Никакой поэзии. Похоже, что Эзра Паунд наконец-то помер.
Она не могла выразиться яснее. Дочери строили свою жизнь независимо от Льюиса. И Рэйчел, по-видимому, тоже. Хью внезапно понял, что она собиралась оставить Льюиса. Она не сказала ему об этом напрямую. Но Эль-Кэп занимал важное место в ее стратегии, в противном случае она не стала бы утруждать себя приездом.
Льюис встал. Рэйчел осталась сидеть.
– Как, мы все еще в состоянии подняться в четыре утра? – спросил он.
– Я буду готов, – отозвался Хью.
– Есть подняться в четыре ноль ноль. – Рэйчел поднесла ладонь к виску.
Хью встал было со стула, но она схватила его за запястье.
– Нет, ты не уйдешь. Мне еще нужно допить вино, а у Льюиса будет возможность непрерывно общаться с тобой всю следующую неделю. Я думаю, что я заслуживаю того, чтобы потратить на меня полчаса. Или ты не согласен?
Хью поднял ладонь свободной руки: сдаюсь – и снова сел.
– Постарайся заставить ее понять, – сказал Льюис Хью и добавил, обращаясь к Рэйчел: – А ты сделай милость, не убивай моего посла.
Как только Льюис ушел, Рэйчел распрямила свою лебединую шею и выдохнула.
– Это наше великое воссоединение. Льюис, правда-правда, хотел, чтобы оно свершилось. Чтобы все было как раньше.
– Я знаю.
– Из этого, конечно, ничего не может получиться. Мы выросли, по крайней мере некоторые из нас. А Энни вообще нет на свете.
Хью попытался перевести разговор на возвышенный лад.
– Льюис всегда был предан былому. Это одно из качеств, которые я так ценю в нем. Он всей душой стремится к Утопии и хочет, чтобы мы все попали туда вместе с ним.
– Тебе когда-нибудь приходилось ехать вперед, глядя в зеркало заднего вида? Вот это и есть жизнь с Льюисом. – Она вздохнула. – Льюис, Льюис…
– И Рэйчел? – вставил Хью.
Он никак не мог понять, как же с ней держаться. Она выросла. Отдалилась. Запах ее духов чуть угадывался и нисколько не походил на вызывающий аромат мускуса, окружавший ее в былые годы. У нее не было морщинок в углах рта, миндалевидные глаза казались моложе, чем когда-либо. Она имела превосходного хирурга и не уступавшего ему стилиста. Волосы, некогда свисавшие пышной гривой до талии, были подстрижены, подкрашены и уложены в причудливую шевелюру. Ногти были яркими, как пластмассовые.
Все перемены произошли по ее воле, понял Хью. Льюис всегда был приземленным. Он любил немытых девчонок-хиппи. Может быть, без его ведома или даже вопреки его желанию Рэйчел ушла от этого состояния. Она превратила себя в жену-награду. Хью не мог не восхищаться ее целеустремленностью. Она сознавала свою красоту и использовала ее.
– И Энни, – сказала Рэйчел.
Похоже, что избежать разговора об Энни не удастся.
– Хайати, – сказал Хью. – Я часто называл ее так. По-арабски это означает нежность, глубокую привязанность. Моя жизнь.
– И моя тоже. – Рэйчел взяла его руку в свои прохладные ладони. – Она была моей лучшей подругой. Даже после того, как ты уволок ее во все эти места.
«Эти места». Перед его мысленным взором возникла пустыня. Вади, пустоши и бесконечные закаты. Барханы. Он был предан этим местам.
– Ты знаешь, что мы хотели приехать на похороны? Но саудовцы не дали нам визы.
– В этом они непреклонны, – сказал Хью. – Хотя на самом деле никаких похорон не было. Все взял на себя песок.
– Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду: мы хотели приехать ради тебя. Я не представляю себе, как ты сумел пережить такое потрясение.
– Пришлось пережить, – сказал он. Барханы непрерывно передвигаются под действием ветра. Даже пустынные следопыты-бедуины отказались продолжать поиски. Такова воля Бога, сказали они.
– Мы не думали, что она сумеет протянуть там так долго, – сказала Рэйчел.
Хью долго молчал. Потом спросил:
– Почему ты так говоришь?
– Она настолько ненавидела все это – жару, подчиненное положение, лагерную жизнь.
– И это все, о чем она тебе рассказывала?
– «Как птица в клетке» – вот что она мне писала. Высокомерные эмигранты. Высокомерные саудиты. Но больше всего она ненавидела ненависть. Войны. После «Бури в пустыне» она написала, что с нее довольно. Но все же осталась. Я так и не смогла этого понять.
– Она писала тебе о свадьбе, на которую нас пригласили?
– Ту, где невестой была двенадцатилетняя девочка?
– Именно, – подтвердил Хью. – И Энни чуть не отказалась туда идти. Но все же пошла, и это оказалось для нее началом чего-то большого, чуть ли не воротами в тайный сказочный сад. Свадьба проходила по старинным обычаям. Женщины находились в отдельном шатре, черном бедуинском байт ша'ре – это переводится как «волосяной дом». Они там пели и танцевали, а когда Энни показала им несколько современных движений, они так обрадовались, что возлюбили ее как давно потерянную и вновь обретенную сестру. Они уговорили ее обучать их.
– Она что-то рассказывала об уроках танцев.
– Это вылилось в нечто гораздо большее. Танцы были только предлогом. Она заменяла им окно в мир. Они обожали ее, а она их. Она учила их. Они учили ее. Как пользоваться хной. Как выщипывать брови ниткой, завязанной в петельку, по одному волоску. Как исполнять танец живота. И как сварить кофе из нескольких пылинок порошка. Зеленый кофе.
– Таким образом она боролась за выживание, Хью. Это была всего лишь попытка сохранить рассудок.
– Рассудок?
– Да – пока ты пропадал в поисках нефти или лазил на горы. Знаешь, что я посоветовала ей уехать от тебя? Вернуться домой? Я сказала ей, что ты последуешь за ней.
– Да, мы говорили об этом, – сказал Хью. – Но мне было нечего здесь делать. Моя работа находилась там. И пусть это прозвучит старомодно, она была моей женой.
– He своди все к ярлыкам, – укоризненно возразила Рэйчел. – Брак не помешал бы ей вернуться домой. Любовь – да. А вся эта ерунда насчет обязанностей жены – ни в коем случае. Энни, которую я знала, это не остановило бы.
– Ты знала только ту Энни, какой она желала себя представить, – сказал Хью.
– У нас не было тайн друг от друга.
– Тайны есть у всех, Рэйчел.
– Но не у нас с ней.
Хью мог позволить разговору закончиться на этом пункте. Но он устал скрывать правду. Устал от жалости и перешептываний.
– Она что-нибудь сообщала тебе о своем швейцарском сыре?
– Швейцарском сыре?
– Я так и думал, что нет, – сказал он. – Это был наш тайный шифр для обозначения дыр в ее памяти. Небольших провалов, которые постепенно увеличивались. Ее проклятие.
На гладком лбу Рэйчел появились чуть заметные морщины.
– Она прилагала все силы, чтобы скрыть это, – продолжал Хью. – Некоторое время мы думали, что это следствие летней жары или действие каких-нибудь бактерий, скажем, живущих в системе кондиционирования. Или вообще проявление менопаузы. Нас все время обнадеживали, что она поправится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Она не могла выразиться яснее. Дочери строили свою жизнь независимо от Льюиса. И Рэйчел, по-видимому, тоже. Хью внезапно понял, что она собиралась оставить Льюиса. Она не сказала ему об этом напрямую. Но Эль-Кэп занимал важное место в ее стратегии, в противном случае она не стала бы утруждать себя приездом.
Льюис встал. Рэйчел осталась сидеть.
– Как, мы все еще в состоянии подняться в четыре утра? – спросил он.
– Я буду готов, – отозвался Хью.
– Есть подняться в четыре ноль ноль. – Рэйчел поднесла ладонь к виску.
Хью встал было со стула, но она схватила его за запястье.
– Нет, ты не уйдешь. Мне еще нужно допить вино, а у Льюиса будет возможность непрерывно общаться с тобой всю следующую неделю. Я думаю, что я заслуживаю того, чтобы потратить на меня полчаса. Или ты не согласен?
Хью поднял ладонь свободной руки: сдаюсь – и снова сел.
– Постарайся заставить ее понять, – сказал Льюис Хью и добавил, обращаясь к Рэйчел: – А ты сделай милость, не убивай моего посла.
Как только Льюис ушел, Рэйчел распрямила свою лебединую шею и выдохнула.
– Это наше великое воссоединение. Льюис, правда-правда, хотел, чтобы оно свершилось. Чтобы все было как раньше.
– Я знаю.
– Из этого, конечно, ничего не может получиться. Мы выросли, по крайней мере некоторые из нас. А Энни вообще нет на свете.
Хью попытался перевести разговор на возвышенный лад.
– Льюис всегда был предан былому. Это одно из качеств, которые я так ценю в нем. Он всей душой стремится к Утопии и хочет, чтобы мы все попали туда вместе с ним.
– Тебе когда-нибудь приходилось ехать вперед, глядя в зеркало заднего вида? Вот это и есть жизнь с Льюисом. – Она вздохнула. – Льюис, Льюис…
– И Рэйчел? – вставил Хью.
Он никак не мог понять, как же с ней держаться. Она выросла. Отдалилась. Запах ее духов чуть угадывался и нисколько не походил на вызывающий аромат мускуса, окружавший ее в былые годы. У нее не было морщинок в углах рта, миндалевидные глаза казались моложе, чем когда-либо. Она имела превосходного хирурга и не уступавшего ему стилиста. Волосы, некогда свисавшие пышной гривой до талии, были подстрижены, подкрашены и уложены в причудливую шевелюру. Ногти были яркими, как пластмассовые.
Все перемены произошли по ее воле, понял Хью. Льюис всегда был приземленным. Он любил немытых девчонок-хиппи. Может быть, без его ведома или даже вопреки его желанию Рэйчел ушла от этого состояния. Она превратила себя в жену-награду. Хью не мог не восхищаться ее целеустремленностью. Она сознавала свою красоту и использовала ее.
– И Энни, – сказала Рэйчел.
Похоже, что избежать разговора об Энни не удастся.
– Хайати, – сказал Хью. – Я часто называл ее так. По-арабски это означает нежность, глубокую привязанность. Моя жизнь.
– И моя тоже. – Рэйчел взяла его руку в свои прохладные ладони. – Она была моей лучшей подругой. Даже после того, как ты уволок ее во все эти места.
«Эти места». Перед его мысленным взором возникла пустыня. Вади, пустоши и бесконечные закаты. Барханы. Он был предан этим местам.
– Ты знаешь, что мы хотели приехать на похороны? Но саудовцы не дали нам визы.
– В этом они непреклонны, – сказал Хью. – Хотя на самом деле никаких похорон не было. Все взял на себя песок.
– Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду: мы хотели приехать ради тебя. Я не представляю себе, как ты сумел пережить такое потрясение.
– Пришлось пережить, – сказал он. Барханы непрерывно передвигаются под действием ветра. Даже пустынные следопыты-бедуины отказались продолжать поиски. Такова воля Бога, сказали они.
– Мы не думали, что она сумеет протянуть там так долго, – сказала Рэйчел.
Хью долго молчал. Потом спросил:
– Почему ты так говоришь?
– Она настолько ненавидела все это – жару, подчиненное положение, лагерную жизнь.
– И это все, о чем она тебе рассказывала?
– «Как птица в клетке» – вот что она мне писала. Высокомерные эмигранты. Высокомерные саудиты. Но больше всего она ненавидела ненависть. Войны. После «Бури в пустыне» она написала, что с нее довольно. Но все же осталась. Я так и не смогла этого понять.
– Она писала тебе о свадьбе, на которую нас пригласили?
– Ту, где невестой была двенадцатилетняя девочка?
– Именно, – подтвердил Хью. – И Энни чуть не отказалась туда идти. Но все же пошла, и это оказалось для нее началом чего-то большого, чуть ли не воротами в тайный сказочный сад. Свадьба проходила по старинным обычаям. Женщины находились в отдельном шатре, черном бедуинском байт ша'ре – это переводится как «волосяной дом». Они там пели и танцевали, а когда Энни показала им несколько современных движений, они так обрадовались, что возлюбили ее как давно потерянную и вновь обретенную сестру. Они уговорили ее обучать их.
– Она что-то рассказывала об уроках танцев.
– Это вылилось в нечто гораздо большее. Танцы были только предлогом. Она заменяла им окно в мир. Они обожали ее, а она их. Она учила их. Они учили ее. Как пользоваться хной. Как выщипывать брови ниткой, завязанной в петельку, по одному волоску. Как исполнять танец живота. И как сварить кофе из нескольких пылинок порошка. Зеленый кофе.
– Таким образом она боролась за выживание, Хью. Это была всего лишь попытка сохранить рассудок.
– Рассудок?
– Да – пока ты пропадал в поисках нефти или лазил на горы. Знаешь, что я посоветовала ей уехать от тебя? Вернуться домой? Я сказала ей, что ты последуешь за ней.
– Да, мы говорили об этом, – сказал Хью. – Но мне было нечего здесь делать. Моя работа находилась там. И пусть это прозвучит старомодно, она была моей женой.
– He своди все к ярлыкам, – укоризненно возразила Рэйчел. – Брак не помешал бы ей вернуться домой. Любовь – да. А вся эта ерунда насчет обязанностей жены – ни в коем случае. Энни, которую я знала, это не остановило бы.
– Ты знала только ту Энни, какой она желала себя представить, – сказал Хью.
– У нас не было тайн друг от друга.
– Тайны есть у всех, Рэйчел.
– Но не у нас с ней.
Хью мог позволить разговору закончиться на этом пункте. Но он устал скрывать правду. Устал от жалости и перешептываний.
– Она что-нибудь сообщала тебе о своем швейцарском сыре?
– Швейцарском сыре?
– Я так и думал, что нет, – сказал он. – Это был наш тайный шифр для обозначения дыр в ее памяти. Небольших провалов, которые постепенно увеличивались. Ее проклятие.
На гладком лбу Рэйчел появились чуть заметные морщины.
– Она прилагала все силы, чтобы скрыть это, – продолжал Хью. – Некоторое время мы думали, что это следствие летней жары или действие каких-нибудь бактерий, скажем, живущих в системе кондиционирования. Или вообще проявление менопаузы. Нас все время обнадеживали, что она поправится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82