Вовне осталось лишь то, что я именую "энергетической
станцией" - моё тело, обретшее статус зомби; как и прежде, оно
продолжает функционировать, создавая видимость единства с моей
душой, но душа связана с телом лишь энергетическими узами, что
называется "фиктивным браком" - и только. Разорвать узы совсем?
окончательно сбросить бремя телесной скорлупы? Боюсь, я не в силах
сделать этого сейчас, я ещё не готов; наверное, внешний мир ещё не
окончательно исторгнут из моей души, где-то есть какая-то зацепка,
которая держит меня помимо моей воли, не отпускает... Надежда? Нет,
надежда, изжита полностью. Возможно, меня держит страх, страх перед
небытием, перед неизвестностью, - кто знает? Но я только ступил на
путь - будущее покажет, куда он приведёт.
Я интраверт, интравертирующий эзотерист - если, конечно, сие
словосочетание допустимо и не вопиет о своей бессмысленности и
напыщенно-глупой пустоте... Что отвратило (какое меткое слово;
"отвратить" может только что-то очень "отвратительное"), - итак,
что же отвратило меня от внешнего мира вещей? Что именно в том мире
вызвало это чувство "обрыдлости", равнодушия и слепой безнадёги?
Пожалуй, не что-то конкретное, а весь мир целиком, вся жизнь, там,
вне меня, жизнь пошлая, мелочная, тупая, гнусно-мерзкая, жестокая.
Жизнь обречённого на одиночество, чуждого миру отщепенца...
Страшная пустота жизни. О, как она ужасна... (2)
Возможно, я прошёл все три стадии той нерасчленимой триады, чтобы
обрести себя в её абсолютном завершении - в том, что выражает слово
"обрыдло", - и навсегда нырнул в себя самого, уйдя с головой в
тёмные воды "я"-бытия. Возможно... Не помню, как произошло
обращение. Впрочем, всё это осталось за гранью - значит, его просто
не существует, того мира.
Отвратив взор свой от всего внешнего, что же обрёл я в самом себе?
Может быть, внутренний мир - лишь фикция, иллюзия, пустота? Реален
ли он?
Истина сокрыта от меня. Иллюзия. Что из того? Разве все мы - не
иллюзия?
Жизнь - абсурд, галлюцинация Дьявола... (3)
Дьявола ли, Господа Бога - есть ли разница? Важно лишь то, что и
жизнь, и весь мир, и я в том мире, и этот мир во мне - всё это...
Господи! просвети меня! ведь когда-то я был убеждённым
материалистом! свято веровал в "диамат", как веруют в Бога -
безоговорочно, слепо и бездумно. Те времена давно уже канули в Лету.
Как же всё зыбко, непрочно, эфемерно...
Какими-то затуманенными глазами
гляжу я на мир. И ничего не вижу. (4)
Пусть иллюзия. Пусть. Для меня он реален, этот мир. Иллюзорная
реальность. Реальная иллюзия. Важно не это: мой мир, мир меня самого
живёт своей жизнью, мне неподвластной и для меня внешней. Жизнь та
являет себя в моих сновидениях. Мир грёз... о, как он прекрасен!..
Я робко вхожу в него. Словно кадры немого кино, сновидения
проносятся немыслимой чередой, жизнь снов наполнена всем тем, чем
полон был мир внешний: страстями и радостями, бедами и надеждам,
ненавистью и любовью, смертью и ещё раз смертью. Сотнями, тысячами
смертями, и столькими же воскрешениями.
Это мой мир, и я в нём не одинок. В нём я обрёл самого себя.
Разве этого недостаточно?
Более чем.
СОН
- Долго ещё?
Бронзовый бедуин, облачённый в белоснежные одежды и гордо
возвышающийся над медленно плывущим верблюдом, не ответил. Четверо
путников - один араб и трое англичан - пересекали пустыню Сахару
древним способом - на верблюдах. Солнце жгло и палило, стараясь
превратить людей в живые факелы.
- Чёртов мавр! - проворчал Чарльз Редлинг, тучный англичанин с
золотыми очками на потном багровом носу. - Молчит, словно сфинкс.
- К вечеру будем у цели, - на чистейшем английском отозвался
бедуин, не оборачиваясь. Впрочем, он мог бы ответить на столь же
чистом французском, немецком или хинди. Он был профессиональным
проводником, пересекающим пустыню то ли в тридцатый, то ли в двести
тридцатый раз. Обычно он водил туристов через эти мёртвые пески, но
трое англичан не были туристам. Они назвались научной экспедицией, и
вместо того, чтобы воспользоваться традиционным самолётом, почему-то
выбрали этот архаичный способ передвижения по пустыне. Но бедуину
было всё равно, кто они - лишь бы платили щедро. А сэр Чарльз
Редлинг - начальник экспедиции - похоже, скупостью не страдал.
Процессия цепочкой тянулась по раскалённым пескам: впереди -
безмолвный, словно изваяние, бедуин, за ним - сэр Чарльз, вечно
брюзжащий и недовольный всем и вся, далее - два его
помощника-ассистента. Оба были молоды, оба в душе кляли шефа за
самодурство, толкнувшее его на безумный переход через Сахару на
верблюдах.
К вечеру обещал показаться оазис. По словам проводника-бедуина, там
их ждали отдых, вода и ночлег.
Через каждые пятьсот метров сэр Чарльз неуклюже скатывался с
верблюжьего горба в горячий песок, делал какие-то замеры, брал пробы
песка и воздуха - но чаще заставлял делать подобные процедуры своих
ассистентов, которые нехотя подчинялись.
Воздух был настолько сух и горяч, что готов был самовоспламениться,
а от песка шёл такой нестерпимый жар, что вода во флягах, казалось,
вот-вот закипит. Ветра не было совсем, видимость была великолепная.
И ни облачка.
В три часа пополудни следовавший третьим в кавалькаде молодой
человек по имени Ганс Маркус, взглянув случайно вверх, вдруг
побледнел и с тревогой произнёс:
- Господин Редлинг! Небо... падает!..
Сэр Чарльз, не прекращавший брюзжания ни на минуту, ворчливо и
назидательно, уткнувшись багровым, в крупных капельках едкого пота,
носом в какие-то расчёты, провозгласил:
- Небо, Маркус, упасть не может, ибо оно суть лишь кажущийся свод,
а на деле - атмосфера толщиной в десятки миль, то есть воздух. А
воздух, как тебе известно, не падает. Это галлюцинации, Маркус. От
жары. Хлебни из фляги, поможет. Мне тоже поначалу всякая чертовщина
мерещилась, а потом привык - и ничего; мираж, одним словом.
Пройдёт.
А небо действительно приближалось...
Полчаса спустя забеспокоился второй помощник Чарльза Редлинга,
Виктор Зак.
- Неужели и у меня началось? - прошептал он, с тревогой щурясь на
солнце.
Но вот заёрзал и вечно невозмутимый бедуин. Он то и дело
прикладывался к биноклю и оглядывал далёкий горизонт, пытаясь найти
там причину своего безотчётного волнения. В воздухе явно наблюдалось
напряжение.
Небо медленно опускалось на землю...
Ещё час спустя Чарльз Редлинг, оторвавшись наконец от своих дел,
поднял глаза и замер с открытым ртом.
- Боже! - прошептал он удивлённо. - Оно и в самом деле - падает!
Небесный свод теперь стремительно нёсся вниз, сплющивая видимое
пространство. Воздух стал тяжёлым и густым, с трудом проникающим в
человеческие лёгкие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
станцией" - моё тело, обретшее статус зомби; как и прежде, оно
продолжает функционировать, создавая видимость единства с моей
душой, но душа связана с телом лишь энергетическими узами, что
называется "фиктивным браком" - и только. Разорвать узы совсем?
окончательно сбросить бремя телесной скорлупы? Боюсь, я не в силах
сделать этого сейчас, я ещё не готов; наверное, внешний мир ещё не
окончательно исторгнут из моей души, где-то есть какая-то зацепка,
которая держит меня помимо моей воли, не отпускает... Надежда? Нет,
надежда, изжита полностью. Возможно, меня держит страх, страх перед
небытием, перед неизвестностью, - кто знает? Но я только ступил на
путь - будущее покажет, куда он приведёт.
Я интраверт, интравертирующий эзотерист - если, конечно, сие
словосочетание допустимо и не вопиет о своей бессмысленности и
напыщенно-глупой пустоте... Что отвратило (какое меткое слово;
"отвратить" может только что-то очень "отвратительное"), - итак,
что же отвратило меня от внешнего мира вещей? Что именно в том мире
вызвало это чувство "обрыдлости", равнодушия и слепой безнадёги?
Пожалуй, не что-то конкретное, а весь мир целиком, вся жизнь, там,
вне меня, жизнь пошлая, мелочная, тупая, гнусно-мерзкая, жестокая.
Жизнь обречённого на одиночество, чуждого миру отщепенца...
Страшная пустота жизни. О, как она ужасна... (2)
Возможно, я прошёл все три стадии той нерасчленимой триады, чтобы
обрести себя в её абсолютном завершении - в том, что выражает слово
"обрыдло", - и навсегда нырнул в себя самого, уйдя с головой в
тёмные воды "я"-бытия. Возможно... Не помню, как произошло
обращение. Впрочем, всё это осталось за гранью - значит, его просто
не существует, того мира.
Отвратив взор свой от всего внешнего, что же обрёл я в самом себе?
Может быть, внутренний мир - лишь фикция, иллюзия, пустота? Реален
ли он?
Истина сокрыта от меня. Иллюзия. Что из того? Разве все мы - не
иллюзия?
Жизнь - абсурд, галлюцинация Дьявола... (3)
Дьявола ли, Господа Бога - есть ли разница? Важно лишь то, что и
жизнь, и весь мир, и я в том мире, и этот мир во мне - всё это...
Господи! просвети меня! ведь когда-то я был убеждённым
материалистом! свято веровал в "диамат", как веруют в Бога -
безоговорочно, слепо и бездумно. Те времена давно уже канули в Лету.
Как же всё зыбко, непрочно, эфемерно...
Какими-то затуманенными глазами
гляжу я на мир. И ничего не вижу. (4)
Пусть иллюзия. Пусть. Для меня он реален, этот мир. Иллюзорная
реальность. Реальная иллюзия. Важно не это: мой мир, мир меня самого
живёт своей жизнью, мне неподвластной и для меня внешней. Жизнь та
являет себя в моих сновидениях. Мир грёз... о, как он прекрасен!..
Я робко вхожу в него. Словно кадры немого кино, сновидения
проносятся немыслимой чередой, жизнь снов наполнена всем тем, чем
полон был мир внешний: страстями и радостями, бедами и надеждам,
ненавистью и любовью, смертью и ещё раз смертью. Сотнями, тысячами
смертями, и столькими же воскрешениями.
Это мой мир, и я в нём не одинок. В нём я обрёл самого себя.
Разве этого недостаточно?
Более чем.
СОН
- Долго ещё?
Бронзовый бедуин, облачённый в белоснежные одежды и гордо
возвышающийся над медленно плывущим верблюдом, не ответил. Четверо
путников - один араб и трое англичан - пересекали пустыню Сахару
древним способом - на верблюдах. Солнце жгло и палило, стараясь
превратить людей в живые факелы.
- Чёртов мавр! - проворчал Чарльз Редлинг, тучный англичанин с
золотыми очками на потном багровом носу. - Молчит, словно сфинкс.
- К вечеру будем у цели, - на чистейшем английском отозвался
бедуин, не оборачиваясь. Впрочем, он мог бы ответить на столь же
чистом французском, немецком или хинди. Он был профессиональным
проводником, пересекающим пустыню то ли в тридцатый, то ли в двести
тридцатый раз. Обычно он водил туристов через эти мёртвые пески, но
трое англичан не были туристам. Они назвались научной экспедицией, и
вместо того, чтобы воспользоваться традиционным самолётом, почему-то
выбрали этот архаичный способ передвижения по пустыне. Но бедуину
было всё равно, кто они - лишь бы платили щедро. А сэр Чарльз
Редлинг - начальник экспедиции - похоже, скупостью не страдал.
Процессия цепочкой тянулась по раскалённым пескам: впереди -
безмолвный, словно изваяние, бедуин, за ним - сэр Чарльз, вечно
брюзжащий и недовольный всем и вся, далее - два его
помощника-ассистента. Оба были молоды, оба в душе кляли шефа за
самодурство, толкнувшее его на безумный переход через Сахару на
верблюдах.
К вечеру обещал показаться оазис. По словам проводника-бедуина, там
их ждали отдых, вода и ночлег.
Через каждые пятьсот метров сэр Чарльз неуклюже скатывался с
верблюжьего горба в горячий песок, делал какие-то замеры, брал пробы
песка и воздуха - но чаще заставлял делать подобные процедуры своих
ассистентов, которые нехотя подчинялись.
Воздух был настолько сух и горяч, что готов был самовоспламениться,
а от песка шёл такой нестерпимый жар, что вода во флягах, казалось,
вот-вот закипит. Ветра не было совсем, видимость была великолепная.
И ни облачка.
В три часа пополудни следовавший третьим в кавалькаде молодой
человек по имени Ганс Маркус, взглянув случайно вверх, вдруг
побледнел и с тревогой произнёс:
- Господин Редлинг! Небо... падает!..
Сэр Чарльз, не прекращавший брюзжания ни на минуту, ворчливо и
назидательно, уткнувшись багровым, в крупных капельках едкого пота,
носом в какие-то расчёты, провозгласил:
- Небо, Маркус, упасть не может, ибо оно суть лишь кажущийся свод,
а на деле - атмосфера толщиной в десятки миль, то есть воздух. А
воздух, как тебе известно, не падает. Это галлюцинации, Маркус. От
жары. Хлебни из фляги, поможет. Мне тоже поначалу всякая чертовщина
мерещилась, а потом привык - и ничего; мираж, одним словом.
Пройдёт.
А небо действительно приближалось...
Полчаса спустя забеспокоился второй помощник Чарльза Редлинга,
Виктор Зак.
- Неужели и у меня началось? - прошептал он, с тревогой щурясь на
солнце.
Но вот заёрзал и вечно невозмутимый бедуин. Он то и дело
прикладывался к биноклю и оглядывал далёкий горизонт, пытаясь найти
там причину своего безотчётного волнения. В воздухе явно наблюдалось
напряжение.
Небо медленно опускалось на землю...
Ещё час спустя Чарльз Редлинг, оторвавшись наконец от своих дел,
поднял глаза и замер с открытым ртом.
- Боже! - прошептал он удивлённо. - Оно и в самом деле - падает!
Небесный свод теперь стремительно нёсся вниз, сплющивая видимое
пространство. Воздух стал тяжёлым и густым, с трудом проникающим в
человеческие лёгкие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24