Никаких уклонений, принципы школы суровы и строги.
Неблагодарная обстановка для того, кто склонен химии уделять слишком много внимания. Ему тесно в Казани, нет приволья для мысли, нет учителя с твердой рукой и проникновенным взором в приводу.
Молодому ученому становится все более не по себе, нагрянули сомнения, неверие в собственные силы; ни к чему его работы не приведут, ничего у него в Казани не выйдет. Говорят, его пошлют за границу, но он мечтает совсем о другом. Хочется бросить все – лекции, занятия, писание статей – и отправиться к Павлову, в Петербург. Там все пойдет по-другому, только там ему будет хорошо…
Он посылает ученому письмо, признается в своем желании стать его помощником и просит разрешения приехать. Ответ был коротким, ободряюще ласковым. «Приезжайте, – говорилось между прочим в письме, – я сделаю ваше пребывание полезным и приятным». Письмо было прочитано множество раз и заучено Быковым наизусть. Все в нем волновало: и манера ученого объясняться, как с равным, и проникновенная простота языка.
Холодным январским днем 1914 года молодой человек переступил порог Института экспериментальной медицины и с бьющимся сердцем спросил знаменитого Павлова. Он приготовился увидеть сурового ученого, молчаливого, строгого, нетерпеливого, и напряженно обдумывал, как с ним держаться, что ему сказать и с чего начинать.
На лестнице раздались быстрые шаги, и смущенный провинциал увидел того, кого с таким волнением ждал.
– Здравствуйте, Константин Михайлович! – как старому знакомому, пожимал ученый руку приезжему. – Как поживаете? Хорошо съездили? Устали небось?
«Откуда он знает мое имя, отчество? – думал удивленный Быков. – Неужели это Павлов?»
Как в самом деле не растеряться – знаменитый ученый с первого письма запомнил его имя!
– Что же вы молчите? – торопил его Павлов. – Рассказывайте… Что нового в Казани? Говорят, физиологи у вас первоклассные… Пойдемте, я покажу вам, что хорошего у нас…
Он увлек своего гостя, долго водил его по лаборатории, запросто рассказывал, точно старому другу…
Быкову не удалось обосноваться у Павлова. Помешала война: его, как врача, призвали нет военную службу. Научные занятия были заброшены. Дни он проводил в госпитальных палатках, ночами изучал философию Канта и переводил с латинского Гарвея. Лишь семь лет спустя осуществилась мечта молодого ученого. Зимой двадцатого года он пишет Павлову письмо; на этот раз он останется в Петрограде, если ему будет позволено. Ответ прибыл по телеграфу: «Приезжайте».
В товарном вагоне, снабженный документами всяческих военных и гражданских инстанций за множеством подписей и печатей, молодой ученый отправился в путь к своему знаменитому учителю.
Снова тот же радушный прием, то же искреннее, сердечное отношение.
– С приездом, Константин Михайлович, с приездом! Теперь, выходит, всерьез? Ну-ну, в добрый час…
Он знакомит Быкова с ассистентами, рассказывает о последних экспериментах. Теперь дело за новым помощником, лаборатория ждет его трудов и идей.
– С чего же мне начинать? – робко спросил молодой человек.
– А вы собачку готовьте.
На языке лаборатории это значило: оперативным путем вывести наружу проток слюнной железы и выработать у животного ряд условных рефлексов.
– А с темой как будет? – робко спросил Быков.
– Есть у вас тема – хорошо. Нет – я вам дам свою.
Так просто они и столковались.
В лаборатории Павлова, как и в Казани, Быков мог убедиться, что склонность его к химии вряд ли встретит здесь одобрение. Тут, как и там, господствует стремление изучать закономерности нервной системы, исследовать организм средствами физиологии. Можно было ожидать, что между учителем, склонным к «нервизму», и учеником, увлеченным «химизмом», возникнут нелады. Случилось иначе: Павлов отнесся к склонности Быкова сочувственно, и ученик занялся той областью, где безраздельно господствует химия. Кровеносная система, выделения почек и печени, деятельность селезенки и кишечного тракта привлекли его внимание на долгие годы.
Опасные связи
Разгадка тайн физиологии – великая сложность, мучительный труд. Она возможна лишь тогда, когда силы природы хоть чуть приоткроют свою тайну. Победа науки нередко предполагает счастливое вмешательство случая.
Один из врачей обратился как-то к Быкову с просьбой помочь ему изучить в опытах на животном процесс отделения мочи. Дело было в лаборатории Павлова. Быков согласился. Он обучил врача методике физиологических опытов и подготовил собаку: удалил у нее мочевой пузырь и вывел наружу мочеточники. Выделения почек больше не накоплялись в организме, а беспрерывно поступали в подвешенные склянки. По делениям на них можно было определить количество собранной жидкости.
Однажды врач сказал Быкову:
– У меня что-то не клеится, никак не пойму. Я вливаю собаке одно и то же количество воды, а выделение мочи с каждым днем нарастает. Согласитесь, это более чем непонятно. Я не могу изучить нормальные отправления почек. Помогите мне, пожалуйста, я вас прошу.
Ученый решил выяснить причину неудачи. Он прооперировал другую собаку и стал тот же опыт проводить на ней. Если животному ввести через прямую кишку сто кубических сантиметров воды, выделение мочи начинает увеличиваться. Физиологически это понятно: избыточная жидкость, всасываемая в кровь, разбавляет ее, и организм спешит расстаться с излишним балластом. Однажды Быков ввел в кишку воду и тотчас выпустил ее. В кровь она проникнуть не успела, а выделение мочи между тем нарастало. Это можно было бы примерно так объяснить: прямая кишка нервными путями связана с почками, механическое раздражение ее вызывает ответ органа мочеотделения. Физиолог посмеялся бы над таким утверждением, анатом не стал бы его обсуждать. Всего вероятней, что собака заболела или уже до операции была нездорова.
Неприятный сюрприз! Факты, добытые на больном животном, лишены достоверности и не могут служить науке.
«Попробуем еще раз, – решил Быков. – По ту сторону тупиков, учил Павлов, лежат дороги к широким открытиям».
С другой собакой повторилось то же самое. Вначале введенная жидкость поднимала на время выделение мочи, затем начиналось непонятное: почки усиливали свою деятельность, едва вода соприкасалась с кишкой. И с третьей и четвертой собаками происходило то же самое. Отклонение удивляло своим постоянством. Казалось, природа подсказывает исследователю тайну новой закономерности.
Однажды, когда опыт был случайно проведен в другом помещении, нормальный порядок восстановился: выделения почек стали строго соответствовать количеству вводимой в организм воды.
Шалости физиологии – кто их не знает! Быков решил уже вернуться к другим работам, оставленным по милости «навязчивого случая», как вдруг «непонятное» и здесь, в новом помещении, стало повторяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Неблагодарная обстановка для того, кто склонен химии уделять слишком много внимания. Ему тесно в Казани, нет приволья для мысли, нет учителя с твердой рукой и проникновенным взором в приводу.
Молодому ученому становится все более не по себе, нагрянули сомнения, неверие в собственные силы; ни к чему его работы не приведут, ничего у него в Казани не выйдет. Говорят, его пошлют за границу, но он мечтает совсем о другом. Хочется бросить все – лекции, занятия, писание статей – и отправиться к Павлову, в Петербург. Там все пойдет по-другому, только там ему будет хорошо…
Он посылает ученому письмо, признается в своем желании стать его помощником и просит разрешения приехать. Ответ был коротким, ободряюще ласковым. «Приезжайте, – говорилось между прочим в письме, – я сделаю ваше пребывание полезным и приятным». Письмо было прочитано множество раз и заучено Быковым наизусть. Все в нем волновало: и манера ученого объясняться, как с равным, и проникновенная простота языка.
Холодным январским днем 1914 года молодой человек переступил порог Института экспериментальной медицины и с бьющимся сердцем спросил знаменитого Павлова. Он приготовился увидеть сурового ученого, молчаливого, строгого, нетерпеливого, и напряженно обдумывал, как с ним держаться, что ему сказать и с чего начинать.
На лестнице раздались быстрые шаги, и смущенный провинциал увидел того, кого с таким волнением ждал.
– Здравствуйте, Константин Михайлович! – как старому знакомому, пожимал ученый руку приезжему. – Как поживаете? Хорошо съездили? Устали небось?
«Откуда он знает мое имя, отчество? – думал удивленный Быков. – Неужели это Павлов?»
Как в самом деле не растеряться – знаменитый ученый с первого письма запомнил его имя!
– Что же вы молчите? – торопил его Павлов. – Рассказывайте… Что нового в Казани? Говорят, физиологи у вас первоклассные… Пойдемте, я покажу вам, что хорошего у нас…
Он увлек своего гостя, долго водил его по лаборатории, запросто рассказывал, точно старому другу…
Быкову не удалось обосноваться у Павлова. Помешала война: его, как врача, призвали нет военную службу. Научные занятия были заброшены. Дни он проводил в госпитальных палатках, ночами изучал философию Канта и переводил с латинского Гарвея. Лишь семь лет спустя осуществилась мечта молодого ученого. Зимой двадцатого года он пишет Павлову письмо; на этот раз он останется в Петрограде, если ему будет позволено. Ответ прибыл по телеграфу: «Приезжайте».
В товарном вагоне, снабженный документами всяческих военных и гражданских инстанций за множеством подписей и печатей, молодой ученый отправился в путь к своему знаменитому учителю.
Снова тот же радушный прием, то же искреннее, сердечное отношение.
– С приездом, Константин Михайлович, с приездом! Теперь, выходит, всерьез? Ну-ну, в добрый час…
Он знакомит Быкова с ассистентами, рассказывает о последних экспериментах. Теперь дело за новым помощником, лаборатория ждет его трудов и идей.
– С чего же мне начинать? – робко спросил молодой человек.
– А вы собачку готовьте.
На языке лаборатории это значило: оперативным путем вывести наружу проток слюнной железы и выработать у животного ряд условных рефлексов.
– А с темой как будет? – робко спросил Быков.
– Есть у вас тема – хорошо. Нет – я вам дам свою.
Так просто они и столковались.
В лаборатории Павлова, как и в Казани, Быков мог убедиться, что склонность его к химии вряд ли встретит здесь одобрение. Тут, как и там, господствует стремление изучать закономерности нервной системы, исследовать организм средствами физиологии. Можно было ожидать, что между учителем, склонным к «нервизму», и учеником, увлеченным «химизмом», возникнут нелады. Случилось иначе: Павлов отнесся к склонности Быкова сочувственно, и ученик занялся той областью, где безраздельно господствует химия. Кровеносная система, выделения почек и печени, деятельность селезенки и кишечного тракта привлекли его внимание на долгие годы.
Опасные связи
Разгадка тайн физиологии – великая сложность, мучительный труд. Она возможна лишь тогда, когда силы природы хоть чуть приоткроют свою тайну. Победа науки нередко предполагает счастливое вмешательство случая.
Один из врачей обратился как-то к Быкову с просьбой помочь ему изучить в опытах на животном процесс отделения мочи. Дело было в лаборатории Павлова. Быков согласился. Он обучил врача методике физиологических опытов и подготовил собаку: удалил у нее мочевой пузырь и вывел наружу мочеточники. Выделения почек больше не накоплялись в организме, а беспрерывно поступали в подвешенные склянки. По делениям на них можно было определить количество собранной жидкости.
Однажды врач сказал Быкову:
– У меня что-то не клеится, никак не пойму. Я вливаю собаке одно и то же количество воды, а выделение мочи с каждым днем нарастает. Согласитесь, это более чем непонятно. Я не могу изучить нормальные отправления почек. Помогите мне, пожалуйста, я вас прошу.
Ученый решил выяснить причину неудачи. Он прооперировал другую собаку и стал тот же опыт проводить на ней. Если животному ввести через прямую кишку сто кубических сантиметров воды, выделение мочи начинает увеличиваться. Физиологически это понятно: избыточная жидкость, всасываемая в кровь, разбавляет ее, и организм спешит расстаться с излишним балластом. Однажды Быков ввел в кишку воду и тотчас выпустил ее. В кровь она проникнуть не успела, а выделение мочи между тем нарастало. Это можно было бы примерно так объяснить: прямая кишка нервными путями связана с почками, механическое раздражение ее вызывает ответ органа мочеотделения. Физиолог посмеялся бы над таким утверждением, анатом не стал бы его обсуждать. Всего вероятней, что собака заболела или уже до операции была нездорова.
Неприятный сюрприз! Факты, добытые на больном животном, лишены достоверности и не могут служить науке.
«Попробуем еще раз, – решил Быков. – По ту сторону тупиков, учил Павлов, лежат дороги к широким открытиям».
С другой собакой повторилось то же самое. Вначале введенная жидкость поднимала на время выделение мочи, затем начиналось непонятное: почки усиливали свою деятельность, едва вода соприкасалась с кишкой. И с третьей и четвертой собаками происходило то же самое. Отклонение удивляло своим постоянством. Казалось, природа подсказывает исследователю тайну новой закономерности.
Однажды, когда опыт был случайно проведен в другом помещении, нормальный порядок восстановился: выделения почек стали строго соответствовать количеству вводимой в организм воды.
Шалости физиологии – кто их не знает! Быков решил уже вернуться к другим работам, оставленным по милости «навязчивого случая», как вдруг «непонятное» и здесь, в новом помещении, стало повторяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135