительно списывал у
меня сопромат. Что-то похожее на ностальгию стиснуло сердце. Не
отпускает, держит внешний мир, противится моему бегству...
Прошлое наползает, цепляется друг за друга, тянет за собой всё новые
и новые воспоминания. Призраки минувшего - так, кажется, это
называется... Ещё одна завеса спала с моего "архива": я женат, у
меня две дочери. Так-то. Это уже не прошлое, это - настоящее.
А недавно у меня родился сын.
Или ещё одна дочь?
Неважно.
Ибо впереди - будущее. Вечность. Мир-фридмон. Боговоплощение...
...Чистый, девственно-белый лист бумаги. На нём - ни точки, ни
чёрточки, ни единого штриха. Это - прообраз будущего фридмона,
заготовка, ещё не раскрытая возможность, идея. Это ничто. Меня ещё
нет, я только в проекте, но я буду, я обязательно буду, моё
появление на свет предопределено как законами природы, так и
законами причинности. Моё будущее рождение - тоже возможность, но
возможность единственная, неизбежная, детерминированная всем ходом
того, что именуется "прошлым". Я уже "почти" есть.
И вот я становлюсь Человеком. Но лист бумаги всё ещё чист - фридмон
ещё не сотворён. Проходит час, два, день, три дня, неделя... Когда
новорождённому начинают сниться сны? Пусть в первую же ночь я увижу
свой первый сон. Вот он - миг! Рождается новый мир, мир-фридмон,
несовершенный, примитивный, едва-едва заметный - но он уже есть,
этот мир, он уже начал быть! Следующий сон продолжает творение,
наполняет мир-фридмон новым содержанием - и так до тех пор, пока
нескончаемая череда снов не сольётся в один-единственный "вечный
сон".
Знакомая картина? Ещё бы! Книга Бытия толкует сотворение мира
примерно в тех же выражениях. "Сначала Бог сотворил небо и землю".
"Сначала" - значит в первый раз; младенец творит свои "небо и
землю" в первом же сновидении. Господь Бог, согласно Писанию,
создаёт мир на протяжении семи дней, то есть не сразу, не
единовременно, а постепенно, день ото дня совершенствуя его,
добавляя на чистом листе всё новые и новые штрихи. Аналогичным
образом совершенствуется и мир-фридмон сновидца. Большинство
богословов сходятся на том, что седьмой день творения ещё не
завершён. Бог продолжает творить, "вносить коррективы" в уже
сотворённое и по сей день. И снова прямая аналогия с творческой
деятельностью сновидца: очередное сновидение не только воссоединяет
его (сновидца) с миром-фридмоном, но и предполагает активное
вмешательство сновидца (часто не осознанное им после пробуждения) во
внутреннюю жизнь его творения.
Фридмон рождается с первым сновидением человека, и отныне существует
вечно. Смерть человека не означает смерти творца, ибо творец
бессмертен. Со смертью двойственная природа человеко-Бога исчезает,
уступает место единосущности Бога - Бог навсегда сливается со своим
творением. Этого в Библии нет и быть не может, ибо это - уже
восьмой день творения.
Третий Завет...
СОН
Кладбище начиналось сразу же за чертой города и тянулось до самого
горизонта. Сюда сваливали трупы казнённых преступников, а также
умерших своей смертью от времени и болезней горожан. К умершим в
Империи относились без должного почтения, смерть здесь считалась
явлением позорным и презренным, и потому никакого специального
обряда погребения у толстунов не существовало. Усопшего просто
отволакивали на территорию кладбища и бросали поверх слоя трупов,
доставленных сюда раньше. Трупы лежали здесь веками, не подвергаясь
ни тлению, ни разложению. О мертвецах забывали сразу же после их
смерти, на Кладбище никто не приходил, кроме могильщиков, никто не
вспоминал родственников и близких, отбывших в мир иной.
Голан был исключением. Его влекла смерть во всех её проявлениях, на
всех её стадиях. Он часто приходил сюда в бытность свою
государственным преступником, часто оставался здесь, скрываясь от
погони - он знал, что никто его здесь искать не станет. Груды
пыльных трупов-мешков влекли уродливую душу венценосного некрофила,
он наслаждался их видом, впивался в них единственным глазом,
скалился в ответ на мёртвые оскалы зубастых мертвецов, получал
поистине физическое удовольствие от вида тысяч и тысяч Заброшенных
Душ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
всего лишь человеком.
Его распирало от удовольствия и радости. Слепец! Сказать ли ему, что
он тоже - Господь Бог?
- Где ты сейчас обитаешь? Небось, большим человеком стал? - Он
напирал на меня, словно танк.
Я пожал плечами.
- Что, неужели не повезло? - Он сочувственно округлил глаза, и
мощные линзы его очков округлились вдесятеро. - Всё также
прозябаешь в своей конторе? Простым инженером?
- Простым инженером, - эхом отозвался я, надеясь, что он скорее
отвяжется, если узнает правду. Но надеждам моим не суждено было
сбыться.
- Вот невезуха-то, - он покачал головой, и очки его заволокло
туманом сострадания и жалости. - А я, брат, в начальники выбился,
отделом руковожу! Так-то. А помнишь, как я у тебя сопромат списывал?
- Он заговорщически подмигнул и слегка двинул меня плечом.
"А я стал Богом", - чуть было не брякнул я, но вовремя спохватился.
Зачем? Зачем пробуждать в людях смятение и зависть? Опыт, который я
обрёл в сновидениях, не даётся в беседе с забытым однокашником.
Пусть уж остаётся в неведении - и до потери пульса упивается
сознанием собственного величия, которое соизмеримо для него с
должностью начальника какого-то там отдела... Рождённый ползать, так
сказать...
- Помню, - сказал я безжизненно, хотя даже понятия не имел, что
такое сопромат.
- Да что с тобой, Андрей? - Он озабоченно заглянул мне в глаза и
перестал улыбаться. - Ты словно неживой какой-то.
Проницательности ему не занимать. Ведь я, действительно, не живу,
пока обитаю в чуждом мне мире.
Я молча скучал и ждал, когда он от меня отвяжется.
Кажется, он начал что-то понимать. Как-то весь обмяк, ссутулился,
померк.
- Ладно, Андрюха, я пойду, - пробормотал он неловко, глядя куда-то
в сторону, - дела, знаешь ли... - Он торопливо сунул мне ладонь и
уже на ходу бросил: - Звони. Телефон тот же.
Я остался один. Люди однообразным серым потоком обтекали меня с
обеих сторон, пытаясь вовлечь в вязкую уличную толчею. Боги.
Десятки, сотни, тысячи незрячих Богов...
Я - один в безбрежной человеческой пустыне. Единственный прозревший
Бог, не желающий более быть человеком.
И вновь устремил я взор в недра собственного "я", пытаясь отыскать
взлелеянный мною фридмон.
Надорвалась, треснула вдруг плотная завеса в моей памяти, и прошлое,
это проклятое прошлое, выплеснулось наружу отчётливыми образами.
Я вспомнил: это был Серёга Малахов, непроходимый троечник и мой
лучший друг в бытность мою (и его) студентом... энергетического?
кажется, энергетического института. И он действительно списывал у
меня сопромат. Что-то похожее на ностальгию стиснуло сердце. Не
отпускает, держит внешний мир, противится моему бегству...
Прошлое наползает, цепляется друг за друга, тянет за собой всё новые
и новые воспоминания. Призраки минувшего - так, кажется, это
называется... Ещё одна завеса спала с моего "архива": я женат, у
меня две дочери. Так-то. Это уже не прошлое, это - настоящее.
А недавно у меня родился сын.
Или ещё одна дочь?
Неважно.
Ибо впереди - будущее. Вечность. Мир-фридмон. Боговоплощение...
...Чистый, девственно-белый лист бумаги. На нём - ни точки, ни
чёрточки, ни единого штриха. Это - прообраз будущего фридмона,
заготовка, ещё не раскрытая возможность, идея. Это ничто. Меня ещё
нет, я только в проекте, но я буду, я обязательно буду, моё
появление на свет предопределено как законами природы, так и
законами причинности. Моё будущее рождение - тоже возможность, но
возможность единственная, неизбежная, детерминированная всем ходом
того, что именуется "прошлым". Я уже "почти" есть.
И вот я становлюсь Человеком. Но лист бумаги всё ещё чист - фридмон
ещё не сотворён. Проходит час, два, день, три дня, неделя... Когда
новорождённому начинают сниться сны? Пусть в первую же ночь я увижу
свой первый сон. Вот он - миг! Рождается новый мир, мир-фридмон,
несовершенный, примитивный, едва-едва заметный - но он уже есть,
этот мир, он уже начал быть! Следующий сон продолжает творение,
наполняет мир-фридмон новым содержанием - и так до тех пор, пока
нескончаемая череда снов не сольётся в один-единственный "вечный
сон".
Знакомая картина? Ещё бы! Книга Бытия толкует сотворение мира
примерно в тех же выражениях. "Сначала Бог сотворил небо и землю".
"Сначала" - значит в первый раз; младенец творит свои "небо и
землю" в первом же сновидении. Господь Бог, согласно Писанию,
создаёт мир на протяжении семи дней, то есть не сразу, не
единовременно, а постепенно, день ото дня совершенствуя его,
добавляя на чистом листе всё новые и новые штрихи. Аналогичным
образом совершенствуется и мир-фридмон сновидца. Большинство
богословов сходятся на том, что седьмой день творения ещё не
завершён. Бог продолжает творить, "вносить коррективы" в уже
сотворённое и по сей день. И снова прямая аналогия с творческой
деятельностью сновидца: очередное сновидение не только воссоединяет
его (сновидца) с миром-фридмоном, но и предполагает активное
вмешательство сновидца (часто не осознанное им после пробуждения) во
внутреннюю жизнь его творения.
Фридмон рождается с первым сновидением человека, и отныне существует
вечно. Смерть человека не означает смерти творца, ибо творец
бессмертен. Со смертью двойственная природа человеко-Бога исчезает,
уступает место единосущности Бога - Бог навсегда сливается со своим
творением. Этого в Библии нет и быть не может, ибо это - уже
восьмой день творения.
Третий Завет...
СОН
Кладбище начиналось сразу же за чертой города и тянулось до самого
горизонта. Сюда сваливали трупы казнённых преступников, а также
умерших своей смертью от времени и болезней горожан. К умершим в
Империи относились без должного почтения, смерть здесь считалась
явлением позорным и презренным, и потому никакого специального
обряда погребения у толстунов не существовало. Усопшего просто
отволакивали на территорию кладбища и бросали поверх слоя трупов,
доставленных сюда раньше. Трупы лежали здесь веками, не подвергаясь
ни тлению, ни разложению. О мертвецах забывали сразу же после их
смерти, на Кладбище никто не приходил, кроме могильщиков, никто не
вспоминал родственников и близких, отбывших в мир иной.
Голан был исключением. Его влекла смерть во всех её проявлениях, на
всех её стадиях. Он часто приходил сюда в бытность свою
государственным преступником, часто оставался здесь, скрываясь от
погони - он знал, что никто его здесь искать не станет. Груды
пыльных трупов-мешков влекли уродливую душу венценосного некрофила,
он наслаждался их видом, впивался в них единственным глазом,
скалился в ответ на мёртвые оскалы зубастых мертвецов, получал
поистине физическое удовольствие от вида тысяч и тысяч Заброшенных
Душ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24