Когда ребенок родился, то был крещен, а дедушка Винсенсо признал его как своего законного сына и дал ему свою фамилию.
По ночам Винсенсо очень не хватало Габриэлы, которая по-прежнему ложилась в постель одна. Она лежала, глядя в темноту, изнуренная бессонницей, и пускала стрелы в святого Петра, святого Павла и во всех прочих святых Матери нашей Католической церкви, проповедовавшей, что плодовитость женщины есть продолжение ее природы. Вместо того чтобы молиться Деве Марии, фигурку которой она поставила на маленький столик в углу своей комнаты и окружила свечами, она упрекала ее в том, что та заключила союз со святыми Петром и Павлом, которые славились своей приверженностью к выполнению мужских обязанностей.
Со временем бабушка примирилась с несправедливым неравенством, на которое обрекла ее природа, но в церковь все равно не ходила. По ночам она чувствовала себя как неприкаянная душа: адское пламя лизало ей плечи и грудь, делая желание нестерпимым. Несомненно, именно поэтому она перестала верить в ад: никакие адские муки не могли сравниться с тем, что она испытывала.
Бабушка посоветовалась с одной акушеркой. «Нет ни такого зла, которое бы длилось сто лет, ни такого тела, которое бы ему столько лет противостояло, – сказала ей женщина. – Придет день, когда проклятие плодовитости исчезнет и счастье вернется в твое лоно». Так и случилось. Через двадцать лет, избавившись от проклятых менструаций благодаря благословенному климаксу, бабушка снова стала мирно делить супружеское ложе с Винсенсо. Это было весьма кстати, потому как Винсенсо, который столько лет таил на нее досаду, теперь, когда она потеряла способность зачать, вновь предпочел ее любовнице. Габриэла впустила его к себе в кровать-крепость, и они снова стали заниматься любовью с не меньшим энтузиазмом, чем раньше.
Дедушка с бабушкой продали землю в Рио-Негро и переехали в Понсе, где открыли хорошенький магазинчик по продаже кофе на пристани Ла-Плайа. Бабушка продолжала помогать деду и каждый день ходила с ним в магазин; они вместе вели экспортную торговлю кофе, причем с большим успехом.
В течение всего этого времени у бабушки был от Дедушки только один секрет. Когда в Рио-Негро она беременела шесть раз подряд, то поклялась, что в будущем защитит своих дочерей от подобной участи. Так что, когда девушки вышли замуж, она заставила каждую из них поклясться, что они будут рожать по ребенку не раньше чем через пять лет и тайно будут делать все возможное, чтобы избежать нежелательной беременности.
– Один ребенок еще куда ни шло: мать может всюду возить его с собой без всяких неудобств. Но двое – это первые звенья железной цепи, которыми муж приковывает свою жену к бренной земле.
Это и было то обещание, которое Кармита дала и нарушила через три года после моего рождения. Когда бабушка узнала, что ее дочь забеременела во второй раз раньше установленного срока, она на автобусе приехала из Понсе в Сан-Хуан вместе с акушеркой, чтобы напомнить дочери о клятве, которую та дала. Баби тогда с нами не было, она уехала в Адхунтас на похороны своего шурина Оренсио Монфорта. Если бы Баби была дома, такого бы не случилось. Бабушка Габриэла велела Кармите выпить какое-то зелье, чтобы вызвать выкидыш. Однако средство оказалось слишком действенным – началось сильное кровотечение.
Когда в тот день я вбежала в дом и увидела, что Кармита лежит без сознания на полу, я испугалась. Я не слышала, о чем бабушка Габриэла шепталась с акушеркой, но ясно помню стульчак, забрызганный кровью, – это заставило меня заподозрить, что произошло нечто ужасное. Потом бабушка Габриэла вместе с прислугой перенесли маму на кровать и побежали с окровавленными простынями в прачечную в глубине патио, чтобы папа их не увидел. Тут я услышала, что бабушка успокаивает маму, говорит ей, мол, нечто величиной с четыре месяца лежит в унитазе, и что она разрешилась от бремени. Немного позже, тайком, через заднюю калитку патио, чтобы его не увидели соседи, пришел наш семейный врач и прописал Кармите лекарство, которое остановило кровотечение. Когда папа пришел вечером из своей мастерской, кризис миновал, мама возлежала на подушках, свежая, будто плод агавы, причесанная и надушенная, якобы оправившись после приступа мигрени.
Я помню свой страх и одновременно волнение из-за того, что узнала нечто неположенное, какую-то тайну, объединявшую женщин нашей семьи, которую бабушка Габриэла обещала открыть мне, когда придет время. Возможно, это происшествие и не имело бы больших последствий, если бы мама не перенесла вследствие него тяжелейшую родильную горячку и не оказалась бы серьезно больна. Врач пришел к нам в дом еще раз и сказал моему отцу, что Кармита больше не может иметь детей.
Бесплодие Кармиты явилось для Карлоса тяжелым ударом. Папа был сиротой, и ему казалось: самое печальное, что может произойти с ребенком, – прийти в этот мир, не имея отца. Он мечтал о сыне, с которым они вместе делали бы все то, чего ему никогда не доводилось делать со своим отцом: ловить мидий в Пиньонесе, запускать воздушных змеев на Козьем острове и скакать на лошади вдоль песчаной отмели в Лукильо, чтобы стать настоящим мужчиной. Когда Кармита слышала все это, она молчала. Но чувствовала себя страшно виноватой.
Много лет спустя Баби рассказала мне, как все было. Когда бабушка приехала в Понсе, она убедила Кармиту, что та сможет воспитать второго ребенка гораздо лучше, когда первый – то есть я – немного подрастет и сможет ей помогать. Кармита послушалась бабушку Габриэлу и согласилась на аборт. А потом произошло непредвиденное. Мама уже любила это маленькое, пока еще безымянное и безликое тельце, которое жило в ее теплой утробе, и после всего случившегося впала в глубокую меланхолию.
Однажды Баби обнаружила, что все ножи из ящика кухонного стола исчезли, портновские ножницы не лежат в швейной машинке, а садовые ножницы пропали из сарая, так же как и бритвенные лезвия отца из шкафчика в ванной. Она, как безумная, бросилась искать Кармиту по всему дому и нашла ее в комнате для шитья; та сидела перед «Зингером» с ручным приводом, который папа подарил ей на последний день рождения – роскошная модель, инкрустированная позолоченными букетами роз. Кармита разложила все ножи, ножницы, бритвы рядами на столе, а также иголки и нитки. Она была как в столбняке и смотрела в одну точку.
– Я знаю, что всеми этими ножами и ножницами делают что-то важное, Баби, – сказала она, – но никак не могу вспомнить, что именно.
Баби пришла в ужас; она заперла на ключ все эти предметы и тщательно обыскала дом, дабы быть уверенной, что никакое холодное оружие не попадет в руки Кармиты.
После этого мама вновь погрузилась в прострацию – в черную пустоту, где всегда шел дождь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
По ночам Винсенсо очень не хватало Габриэлы, которая по-прежнему ложилась в постель одна. Она лежала, глядя в темноту, изнуренная бессонницей, и пускала стрелы в святого Петра, святого Павла и во всех прочих святых Матери нашей Католической церкви, проповедовавшей, что плодовитость женщины есть продолжение ее природы. Вместо того чтобы молиться Деве Марии, фигурку которой она поставила на маленький столик в углу своей комнаты и окружила свечами, она упрекала ее в том, что та заключила союз со святыми Петром и Павлом, которые славились своей приверженностью к выполнению мужских обязанностей.
Со временем бабушка примирилась с несправедливым неравенством, на которое обрекла ее природа, но в церковь все равно не ходила. По ночам она чувствовала себя как неприкаянная душа: адское пламя лизало ей плечи и грудь, делая желание нестерпимым. Несомненно, именно поэтому она перестала верить в ад: никакие адские муки не могли сравниться с тем, что она испытывала.
Бабушка посоветовалась с одной акушеркой. «Нет ни такого зла, которое бы длилось сто лет, ни такого тела, которое бы ему столько лет противостояло, – сказала ей женщина. – Придет день, когда проклятие плодовитости исчезнет и счастье вернется в твое лоно». Так и случилось. Через двадцать лет, избавившись от проклятых менструаций благодаря благословенному климаксу, бабушка снова стала мирно делить супружеское ложе с Винсенсо. Это было весьма кстати, потому как Винсенсо, который столько лет таил на нее досаду, теперь, когда она потеряла способность зачать, вновь предпочел ее любовнице. Габриэла впустила его к себе в кровать-крепость, и они снова стали заниматься любовью с не меньшим энтузиазмом, чем раньше.
Дедушка с бабушкой продали землю в Рио-Негро и переехали в Понсе, где открыли хорошенький магазинчик по продаже кофе на пристани Ла-Плайа. Бабушка продолжала помогать деду и каждый день ходила с ним в магазин; они вместе вели экспортную торговлю кофе, причем с большим успехом.
В течение всего этого времени у бабушки был от Дедушки только один секрет. Когда в Рио-Негро она беременела шесть раз подряд, то поклялась, что в будущем защитит своих дочерей от подобной участи. Так что, когда девушки вышли замуж, она заставила каждую из них поклясться, что они будут рожать по ребенку не раньше чем через пять лет и тайно будут делать все возможное, чтобы избежать нежелательной беременности.
– Один ребенок еще куда ни шло: мать может всюду возить его с собой без всяких неудобств. Но двое – это первые звенья железной цепи, которыми муж приковывает свою жену к бренной земле.
Это и было то обещание, которое Кармита дала и нарушила через три года после моего рождения. Когда бабушка узнала, что ее дочь забеременела во второй раз раньше установленного срока, она на автобусе приехала из Понсе в Сан-Хуан вместе с акушеркой, чтобы напомнить дочери о клятве, которую та дала. Баби тогда с нами не было, она уехала в Адхунтас на похороны своего шурина Оренсио Монфорта. Если бы Баби была дома, такого бы не случилось. Бабушка Габриэла велела Кармите выпить какое-то зелье, чтобы вызвать выкидыш. Однако средство оказалось слишком действенным – началось сильное кровотечение.
Когда в тот день я вбежала в дом и увидела, что Кармита лежит без сознания на полу, я испугалась. Я не слышала, о чем бабушка Габриэла шепталась с акушеркой, но ясно помню стульчак, забрызганный кровью, – это заставило меня заподозрить, что произошло нечто ужасное. Потом бабушка Габриэла вместе с прислугой перенесли маму на кровать и побежали с окровавленными простынями в прачечную в глубине патио, чтобы папа их не увидел. Тут я услышала, что бабушка успокаивает маму, говорит ей, мол, нечто величиной с четыре месяца лежит в унитазе, и что она разрешилась от бремени. Немного позже, тайком, через заднюю калитку патио, чтобы его не увидели соседи, пришел наш семейный врач и прописал Кармите лекарство, которое остановило кровотечение. Когда папа пришел вечером из своей мастерской, кризис миновал, мама возлежала на подушках, свежая, будто плод агавы, причесанная и надушенная, якобы оправившись после приступа мигрени.
Я помню свой страх и одновременно волнение из-за того, что узнала нечто неположенное, какую-то тайну, объединявшую женщин нашей семьи, которую бабушка Габриэла обещала открыть мне, когда придет время. Возможно, это происшествие и не имело бы больших последствий, если бы мама не перенесла вследствие него тяжелейшую родильную горячку и не оказалась бы серьезно больна. Врач пришел к нам в дом еще раз и сказал моему отцу, что Кармита больше не может иметь детей.
Бесплодие Кармиты явилось для Карлоса тяжелым ударом. Папа был сиротой, и ему казалось: самое печальное, что может произойти с ребенком, – прийти в этот мир, не имея отца. Он мечтал о сыне, с которым они вместе делали бы все то, чего ему никогда не доводилось делать со своим отцом: ловить мидий в Пиньонесе, запускать воздушных змеев на Козьем острове и скакать на лошади вдоль песчаной отмели в Лукильо, чтобы стать настоящим мужчиной. Когда Кармита слышала все это, она молчала. Но чувствовала себя страшно виноватой.
Много лет спустя Баби рассказала мне, как все было. Когда бабушка приехала в Понсе, она убедила Кармиту, что та сможет воспитать второго ребенка гораздо лучше, когда первый – то есть я – немного подрастет и сможет ей помогать. Кармита послушалась бабушку Габриэлу и согласилась на аборт. А потом произошло непредвиденное. Мама уже любила это маленькое, пока еще безымянное и безликое тельце, которое жило в ее теплой утробе, и после всего случившегося впала в глубокую меланхолию.
Однажды Баби обнаружила, что все ножи из ящика кухонного стола исчезли, портновские ножницы не лежат в швейной машинке, а садовые ножницы пропали из сарая, так же как и бритвенные лезвия отца из шкафчика в ванной. Она, как безумная, бросилась искать Кармиту по всему дому и нашла ее в комнате для шитья; та сидела перед «Зингером» с ручным приводом, который папа подарил ей на последний день рождения – роскошная модель, инкрустированная позолоченными букетами роз. Кармита разложила все ножи, ножницы, бритвы рядами на столе, а также иголки и нитки. Она была как в столбняке и смотрела в одну точку.
– Я знаю, что всеми этими ножами и ножницами делают что-то важное, Баби, – сказала она, – но никак не могу вспомнить, что именно.
Баби пришла в ужас; она заперла на ключ все эти предметы и тщательно обыскала дом, дабы быть уверенной, что никакое холодное оружие не попадет в руки Кармиты.
После этого мама вновь погрузилась в прострацию – в черную пустоту, где всегда шел дождь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114