– Если это касается концерта, то не уверена, что смогу помочь вам, поскольку я почти не занималась его организацией.
– Вероятно, вы правы, но я уже несколько раз пытался поговорить с советниками вашего супруга и… – Он разводит руками, показывая бесполезность этой затеи. – Послушайте, может быть, в понедельник будет удобнее?
– С какими советниками мужа вы говорили?
– С юрисконсультом Леонардом Брейтуэйтом и бухгалтером по фамилии Гиллеспи.
– И они не смогли быть вам полезными?
– Сказали, что не могут.
– Ну что же, тогда…
– Понимаете, вы – единственная, кто может помочь.
Этот аргумент для моей уставшей головы оказывается слишком сильным.
– Ну что, значит, в понедельник? – повторяет он.
– Понедельник? – растягивая слово переспрашиваю я. – Не уверена. У меня так много дел…
– Я был бы весьма вам признателен. Это действительно очень важно.
Я чувствую, что мне не удастся от него отделаться.
– Хорошо, – усталым голосом говорю я и понимаю, что мы договорились о встрече и что мне придется уделить ему время.
Мы уславливаемся на полдень.
Сразу после того, как Тим Шварц отходит, я жалею о том, что не договорилась на другой день. Понедельник и так будет слишком загруженным: надо разобрать почту, да и других проблем полно.
Сначала никто не замечает, что я осталась одна. Я откидываю голову, чтобы расслабить плечи и шею, и думаю о том, как вечером опять окажусь дома, где не будет ни Энн, ни остальных и мне не придется пересиливать себя. Странно, но в Калифорнии я ужасно боялась возвращения домой. Мне казалось, что это напомнит о смерти Гарри и я стану снова и снова ее переживать. Но когда мы вернулись и я вошла в дом, то поняла, что все будет в порядке. Ожидание было намного тяжелее самого возвращения.
– Эллен!
Это Чарльз. Он берет меня под руку и ведет к свету.
– За тобой присматривать надо, – многозначительно замечает он. – Совсем расклеилась, бедная.
Энн, беседовавшая с одним из священников, торопится к нам.
– Конечно! – уверенным тоном произносит она.
Я не знаю, к чему она это сказала, так как слышать слова Чарльза Энн не могла. Помахав на прощание священнику, она берет меня под другую руку, и вместе с Чарльзом они ведут меня на улицу. Я вполне могу идти и сама, но боюсь отказаться от помощи, чтобы не обидеть их.
– Скажи папе, что мы ждем его к обеду, хорошо? – говорит мне Энн.
При моем приближении отец начинает шаркать ногами и смотрит в сторону. Для него вся эта ситуация очень сложна. Даже когда я была ребенком, мы не знали, как наладить отношения друг с другом, настолько мы разные. Часто, когда отец на меня смотрит, кажется, будто он сомневается, что мы вообще связаны родственными узами. Я – высокая блондинка, а он среднего роста и был жгучим брюнетом, пока не поседел и не облысел. Он не следит за политикой, а я – за спортом. После смерти мамы нам пришлось искать общие интересы, и мы стараемся изо всех сил. Я звоню ему раз в неделю, и мы добросовестно говорим о детях, о здоровье и о состоянии наших лужаек.
Сейчас отец растягивает рот, пытаясь изобразить улыбку, но получается гримаса. Я вижу, что ему не терпится сбежать отсюда. Обед с родственниками для него нелегкое испытание. К тому же, хоть он об этом прямо и не говорит, я уверена, что в Корнуолле у него есть женщина, к которой он, наверное, торопится вернуться. А почему бы и нет? Он все еще крепкий мужчина, неплохая находка для одинокой вдовы. Я за него даже рада.
– Пап, тебе не обязательно оставаться. Лучше поторопись на поезд.
Он начинает протестовать, но не так сильно, чтобы я не смогла его переубедить.
– Думаю, от меня здесь особого толку не будет, – наконец соглашается он.
– Конечно, пап.
– Ну а с едой, ты сама понимаешь. – (Отец ест только простую пищу и вряд ли оценит французский ресторан, который выбрали Энн и Чарльз.)
Я обнимаю его за шею и целую. Он неуклюже чмокает меня в щеку и высвобождается из объятия в нетерпении отправиться в путь, раз уж все улажено. Затем машет рукой в направлении родственников Гарри, но так невыразительно, что этого, пожалуй, никто и не замечает. Он спускается по ступенькам и оборачивается ко мне. Но если он и хотел что-то еще сказать, то передумал, и с последней попыткой улыбнуться уходит дальше по улице. Я смотрю, как отец останавливает такси и садится в машину. Машу ему рукой, но он не оглядывается.
Появляется запыхавшаяся Энн.
– Он уехал! Ему что, надо было ехать? – Она расстроена, как всегда, когда нарушаются ее планы. – Где же он пообедает?
– Я не думаю, что он голоден. Ему надо было возвращаться. Он просил извиниться перед тобой.
Энн смотрит на меня, как бы укоряя за то, что я позволила ему удрать, а затем опять берет меня под руку. Чарльз занимает свое место с другого бока, слегка сжав мой локоть, и мы готовы отправиться в путь.
Джек, избавившись от последних приглашенных, занимается Дианой, которой, похоже, поддержка нужна куда больше, чем мне. Диана заметно сдала со времени смерти Гарри. Она ссутулилась, кожа посерела, а платье свободно болтается на худом теле. Теперь она выглядит намного старше своих шестидесяти шести лет. Смерть сына – тяжелый удар для матери, даже для Дианы, всегда производившей впечатление сильной женщины, несмотря на свою хрупкость и пристрастие к алкоголю.
Солнце светит ярко. Мы спускаемся по ступеням. Прежде чем пройти половину пути, я вдруг обнаруживаю двух фотографов, появившихся буквально ниоткуда. В голову приходит нелепая мысль: неужели это Энн заказала их, как заказывают фотографов на свадьбу?
– Ну это уж слишком, – мрачно произносит Чарльз. Он явно разозлен. – Вот этого как раз не нужно было делать.
Мне тоже непонятно, зачем пришли эти люди. Ведь Гарри находился в парламенте не так уж и долго. Его нельзя было отнести к числу очень богатых или могущественных людей. Видимо, единственное, что может вызвать интерес у журналистов, так это его загадочная смерть.
Энн нарочито поднимает подбородок, всем своим видом демонстрируя независимость. Я же опускаю глаза вниз. Мне не хочется, чтобы кто бы то ни было прочел на моем лице мои истинные чувства.
Энн и Чарльз ведут меня к машине. Это один из трех автомобилей, которые Джек организовал для сегодняшнего мероприятия.
Неожиданно к нам приближается мужчина. Поскольку он подходит со стороны фотографов, то моя первая мысль – уж не репортер ли он? Я собираюсь быстро пройти мимо него, но Энн и Чарльз замедляют шаг. Мы оказываемся лицом к лицу с незнакомцем. В этот момент я понимаю свою ошибку: это вовсе не репортер. Он слишком хорошо одет и в руках у него молитвенник. Я вспоминаю, что видела его лицо среди участвовавших в службе.
– Ричард Морланд, – произносит он быстро, словно не надеясь на то, что я вспомню его имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114