Но он не жаловался.
– Нужно осмотреть ваши ноги, – сказал Хью.
– И что дальше? – не без иронии осведомился Огастин.
Хью понравился его стоицизм. Сейчас было не самое подходящее время для того, чтобы заниматься последствиями переохлаждения. Если же Огастин отморозил ноги, то от разувания следовало ожидать одного лишь вреда.
– Еще несколько часов, – пообещал ему Хью.
Любое самое незначительное действие требовало усилий. Карабины цеплялись за просторную одежду, защемляли пальцы перчаток. Веревки, даже очищенные от ледяного панциря, оставались жесткими и неудобными в обращении. Завязать такую веревку было так же трудно, как и стальной канат.
– Ну что, мы готовы? – спросил Хью.
– Подождите. – Огастин снял шлем. – Вот.
В такой день шлем оказался бы совсем нелишним, особенно на вертикальной стене, уходящей вверх от глаза.
– Не снимайте его, – посоветовал Хью. – Он вам пригодится.
Огастин сунул каску в руки Хью. Этот поступок означал нечто большее, чем просто предоставление напарнику дополнительного средства защиты. Это была дань. И Хью был за нее благодарен.
– Я верну его вам, – сказал он.
Он заглянул в палатку. Кьюба, кажется, снова крепко уснула. Вскоре ей потребуются все ее силы. Ну а сейчас она, по крайней мере, не шептала Огастину колдовских заклинаний. Ощущение нормы возвратилось, хотя бы в той степени, какую можно ожидать получить от мира, наглухо скованного льдом.
Хью не собирался выпендриваться со свободным лазанием. Даже в тех местах, где скалу не покрывала ледяная корка или не текла вода, камни были весьма ненадежными. Для его скальных туфель здесь было слишком мало зацепок, а разуваться и лезть босиком было равносильно самоубийству. Кроме того, здесь ему не требовалось танцевать с недостижимыми троянками. Это был побег, и ничего больше.
Он выбрал полудюймовый широкий крюк, приложил к малозаметной трещине и вколотил по шейку. Зацепить веревку за ушко… проверить пальцами замок… встать в стремена. Его шлем звучно стукнулся о потолок.
Хью согнул шею и приступил к поиску места, чтобы вбить следующий крюк. Он не видел здесь хороших, надежных трещин, вдоль которых можно было бы продвигаться, перед ним были лишь не вызывающие доверия щербины, куда можно было вбить крюк разве что на дюйм или кое-как ввернуть кончик винтового крюка и, уповая только на Бога, переползать от одной неверной опоры к следующей. Тут не разбежишься.
Снаружи пропел еще один огромный ледяной лист. Воздушная волна коснулась его лица. Потом лед с грохотом разбился у подножия, на полмили ниже того места, где они находились. Хью вновь сосредоточился на девственной скале, по которой ему предстояло ползти вверх.
Ползая, словно муха, вверх ногами по потолку, он, по сути дела, шел в небе, держась лишь за железные гвозди, жалкие куски веревок и металлическую дребедень, сделанную из отходов, получающихся при строительстве самолетов. В его движениях не было и тени изящества. Вися вниз спиной, держась за потолок лишь одной рукой или ногой, он выискивал хоть какие-то пригодные зацепки и выбирал положение тела, которое позволило бы воспользоваться находками. Иногда приходилось пробовать две, три, а то и четыре зацепки и по несколько поз к каждой из них.
Не обходилось и без ошибок. Сначала он уронил копперхед номер два, потом розовый однодюймовый камалот. Затем после первого же удара молотка улетела чуть ли не единственная оставшаяся стрелка. Следующий крюк он загнал слишком глубоко, отколол камень и потерял и этот крюк тоже.
Все больше и больше льда проплывало мимо сквозь синий суп, заменявший воздух. Все чаще слышались взрывы.
«Огонь и лед, – думал Хью. – Нынче ты расплачиваешься с долгами, Гласс».
Он очень четко ощущал проходящее время и явственно сознавал, что проваливается в иную реальность. Здесь время измерялось в приращении, осуществлявшемся за четверть миллиона лет, равно как и в милях в час, и в футах по вертикали. Его мозг, повинуясь неконтролируемому любопытству, пытался засечь, сколько времени требуется льду, чтобы достичь земли, и каждый раз оно оказывалось разным, в зависимости, очевидно, от аэродинамики той или иной части вершины Эль-Кэпа и самих кусков льда.
Примерно так же обстояло дело в пустыне, когда он уходил от Энни, глядя на карту, проверяя свое местоположение по GPS, ориентируясь по солнцу и шаг за шагом рассчитывая маршрут своего бегства от безумия. Потеря ориентировки тоже имеет различные степени. Понимание этого является ключом к любому лабиринту. А в конечном счете все определяется твоим самосознанием.
Он оглянулся назад, туда, откуда прибыл. Его веревка бежала через изогнутый ряд карабинов, висевших вплотную к камню. Это напоминало его ровный след, тянувшийся через барханы. Ряд становился все длиннее и длиннее. Край приближался.
Появились признаки приближения к выходу из ниши. Мрак сделался не столь густым. И туман тоже изменился, из синего стал голубым. А выше, Хью точно знал это, вздымается стена, идущая к самой вершине. И совсем недалеко его ждут веревки Льюиса, туго натянутые, перекрутившиеся в один толстый канат и покрытые ледяной коркой.
Вытянув руку с молотком, он почти фехтовальными выпадами срубил бахрому из сосулек, окаймлявшую край. Ледяные стержни со звоном ударялись о металлические носилки, которые теперь висели почти прямо под Хью. Поглядев вниз, он увидел полосу густых черных волос, тянувшуюся из-за пояса брюк по животу Льюиса и расходящуюся на могучие грудные мышцы.
Ему не нравилось наивное удивление на лице Льюиса. От этого он казался глупым. А снег, забивший его рот, вернул память Хью к кошмару, в котором изо рта Энни сыплется песок. Он отвернулся от пропасти. Их больше нет. А он уже почти выбрался из ловушки.
Его движение замедлилось. Перед тем как застыть, дождевая вода затекла под крышу и заполнила все неровности возле края. Хью приходилось расчищать каждую щербинку острием крюка. Ледяные крошки летели ему в глаза. По лицу текли талые капли, скатывающиеся по шее на спину. Казалось, чтобы забить каждый следующий крюк, требовалась вечность.
Еще семь футов. Два шага. А там уже ничего не могло помешать. Веревки были автострадой, которой предстояло вывести их к солнцу. И больше никогда, пообещал себе Хью. После этого Эль-Кэп может провалиться на самое дно океана. Они одолели его.
И в этот самый момент Огастин, тем хрипом, который остался у него вместо голоса, прокричал предупреждение. Оно больше походило на лай, чем на человеческую речь. Хью вздрогнул, подумав, что или скала падает, или крюк вырвался, или веревка рвется.
Весь мокрый от пота, измороси и растаявших ледяных брызг, он оглянулся на Огастина. Оттуда, где он находился, их крохотный лагерь с красной палаткой и остатками крушения казался полурастаявшим в тумане, словно отлетающий сон, который то ли можно, а то ли уже нельзя удержать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Нужно осмотреть ваши ноги, – сказал Хью.
– И что дальше? – не без иронии осведомился Огастин.
Хью понравился его стоицизм. Сейчас было не самое подходящее время для того, чтобы заниматься последствиями переохлаждения. Если же Огастин отморозил ноги, то от разувания следовало ожидать одного лишь вреда.
– Еще несколько часов, – пообещал ему Хью.
Любое самое незначительное действие требовало усилий. Карабины цеплялись за просторную одежду, защемляли пальцы перчаток. Веревки, даже очищенные от ледяного панциря, оставались жесткими и неудобными в обращении. Завязать такую веревку было так же трудно, как и стальной канат.
– Ну что, мы готовы? – спросил Хью.
– Подождите. – Огастин снял шлем. – Вот.
В такой день шлем оказался бы совсем нелишним, особенно на вертикальной стене, уходящей вверх от глаза.
– Не снимайте его, – посоветовал Хью. – Он вам пригодится.
Огастин сунул каску в руки Хью. Этот поступок означал нечто большее, чем просто предоставление напарнику дополнительного средства защиты. Это была дань. И Хью был за нее благодарен.
– Я верну его вам, – сказал он.
Он заглянул в палатку. Кьюба, кажется, снова крепко уснула. Вскоре ей потребуются все ее силы. Ну а сейчас она, по крайней мере, не шептала Огастину колдовских заклинаний. Ощущение нормы возвратилось, хотя бы в той степени, какую можно ожидать получить от мира, наглухо скованного льдом.
Хью не собирался выпендриваться со свободным лазанием. Даже в тех местах, где скалу не покрывала ледяная корка или не текла вода, камни были весьма ненадежными. Для его скальных туфель здесь было слишком мало зацепок, а разуваться и лезть босиком было равносильно самоубийству. Кроме того, здесь ему не требовалось танцевать с недостижимыми троянками. Это был побег, и ничего больше.
Он выбрал полудюймовый широкий крюк, приложил к малозаметной трещине и вколотил по шейку. Зацепить веревку за ушко… проверить пальцами замок… встать в стремена. Его шлем звучно стукнулся о потолок.
Хью согнул шею и приступил к поиску места, чтобы вбить следующий крюк. Он не видел здесь хороших, надежных трещин, вдоль которых можно было бы продвигаться, перед ним были лишь не вызывающие доверия щербины, куда можно было вбить крюк разве что на дюйм или кое-как ввернуть кончик винтового крюка и, уповая только на Бога, переползать от одной неверной опоры к следующей. Тут не разбежишься.
Снаружи пропел еще один огромный ледяной лист. Воздушная волна коснулась его лица. Потом лед с грохотом разбился у подножия, на полмили ниже того места, где они находились. Хью вновь сосредоточился на девственной скале, по которой ему предстояло ползти вверх.
Ползая, словно муха, вверх ногами по потолку, он, по сути дела, шел в небе, держась лишь за железные гвозди, жалкие куски веревок и металлическую дребедень, сделанную из отходов, получающихся при строительстве самолетов. В его движениях не было и тени изящества. Вися вниз спиной, держась за потолок лишь одной рукой или ногой, он выискивал хоть какие-то пригодные зацепки и выбирал положение тела, которое позволило бы воспользоваться находками. Иногда приходилось пробовать две, три, а то и четыре зацепки и по несколько поз к каждой из них.
Не обходилось и без ошибок. Сначала он уронил копперхед номер два, потом розовый однодюймовый камалот. Затем после первого же удара молотка улетела чуть ли не единственная оставшаяся стрелка. Следующий крюк он загнал слишком глубоко, отколол камень и потерял и этот крюк тоже.
Все больше и больше льда проплывало мимо сквозь синий суп, заменявший воздух. Все чаще слышались взрывы.
«Огонь и лед, – думал Хью. – Нынче ты расплачиваешься с долгами, Гласс».
Он очень четко ощущал проходящее время и явственно сознавал, что проваливается в иную реальность. Здесь время измерялось в приращении, осуществлявшемся за четверть миллиона лет, равно как и в милях в час, и в футах по вертикали. Его мозг, повинуясь неконтролируемому любопытству, пытался засечь, сколько времени требуется льду, чтобы достичь земли, и каждый раз оно оказывалось разным, в зависимости, очевидно, от аэродинамики той или иной части вершины Эль-Кэпа и самих кусков льда.
Примерно так же обстояло дело в пустыне, когда он уходил от Энни, глядя на карту, проверяя свое местоположение по GPS, ориентируясь по солнцу и шаг за шагом рассчитывая маршрут своего бегства от безумия. Потеря ориентировки тоже имеет различные степени. Понимание этого является ключом к любому лабиринту. А в конечном счете все определяется твоим самосознанием.
Он оглянулся назад, туда, откуда прибыл. Его веревка бежала через изогнутый ряд карабинов, висевших вплотную к камню. Это напоминало его ровный след, тянувшийся через барханы. Ряд становился все длиннее и длиннее. Край приближался.
Появились признаки приближения к выходу из ниши. Мрак сделался не столь густым. И туман тоже изменился, из синего стал голубым. А выше, Хью точно знал это, вздымается стена, идущая к самой вершине. И совсем недалеко его ждут веревки Льюиса, туго натянутые, перекрутившиеся в один толстый канат и покрытые ледяной коркой.
Вытянув руку с молотком, он почти фехтовальными выпадами срубил бахрому из сосулек, окаймлявшую край. Ледяные стержни со звоном ударялись о металлические носилки, которые теперь висели почти прямо под Хью. Поглядев вниз, он увидел полосу густых черных волос, тянувшуюся из-за пояса брюк по животу Льюиса и расходящуюся на могучие грудные мышцы.
Ему не нравилось наивное удивление на лице Льюиса. От этого он казался глупым. А снег, забивший его рот, вернул память Хью к кошмару, в котором изо рта Энни сыплется песок. Он отвернулся от пропасти. Их больше нет. А он уже почти выбрался из ловушки.
Его движение замедлилось. Перед тем как застыть, дождевая вода затекла под крышу и заполнила все неровности возле края. Хью приходилось расчищать каждую щербинку острием крюка. Ледяные крошки летели ему в глаза. По лицу текли талые капли, скатывающиеся по шее на спину. Казалось, чтобы забить каждый следующий крюк, требовалась вечность.
Еще семь футов. Два шага. А там уже ничего не могло помешать. Веревки были автострадой, которой предстояло вывести их к солнцу. И больше никогда, пообещал себе Хью. После этого Эль-Кэп может провалиться на самое дно океана. Они одолели его.
И в этот самый момент Огастин, тем хрипом, который остался у него вместо голоса, прокричал предупреждение. Оно больше походило на лай, чем на человеческую речь. Хью вздрогнул, подумав, что или скала падает, или крюк вырвался, или веревка рвется.
Весь мокрый от пота, измороси и растаявших ледяных брызг, он оглянулся на Огастина. Оттуда, где он находился, их крохотный лагерь с красной палаткой и остатками крушения казался полурастаявшим в тумане, словно отлетающий сон, который то ли можно, а то ли уже нельзя удержать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82