Я начала ощущать решимость Гарри покончить с нашим браком. Создавалось впечатление, будто все взвесив, он решил, что бороться за его сохранение не стоит.
Я не могла понять, что причина гибели нашей любви крылась, помимо прочего, во все возрастающем чувстве Гарри по отношению к Кэти. Чувстве нездоровом и почти маниакальном.
Теперь, задним умом, я все осознала. И вижу, как по мере взросления дочери в глазах Гарри все отчетливее светилось неподдельное восхищение ею. Поскольку я сама всегда искренне любила Кэти, такое отношение мужа к ней не удивляло, а, наоборот, радовало. Мне было очень приятно, когда Гарри легко отрывался от любого занятия, чтобы поговорить с ней. Я с удовольствием наблюдала, как он сидит с Кэти перед сном и гладит ее волосы. Это было больше того, на что я могла рассчитывать. Я просто не верила своему счастью.
А Кэти инстинктивно уже давно все поняла. Но выразить словами не могла. Даже во время встреч с Бобом Блоком. Она просто знала, что должна уехать из дома.
Интернат. Как же я не догадалась? Не об истинной причине (тогда я не могла дойти до этого), а о том, что Кэти не хотела переводиться туда. Что она была просто вынуждена бежать из дома.
Когда в Ла-Джолла мы убирали мороженое в холодильник и говорили о Рождестве, та сцена в спальне Кэти незримо стояла перед нашими глазами. Тогда никаких подробностей Кэти мне не рассказала. Она только произнесла: «Ничего особенного не случилось». Но позже, установив более тесный эмоциональный контакт с помощью Боба Блока, я узнала, что предрождественский инцидент был самым тяжелым изо всех.
«Тогда со стороны вашего мужа были осуществлены определенные действия сексуального характера», – сообщил мне Боб Блок.
«Действия сексуального характера, – эхом отозвалась я, холодея внутри. – Вы имеете в виду изнасилование?»
Как потом сказала Кэти, после Рождества дела обстояли лучше. В оставшиеся дни каникул и в первой половине весеннего семестра Гарри не таскал Кэти по магазинам, не приезжал неожиданно к ней в интернат. Только из-за того, что чувствовал: я внимательно за ним слежу. Ищу доказательств его отношений с Кэролайн Палмер. Какая ирония судьбы! Охотник, идущий по ложному следу.
Несчастная Кэти. Несчастная я.
Нас обеих так подло обманули.
Я много думала о природе порицания и прощения. Я не виню Гарри за то, что он был таким. Я одинаково любила его и за ошибки, и за положительные качества. Но это не означает, что когда-нибудь смогу его простить. Людям можно прощать лишь то, что они совершили случайно, под воздействием минутной слабости – то, что и ты сам мог бы сделать при подобных обстоятельствах. Но Гарри совершил свои поступки не бездумно, он заранее все спланировал. Именно понимание этого дало мне силы, чтобы совершить то, что я совершила. И это понимание до сих пор не дает мне покоя.
Офис «Фонда помощи румынским сиротам» расположен на втором этаже над типографией, на тихой улочке рядом с русской православной церковью. Линолеум на лестнице совсем истерся, в воздухе висит неприятный запах. На двери офиса – эмблема фонда, а под ней трафаретная надпись, приглашающая войти. Внутри я вижу двух усталых женщин, склонившихся за компьютерами среди стопок писем. На стенах висят газетные вырезки и снимки, на которых активисты фонда сфотографированы возле грузовиков с гуманитарной помощью.
Кабинет Тима Шварца немного попросторнее, чем предбанник, но его рабочий стол, большой стол для совещаний и серые железные шкафы также завалены различными бумагами и папками. При моем появлении на лице у Шварца проступает некоторое недовольство, как будто я пришла неожиданно, и ему приходится отрываться от важного дела. На нем широкая рубашка, неаккуратно заправленная в джинсы. Узкое лицо кажется серьезным из-за круглых очков в металлической оправе. Он освобождает для меня кресло, затем пододвигает свое и откидывается в нем назад, скрестив руки на груди, как человек, который не в восторге от того, что ему предстоит услышать.
Я разворачиваю заранее приготовленную бумагу, написанную вчера поздно вечером. Помня слова Джека, боюсь, как бы не произошло каких-нибудь недоразумений.
– Не будучи согласной… – Я сбиваюсь, но откашлявшись, продолжаю: – С тем, что мой супруг несет ответственность за какие бы то ни было средства, причитавшиеся вашему фонду, я тем не менее хотела бы, в качестве жеста доброй воли, сделать для вас пожертвование. Принимая во внимание мое нынешнее положение, это пожертвование будет меньше, чем мне бы хотелось, – примерно в размере двадцати тысяч фунтов. – Я поднимаю взгляд на Шварца и мне кажется, что в его глазах горит огонек враждебности. – В последующие годы я намерена вносить такие пожертвования до тех пор, пока буду иметь возможность.
– Это все? – Рот у Шварца недовольно кривится.
– Извините?
– В отношении будущих пожертвований, не могли бы вы назвать их приблизительную сумму?
– Нет, в данный момент не могу. Хотя, через несколько месяцев я буду иметь об этом более полное представление.
Он поджимает губы.
– Миссис Ричмонд, откровенно говоря, ваше предложение меня изумляет… Я хочу сказать, что эти деньги никогда не принадлежали вашему мужу. Это ведь не некая ссуда, которую он или вы можете возвратить по своему усмотрению. Деньги принадлежали фонду…
Как раз об этом Джек меня и предупреждал.
– Это самое большое, что я могу предложить.
Он агрессивно перебивает меня:
– Вы согласны с тем, что деньги принадлежали нам?
– Я не думаю… Мне кажется, я не могу обсуждать этот вопрос.
– То есть мы будем делать вид, что ваше предложение никоим образом с этим не связано? Да?
Не желая оказаться загнанной в угол, я колеблюсь, хотя понимаю, что само по себе молчание является ответом.
– То есть вы хотите сказать, что делаете эти пожертвования из сострадания? – насмешливо продолжает он. – А фонд должен выразить свою глубокую благодарность? – Шварц фыркает. – Миссис Ричмонд, дело в том, что эти деньги нужны нам прямо сейчас. У нас есть основополагающие финансовые проекты, которые надо осуществить, прежде чем подступаться к образовательным нуждам детей. Нам нужно оснастить приюты всем необходимым. Сейчас эти дети живут в весьма тяжелых условиях. Персонал тратит уйму времени на возню с доисторическими стиральными машинами и кухонным оборудованием. Водопровод не работает, с отоплением тоже проблемы…
– Не сомневаюсь, что вам нужны деньги, – перебиваю я Шварца. – И если бы я могла взмахнуть волшебной палочкой, чтобы дать вам все необходимое, поверьте, обязательно бы это сделала.
Немного смягчившись, он смолкает.
– Если бы я могла дать что-нибудь сверх этого… Но за недвижимость моего мужа много не выручишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Я не могла понять, что причина гибели нашей любви крылась, помимо прочего, во все возрастающем чувстве Гарри по отношению к Кэти. Чувстве нездоровом и почти маниакальном.
Теперь, задним умом, я все осознала. И вижу, как по мере взросления дочери в глазах Гарри все отчетливее светилось неподдельное восхищение ею. Поскольку я сама всегда искренне любила Кэти, такое отношение мужа к ней не удивляло, а, наоборот, радовало. Мне было очень приятно, когда Гарри легко отрывался от любого занятия, чтобы поговорить с ней. Я с удовольствием наблюдала, как он сидит с Кэти перед сном и гладит ее волосы. Это было больше того, на что я могла рассчитывать. Я просто не верила своему счастью.
А Кэти инстинктивно уже давно все поняла. Но выразить словами не могла. Даже во время встреч с Бобом Блоком. Она просто знала, что должна уехать из дома.
Интернат. Как же я не догадалась? Не об истинной причине (тогда я не могла дойти до этого), а о том, что Кэти не хотела переводиться туда. Что она была просто вынуждена бежать из дома.
Когда в Ла-Джолла мы убирали мороженое в холодильник и говорили о Рождестве, та сцена в спальне Кэти незримо стояла перед нашими глазами. Тогда никаких подробностей Кэти мне не рассказала. Она только произнесла: «Ничего особенного не случилось». Но позже, установив более тесный эмоциональный контакт с помощью Боба Блока, я узнала, что предрождественский инцидент был самым тяжелым изо всех.
«Тогда со стороны вашего мужа были осуществлены определенные действия сексуального характера», – сообщил мне Боб Блок.
«Действия сексуального характера, – эхом отозвалась я, холодея внутри. – Вы имеете в виду изнасилование?»
Как потом сказала Кэти, после Рождества дела обстояли лучше. В оставшиеся дни каникул и в первой половине весеннего семестра Гарри не таскал Кэти по магазинам, не приезжал неожиданно к ней в интернат. Только из-за того, что чувствовал: я внимательно за ним слежу. Ищу доказательств его отношений с Кэролайн Палмер. Какая ирония судьбы! Охотник, идущий по ложному следу.
Несчастная Кэти. Несчастная я.
Нас обеих так подло обманули.
Я много думала о природе порицания и прощения. Я не виню Гарри за то, что он был таким. Я одинаково любила его и за ошибки, и за положительные качества. Но это не означает, что когда-нибудь смогу его простить. Людям можно прощать лишь то, что они совершили случайно, под воздействием минутной слабости – то, что и ты сам мог бы сделать при подобных обстоятельствах. Но Гарри совершил свои поступки не бездумно, он заранее все спланировал. Именно понимание этого дало мне силы, чтобы совершить то, что я совершила. И это понимание до сих пор не дает мне покоя.
Офис «Фонда помощи румынским сиротам» расположен на втором этаже над типографией, на тихой улочке рядом с русской православной церковью. Линолеум на лестнице совсем истерся, в воздухе висит неприятный запах. На двери офиса – эмблема фонда, а под ней трафаретная надпись, приглашающая войти. Внутри я вижу двух усталых женщин, склонившихся за компьютерами среди стопок писем. На стенах висят газетные вырезки и снимки, на которых активисты фонда сфотографированы возле грузовиков с гуманитарной помощью.
Кабинет Тима Шварца немного попросторнее, чем предбанник, но его рабочий стол, большой стол для совещаний и серые железные шкафы также завалены различными бумагами и папками. При моем появлении на лице у Шварца проступает некоторое недовольство, как будто я пришла неожиданно, и ему приходится отрываться от важного дела. На нем широкая рубашка, неаккуратно заправленная в джинсы. Узкое лицо кажется серьезным из-за круглых очков в металлической оправе. Он освобождает для меня кресло, затем пододвигает свое и откидывается в нем назад, скрестив руки на груди, как человек, который не в восторге от того, что ему предстоит услышать.
Я разворачиваю заранее приготовленную бумагу, написанную вчера поздно вечером. Помня слова Джека, боюсь, как бы не произошло каких-нибудь недоразумений.
– Не будучи согласной… – Я сбиваюсь, но откашлявшись, продолжаю: – С тем, что мой супруг несет ответственность за какие бы то ни было средства, причитавшиеся вашему фонду, я тем не менее хотела бы, в качестве жеста доброй воли, сделать для вас пожертвование. Принимая во внимание мое нынешнее положение, это пожертвование будет меньше, чем мне бы хотелось, – примерно в размере двадцати тысяч фунтов. – Я поднимаю взгляд на Шварца и мне кажется, что в его глазах горит огонек враждебности. – В последующие годы я намерена вносить такие пожертвования до тех пор, пока буду иметь возможность.
– Это все? – Рот у Шварца недовольно кривится.
– Извините?
– В отношении будущих пожертвований, не могли бы вы назвать их приблизительную сумму?
– Нет, в данный момент не могу. Хотя, через несколько месяцев я буду иметь об этом более полное представление.
Он поджимает губы.
– Миссис Ричмонд, откровенно говоря, ваше предложение меня изумляет… Я хочу сказать, что эти деньги никогда не принадлежали вашему мужу. Это ведь не некая ссуда, которую он или вы можете возвратить по своему усмотрению. Деньги принадлежали фонду…
Как раз об этом Джек меня и предупреждал.
– Это самое большое, что я могу предложить.
Он агрессивно перебивает меня:
– Вы согласны с тем, что деньги принадлежали нам?
– Я не думаю… Мне кажется, я не могу обсуждать этот вопрос.
– То есть мы будем делать вид, что ваше предложение никоим образом с этим не связано? Да?
Не желая оказаться загнанной в угол, я колеблюсь, хотя понимаю, что само по себе молчание является ответом.
– То есть вы хотите сказать, что делаете эти пожертвования из сострадания? – насмешливо продолжает он. – А фонд должен выразить свою глубокую благодарность? – Шварц фыркает. – Миссис Ричмонд, дело в том, что эти деньги нужны нам прямо сейчас. У нас есть основополагающие финансовые проекты, которые надо осуществить, прежде чем подступаться к образовательным нуждам детей. Нам нужно оснастить приюты всем необходимым. Сейчас эти дети живут в весьма тяжелых условиях. Персонал тратит уйму времени на возню с доисторическими стиральными машинами и кухонным оборудованием. Водопровод не работает, с отоплением тоже проблемы…
– Не сомневаюсь, что вам нужны деньги, – перебиваю я Шварца. – И если бы я могла взмахнуть волшебной палочкой, чтобы дать вам все необходимое, поверьте, обязательно бы это сделала.
Немного смягчившись, он смолкает.
– Если бы я могла дать что-нибудь сверх этого… Но за недвижимость моего мужа много не выручишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114