На эту скромную просьбу Быков поспешил ответить согласием. Конечно, позволит, какой странный вопрос! Им предстоит еще серьезно потрудиться, работы хватит на целую жизнь.
– У меня не будет возможности уделять много времени физиологии, – смущенно заметил помощник: – я стал педагогом и на днях приступаю к занятиям.
Какое странное решение! Он будет школьным учителем, а как же с физиологией, с опытами на кровеносной системе?
Рогов, кажется, проявлял к ним большой интерес, радовался и был счастлив малейшей удачей. Кто мог подумать, что его увлечение так скоро пройдет! Принял решение и даже не предупредил! Хорош помощник, нечего сказать! Тратишь время, трудишься, терпишь упрямство человека, а он, оказывается, Преследует какие-то непонятные цели…
Верный своей манере держаться тем деликатнее, чем сильнее обида, нанесенная ему, ученый сказал:
– Жаль, что вы покидаете нас. Мы не смеем вас, конечно, удерживать. Всякий знает, что нелюбимая специальность делает человека несчастным. И все-таки очень и очень жаль.
Рогова это растрогало. Ученый коснулся чувствительнейшей стороны его души, разгадал сокровенные думы. Подобная чуткость одинаково заслуживает признательности и доверия.
– Я никогда и не помышлял вас покидать, – сказал он. – Ваши занятия меня очень увлекли. Я полюбил физиологию и с болью в душе вынужден стать педагогом… На это есть свои причины.
Простодушное признание помощника не оставило профессора в долгу. Он кивком головы подтвердил свое согласие с его убеждениями. Склонный сейчас больше слушать, чем говорить, ученый меланхолично заметил:
– Профессия учителя – почетное занятие, я отлично вас понимаю.
– Меня вывел в люди мой школьный учитель, – продолжал растроганный молодой человек. – Звали его, помню, Василий Гаврилович… Когда я в 1916 году окончил сельскую школу, он, прощаясь, сказал мне: «Вам надо учиться. Отправляйтесь в Петроград и поступайте в Земскую учительскую школу. Вас обеспечат там всем, вплоть до книги и тетради. Через несколько лет вы выйдете оттуда учителем. Я в этой школе когда-то учился, хочу, чтобы и вы окончили ее».
Рогов умолк и задумался. В эту минуту он был мыслями далек от лаборатории: лицо его, вдохновленное воспоминаниями, показалось Быкову мужественным и непреклонным.
– Василий Гаврилович, – продолжал Рогов, – привил мне любовь к естественным наукам. Он взял с меня слово, что я буду учителем, и я искренне мечтал стать таким, как он…
– От вас теперь зависит осуществить свою мечту, – неопределенно заметил профессор.
– Не совсем, Константин Михайлович, не совсем… Я увлекся физиологией, горячо полюбил ее, и мне будет нелегко с ней расставаться. Поэтому я и просил разрешения некоторое время поработать у вас…
Искренность помощника не могла не тронуть ученого. Он сам был учителем и не мог не понять своего ученика. «Этот юноша, – подумал Быков, – хочет сочетать педагогику с физиологией. Что ж, дадим ему экспериментировать, посмотрим, какой из этого выйдет толк. Может, впрочем, получиться и недурной гибрид…»
Жизнь Рогова весьма усложнилась: он писал дипломное сочинение, преподавал естествознание в школе и продолжал свои опыты в институте. С некоторых пор сюда стали приходить его ученики – молодые друзья с алыми галстуками. Они приезжали на Мойку с Петроградской стороны, занимали свои места у змеевика и охотно выполняли требования исследователя. Это были добросовестные и верные помощники; не в пример взрослым, они никогда не опаздывали и подолгу сохраняли интерес к физиологии.
Рогов превращал свои опыты в школьные занятия; показывал своим пионерам аппаратуру, с увлечением рассказывал о Павлове, выговаривал непослушным, хвалил усердных и всех без разбора наделял мелочью на трамвай.
В ту пору, когда Рогов вел свои исследования на кровеносных сосудах, одна из студенток педагогического института, помощница Быкова, проделала следующий опыт. В течение некоторого времени собаке давали корм под стук метронома и отказывали ей в пище, когда звучал колокольчик. Первый сигнал вызывал у животного слюноотделение, а второй – торможение, подавление чувства голода.
Упрочив эти временные связи, студентка стала запрягать собаку в тележку и вынуждала ее возить двадцать шесть килограммов груза со скоростью пять километров в час. Уставшее животное заключали в станок и проверяли его состояние. Работа в упряжке резко сказывалась на прочности временных связей: звуки метронома, вызывавшие слюноотделение, утрачивали свое влияние на слюнную железу. Зато звон колокольчика, подавляющий чувство голода, еще более упрочивал свою власть. Собака спокойней относилась к лишениям, которые недавно переносила с трудом. Знакомая картина из повседневной жизни: усталый жаждет покоя, страсти теряют свою силу над ним. Ему легко отказаться от того, что недавно было желанно. Ограничения не печалят и принимаются без труда.
Быков решил этот опыт повторить на человеке, выяснить, в какой мере мышечное напряжение отражается на прочности временных связей, предварительно выработанных и закрепленных на кровеносных сосудах. Рогов внимательно выслушал профессора и попросил его вновь повторить. Ему все ясно до конца, ничего сложного в этих опытах нет, но он не уловил самого важного: что именно хотел бы Быков установить?
Пока ученый излагал свою мысль, помощник напряженно слушал его, повторял про себя каждую фразу и торопился ее записать.
– Теперь я надеюсь, – терпеливо заметил ученый, – вы поняли меня?
– Вы хотите узнать, как влияет на кровообращение утомительный труд? Кажется, так? Я не понимаю: зачем это вам?
Такие разговоры возникали каждый раз, когда помощнику предлагали новую тему. Прежде чем взяться за нее, он считал необходимым засыпать ученого вопросами, по многу раз возвращаться к ним и даже порой вступать в спор. Профессор охотно ему отвечал, терпеливо выслушивал потоки сомнений и удовлетворял любопытство ученика. Он принадлежал к тому роду людей, у которых мысли рождаются в беседе и в споре совершенствуются формулировки.
– Зачем это нам? – немного подумав, повторил Быков. – Мы изучаем влияние внешней среды на состояние организма, почему бы также не исследовать механизм переутомления?
К этому вопросу молодой человек был готов.
– Разумеется, надо, но какой в этом толк? Всякое чрезмерное напряжение мышц отражается на кровеносной системе. Это известно, и очень давно.
Ученый невольно улыбнулся: помощник вызывал его на откровенность, чтобы больше узнать о предстоящей работе.
– Вы ухитрились в одном возражении допустить три погрешности. Для физиолога это слишком много.
Быков говорил спокойно и благодушно – этот упрямец все больше нравился ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135