Обитатели трещин проголодались. Пожар, который устроил Джошуа, разорил всю экосистему. Это место сейчас все равно что открытая рана.
Это в значительной степени помогло разгадать тайну. Они путешествовали среди сонмов голодающих животных. Вторгались в рану. Им действительно следовало соблюдать большую осторожность.
Хью оглянулся назад, вдоль полого уходившей вниз веревки, ведущей к Архипелагу, и почти явственно почувствовал, как развязываются узлы, как якоря выползают из камня, чуть ли не увидел животных, крадущихся за ними в поисках хотя бы крошки съестного. Даже сейчас, когда они висели здесь в стременах, мост, связывающий их с Анасази, разваливался на части, обращаясь чуть ли не в дым.
– Сколько еще подъемов осталось до Глаза? – спросил Хью.
– Несколько. Немного.
Хью мог бы вспылить, сказать: ты сам не знаешь, куда идешь, – но для него все это по большому счету не имело значения. Огастин окинул взглядом трещину.
– Вы не возражаете?
Хью взялся за веревку, быстро осмотрел крепление страховки. Уперся ногами в стену.
– Можете идти.
Огастин поднял руки, вытянулся и принялся исследовать трещину. Она не поддавалась ему. Ее размер годился для пальцев поменьше – женских пальцев. Огастин попытался всунуть пальцы в трещину, у него ничего не получилось. Поняв, что по трещине не пройти, он обернулся к Хью, чтобы предупредить его.
– Похоже, здесь мы задержимся, – пробормотал он, вворачивая в щель винтовой крюк.
Именно тогда Хью рассмотрел, что Огастин носит на запястье, и понял, о чем хотел предупредить его Льюис. В обычных обстоятельствах он решил бы, что этот браслет сделан из переплетенных ниток или бечевки. Альпинисты по возвращении из экспедиций носили самые разные амулеты. Но это было нечто другое.
Браслет был сделан из человеческих волос, из любовно сплетенных длинных белокурых локонов, выцветших почти добела на солнце, которое представлялось сейчас только воспоминанием. Хью сразу понял, кому принадлежали эти волосы. Теперь ему было неясно лишь, когда и как Огастин срезал этот локон с ее головы: у спящей или бодрствующей, с разрешения или без спроса?
18
Они вышли к зоне, где начинался лабиринт трещин. Каждая из них уходила в дым, а у скалолазов не было никакой возможностей понять, какая из них ведет в нужном направлении. Судя по всему, здесь предстояло потерять немало драгоценных часов.
Хью должен был подстраиваться под Огастина, который, как ему казалось, был прекрасным скалолазом. Но вероятно, из-за поспешности и усталости он действовал очень неловко. Его руки срывались с зацепов. Ноги ударялись о скалу. Наверно, он не зря славился как замечательный спасатель, но не имел никакого дарования к поиску нужного пути, а немногочисленные следы, которые могли оставить за собой проходившие здесь женщины, были спрятаны под слоем копоти. Когда выяснилось, что трещина ведет не туда, Огастин попробовал вторую, затем третью, и каждый раз после подъема ему приходилось спускаться, кропотливо снимая расставленную страховку.
– Такое впечатление, что они не подпускают меня, – сказал он после очередной попытки.
Их положение действительно не порождало оптимизма. Огастин сначала безуспешно попробовал добраться сюда черным ходом с вершины, а теперь выяснялось, что и могучая парадная дверь тоже, вероятно, заперта. Чем ближе они подбирались к пропавшим женщинам, тем сложнее становился путь.
– Мы пробьемся, – сказал Хью. Он уповал на свою записную книжку в кожаном переплете, куда по старой привычке записывал подробности последнего подъема. – Но для таких вещей требуется время.
– У Анди нет времени, – ответил Огастин и, не дав себе ни минуты, чтобы перевести дух, кинулся на штурм следующей трещины.
Когда он вернулся с четвертой обманной трещины, было потеряно уже пять часов, и Огастин начал всерьез психовать. Больше всего он терзался тем, что возлюбленная пошла на такой риск.
– О чем она думала? – сокрушался он. – Давно уже следовало понять, что они пытаются прыгнуть намного выше собственных голов.
– Но ведь они добрались сюда, – ответил Хью. – А вершина находилась совсем рядом.
– Вершина… – злобно бросил Огастин.
– Мы смотрим на солнце, и порой оно ослепляет нас, – сказал Хью, которому нынешняя хмарь еще сильнее портила настроение. – Сами знаете, как это бывает.
Он был удручен массовым помешательством, первой жертвой которого оказался Льюис, а теперь Огастин. Сильные мужики, одинокие скитальцы больших стен завидовали безрассудному порыву трех женщин. Без сомнения, для них это было формой проявления сожаления о своих потерях, но к нему примешивалась и некоторая зависть. А помимо этого имела место и подспудная ревность, как будто женщины нарушили некую установленную для них границу.
– Ей было совершенно нечего делать с ними.
– Мы живем в свободной стране, – возразил Хью.
– В ее поступках даже и не пахло свободой. Они попросту промыли ей мозги.
Хью промолчал. Огастина, по крайней мере в его нынешнем состоянии, нельзя было отнести к числу тех, чьи слова следовало непременно принимать во внимание.
– Они были ведьмами, – продолжал Огастин. – Кьюба и Кэсси. В особенности Кьюба.
– А разве это не общее свойство всех альпинистов? – спросил Хью. – Мы все по уши сидим в магии. Гудини был щенком по сравнению с нами. Такое место все мы, если не считать художников, занимаем в большой схеме.
– Самые настоящие ведьмы, – возразил Огастин. – Те самые, которые варят зелья. Они постоянно что-то мешали в горшках, или ставили бродить какие-нибудь пюре, или собирали грибы. Всегда тайны, всегда какая-то чертовщина. Кьюба особенно. Она говорила, что ее мать была cuarandera. Может быть, это даже правда – она приехала издалека. Родители стали el Norte, когда она была еще маленькой.
С одной стороны, все это не должно было иметь ровно никакого значения для Хью, висевшего на стременах над бездной. И все же эти бредни насчет cuarandera, как ни странно, казались ему очень важными, и не только для Огастина, но и всего их восхождения. Это являлось недостающим звеном, а может быть, необходимой опорой.
– Она увлекалась шаманизмом?
– У нас в Арканзасе таких называют бабками. Это знахарки и повитухи. Некоторые из них возятся со змеями и говорят по-змеиному.
Значит, мальчик с юга, сказал себе Хью, наконец-то поняв, почему Огастин говорит с таким редко встречающимся акцентом. Он представил себе Энди из Мэйберри, жаркое душное лето и малыша с рогаткой. Возможно, все происходило совсем не так, но он не мог представить себе иного пути, который мог бы привести Опи в Долину гигантов.
– Эта Кьюба, о которой вы говорите… – сказал Хью. – Такое впечатление, будто она пристрастилась ко всяким дерьмовым суевериям, которые любят многие альпинисты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82