Пеннигейт был построен в двадцатых годах. А тогда строили основательно. Со стороны въезда дом не производит особого впечатления: небольшие окна, грубоватые пилоны, густая тень от деревьев. Эта часть дома кажется темной и сырой в отличие от той, что выходит в сад и на реку.
Я проскальзываю в кухонную дверь и поднимаюсь по дальней лестнице в комнату Джоша. В ней никого нет, что меня не особенно удивляет. Хотя Джош и выглядел изможденным, когда мы вернулись из Лондона, но у него удивительная способность быстро восстанавливать силы. Перед нашим с Кэти отъездом в школу он уже двигался в сторону сада. Сейчас сын или прячется в одной из своих засад, или стреляет самодельными стрелами по деревьям.
Я останавливаюсь возле его стола с кучей открыток и плакатов из «Диснейлэнда», которые, видимо, будут скоро висеть на стене между наклейками с Бэтменом и фотографиями, изображающими вздымающихся из воды хвостовых плавников китов. Мы дважды были в «Диснейлэнде». Я не осознавала тогда, насколько Джош скучал по дому, с каким нетерпением хотел он вернуться к своим играм в саду и на улице. Я так много времени уделяла Кэти, что мальчику, похоже, было скучно и ему казалось, будто о нем забыли. Теперь, когда мы вернулись, я рада, что буду видеть его не только за завтраком, обедом и ужином. Иногда я нервничаю, если Джоша подолгу нет дома, но он знает, что ему не разрешается одному уходить к реке – я всегда беспокоюсь, если дети находятся возле воды. Наш участок земли простирается до самой реки и является частной собственностью, но по нему, особенно вдоль русла, протоптана не одна «дикая» тропинка, по которым ходит много незнакомых людей.
Я тихонько направляюсь по коридору в свою спальню. Наполовину распакованные сумки все еще лежат на полу. В гардеробной почему-то горит свет и видны аккуратно развешанные костюмы Гарри. Заметив, что несколько его рубашек висит не на тех вешалках, машинально перевешиваю их на место. Я внимательно осматриваю костюмы. От них предстоит избавиться. С ужасом думаю об этом, но сделать все же нужно поскорее, например, на следующей неделе, если только у меня будет время. Можно отдать их на ближайшую распродажу в поддержку нашей церкви, а вырученные деньги пустить на ее ремонт. Прикасаясь к ткани, я ощущаю запах Гарри, легкую смесь одеколона и еле уловимого аромата, который я сразу же узнаю. После всего, что пришлось пережить, запах мгновенно вызывает во мне ответную реакцию. Я прислоняюсь к стене и молча плачу, слезы обжигают мне щеки. Я чувствую и боль, и замешательство, и гнев, и еще, наверное, отчаяние. Но вот как раз отчаянию и не должно быть места в душе. Поэтому я быстро иду в ванную и умываюсь холодной водой до тех пор, пока жар не проходит.
Смотрюсь в зеркало. Выгляжу я, кажется, по-прежнему, но ощущаю себя совсем другой. В глазах еще осталось что-то от меня, но уже появляется нечто новое и незнакомое, и черты лица выдают совсем другого человека. Этот человек обладает качествами, о наличии которых в себе я и не подозревала. Мне самой они не особенно нравятся, но я должна теперь их задействовать с угрюмой решимостью. Если я когда-нибудь забуду об этом, если проявлю колебания, мне надо будет всего лишь вспомнить о детях.
Мысли тотчас же обращаются к Кэти, и что-то переворачивается у меня внутри. Стараюсь заставить себя думать, как я по ней скучаю.
Я ополаскиваю глаза сначала холодной водой, затем горячей, тщательно вытираю лицо и расчесываю волосы, затем подхожу к окну в спальне. Минута покоя перед тем, как спуститься вниз.
На лужайке я замечаю желтые пятна: Чарльз сказал вчера, что уже давно не было дождя. Главный сад, расположенный справа и защищенный от холодного зимнего ветра высокой стеной, похоже, не пострадал. По крайней мере роз на клумбах больше, чем обычно.
Закрывающая спуск к реке стена из дубов, сосен и кустов арники такая же плотная, как и всегда. Лужайка тянется к оврагу, за которым широкое поле спускается к реке. Наполовину созревшие злаковые желтовато поблескивают под полуденным солнцем. Мягко извивающаяся вдалеке река кажется бледно-голубой. Посредине, у Уолдрингфилда виднеется несколько белых яхт, похожих на яркие точки. Впервые я увидела этот ландшафт в тот день, когда Гарри объявил о покупке дома, и он поразил меня своим великолепием. Река, извивающаяся между болотистыми берегами до самого горизонта (в безоблачный день можно видеть ее путь миль на семь, почти до впадения в море), спускающиеся к ней леса, прекрасно спланированный сад – все это казалось мне самим совершенством. Прошло четыре года, а вид по-прежнему вызывает во мне трепет. Иногда мне кажется, что это место предназначено для кого-то другого, а я здесь оказалась по чистой случайности.
С террасы доносится голос Энн, и я понимаю, что меня ждут. Спускаясь по лестнице, стараюсь взять себя в руки перед встречей с семьей Гарри.
В свое время он настоял на том, чтобы гостиную отделали английским ситцем. Мне этот материал показался холодноватым и жестким, но мужу отделка понравилась, и, я ни разу не обмолвилась о том, будто имею что-то против нее.
Диана сидит в кресле у окна, и ее фигура выделяется на фоне залитого солнцем сада. Маргарет расположилась напротив, на большом пуфе. Когда я вхожу, Маргарет смотрит на меня и слегка приподнимает брови в знак того, что дела обстоят не блестяще. Но с моей свекровью они редко бывают хороши. У Дианы в руке большой стакан джина или водки (ничего другого она не пьет), и это, судя по всему, не первая порция за вечер, хотя Маргарет, без сомнения, пыталась разбавлять напиток водой.
Диана стала вдовой сорок лет назад, а серьезно пьет уже лет тридцать пять, хотя установить точные временные границы ее пристрастия нелегко, поскольку соответствующие оценки у членов их семьи сильно разнятся. За обедом Диана пила за двоих, но сегодня никто не собирался ее останавливать, и уж тем более я. Даже сейчас количество выпитого ею спиртного сказывается: моя свекровь с трудом контролирует себя.
Вот она нахмуривается, поджимает губы и смотрит недовольным взглядом, под которым Гарри обычно раздраженно вскакивал со своего места еще до того, как она раскрывала рот.
– Вот и ты! А я уж подумала, что ты снова уехала.
– Уехала? – переспрашиваю я.
– Да, уехала. В Америку или еще куда-нибудь.
Улыбаясь, я качаю головой.
– Тебя слишком долго не было, – ворчит Диана, и в ее голосе слышатся нотки недовольства.
– Всего семь недель. И это того стоило, – оправдываюсь я, и, опасаясь, что она может неправильно меня понять, добавляю: – Я хочу сказать, что это было полезно для детей. Им нужно было сменить обстановку.
– Сменить обстановку? – переспрашивает свекровь, выделяя каждое слово. – Мы все тоже могли уехать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114