От интерната до Пеннигейта всего пятнадцать минут пути, но ведь может получиться и так, что Кэти попадет домой тогда, когда там никого не будет. В конце концов мы приходим к согласию: при первой необходимости Кэти будет позволено позвонить мне из кабинета или служебной квартиры миссис Андерсон.
На данном этапе большего я сделать для Кэти не могу. Чтобы не зацикливаться на мыслях о дочери, я еду домой на необычно высокой скорости. Разумеется, высокой для меня. С самого начала моей водительской карьеры узкие дороги и отчаянные водители этой части Саффолка привели меня к мысли о необходимости проявлять за рулем максимальную осторожность. Правда, по непонятной причине Энн убедила себя, что я вожу машину неряшливо, поэтому она постоянно рассказывает мне истории (как ей кажется, для моей же пользы) об ужасных авариях на автодорогах. То, что я неаккуратный водитель, является составной частью общего представления Энн обо мне, как о некой беззаботной артистической натуре, которой чужд здравый смысл. Насколько же этот имидж далек от реальности! Думаю, что в основе его лежит поведение, свойственное мне в юности, когда я училась в художественном колледже и пела блюзы в студенческом ансамбле. Этот период моей молодости был весьма коротким, но почему-то врезался в память Энн настолько прочно, что она ассоциирует с ним всю мою последующую жизнь.
Наш дом стоит в самом конце полуторакилометровой аллеи, пролегающей по имению Пеннигейт. Большая часть его была распродана еще в шестидесятых. Последние несколько лужаек Гарри продал сразу же после того, как четыре года назад мы приобрели дом. Теперь нам принадлежит только сама аллея и пятнадцать акров земли вокруг дома.
Я люблю нашу аллею. Она начинается от заброшенной сторожки у ворот и ведет сквозь поля к берегу почти невидимого ручья, где дорогу окружают красивые высокие каштаны. У ручья аллея сворачивает и дальше идет параллельно его руслу. Место каштанов по ее сторонам занимают сосны и березы. Дорога имеет не очень хорошее покрытие, и ехать по ней нужно осторожно: мы не успели отремонтировать, пока дела у Гарри шли еще неплохо. Но я люблю нашу аллею такой, какая она есть. Поездки по ней позволяют мне любоваться природой и наслаждаться тишиной окружающего ландшафта.
Пока мы с Кэти и Джошем были в отъезде, лето вступило в пору разгара. Каштаны, трава, кустарники – все налилось ярким зеленым цветом. В полях зреют злаковые – пшеница, рожь и овес (честно говоря, я никогда не умела их различать). Вдалеке сквозь деревья ярко сверкают побеги рапса.
Я вспоминаю, что привыкла к жизни в сельской местности неожиданно легко для коренной горожанки. До сих пор не понимаю причин этого. Друзья утверждают, что сейчас я большая патриотка деревни, чем местные жители. Думаю, это правда. Мне сразу пришлась по душе почти семейная близость жителей небольших сельских общин. Мне понравилось печь пироги для местных празднеств и собирать деньги на местную церковь. Сама патриархальность этой жизни давала мне ощущение покоя и уверенности.
Когда десять лет назад мы с Гарри поженились, то жили в небольшом домике на окраине деревни рядом с вересковой пустошью. Я часто гуляла по этой пустоши с Кэти. И с Гарри мы тоже нередко совершали прогулки, хотя он предпочитал не вересковые поля, а тропинки, сбегавшие вдоль реки по направлению к морю. В одну из таких прогулок Гарри и показал мне Пеннигейт. Он сказал, что это один из лучших домов в округе. Конечно, не по архитектурной красоте, а по своему расположению и окружающему простору.
Теперь я вспоминаю, что когда Гарри указал на Пеннигейт, его глаза уже блестели огнем надежды: дом ему сразу понравился. Но не в характере Гарри было раскрывать свои сокровенные задумки кому бы то ни было, даже мне. По крайней мере до тех пор, пока он не был уверен в их воплощении. Гарри всегда боялся не столько самих неудач, сколько необходимости признать их перед другими. Даже я, всегда стремившаяся оказать ему максимальную поддержку во всем, не могла рассчитывать на его откровенность до конца. Поначалу это меня задевало, я старалась незаметно вызнавать его задумки, обсуждать их, но спустя короткое время поняла, что делать этого не следует. Я осознала, что Гарри чрезвычайно раним и ему органически не хватает чувства уверенности в себе, а страх потерпеть неудачу в чем бы то ни было сковывал его откровенность даже передо мной. И я научилась сдерживать свое любопытство в разговорах с Гарри, хотя подчас это давалось нелегко.
Через милю от начала дороги по обеим ее сторонам растут невысокие березки, затем следует последний поворот, и наконец в поле зрения оказываются четыре небольших коттеджа. Они и обозначают начало нашего участка. Гарри как-то пытался убедить владельца одного из коттеджей продать его с тем, чтобы поселить там нашу прислугу, но с деньгами у нас становилось все сложнее и нам так и не удалось нанять хотя бы постоянную горничную.
Сейчас три раза в неделю по утрам ко мне приходит убираться Джилл Хупер. Она живет в одном из коттеджей со своим мужем-фермером. Вот она стоит в воротах своего домика. Голубой костюм, в котором она была на панихиде, Джилл сменила на свои обычные футболку и цветастую юбку. Она энергично и весело машет мне рукой, но вдруг резко опускает ее, как будто усомнившись в уместности своего жеста в такой день. Я притормаживаю и слышу голос Джилл:
– Может быть, напоить Джоша чаем? У меня сегодня замечательный мясной пирог.
Я благодарю ее, объясняя, что Джош сейчас не голоден. И, приветственно взмахнув рукой, трогаюсь. Хорошо, что у нас есть Джилл. Она, конечно, далеко не лучшая горничная в мире, но зато очень добрая и охотно помогает мне с Джошем по первой моей просьбе.
До Пеннигейта остается метров сорок. От коттеджей его закрывают высокая стена и деревья. Со стороны въезда расположены кухня и столовая.
Перед домом стоят машины Маргарет и Чарльза, а также представительная голубая «Вольво» Леонарда, нашего семейного адвоката. Я с некоторой долей радости отмечаю, что на площадке нет «БМВ» Джека. Я ставлю свой автомобиль несколько поодаль от остальных. Выходя из машины, замечаю, что водосточная труба рядом с ванной на втором этаже дала сильную течь, и на фасаде дома образовались некрасивые потеки. Я думаю, что нужно бы вызвать жестянщика, однако понимаю, что сейчас это выше моих сил.
Если говорить честно, то при всем восторге от окружающей природы и тишины я почему-то никогда особенно не любила сам дом. До сих пор не знаю почему. Может потому, что будучи таким громадным (семь спален), он никогда не казался мне удобным. Или оттого, что я не имела права решающего голоса при его покупке. А может, и потому, что здесь мы с Гарри уже никогда не испытывали того счастья, которое познали в домике на вересковой пустоши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
На данном этапе большего я сделать для Кэти не могу. Чтобы не зацикливаться на мыслях о дочери, я еду домой на необычно высокой скорости. Разумеется, высокой для меня. С самого начала моей водительской карьеры узкие дороги и отчаянные водители этой части Саффолка привели меня к мысли о необходимости проявлять за рулем максимальную осторожность. Правда, по непонятной причине Энн убедила себя, что я вожу машину неряшливо, поэтому она постоянно рассказывает мне истории (как ей кажется, для моей же пользы) об ужасных авариях на автодорогах. То, что я неаккуратный водитель, является составной частью общего представления Энн обо мне, как о некой беззаботной артистической натуре, которой чужд здравый смысл. Насколько же этот имидж далек от реальности! Думаю, что в основе его лежит поведение, свойственное мне в юности, когда я училась в художественном колледже и пела блюзы в студенческом ансамбле. Этот период моей молодости был весьма коротким, но почему-то врезался в память Энн настолько прочно, что она ассоциирует с ним всю мою последующую жизнь.
Наш дом стоит в самом конце полуторакилометровой аллеи, пролегающей по имению Пеннигейт. Большая часть его была распродана еще в шестидесятых. Последние несколько лужаек Гарри продал сразу же после того, как четыре года назад мы приобрели дом. Теперь нам принадлежит только сама аллея и пятнадцать акров земли вокруг дома.
Я люблю нашу аллею. Она начинается от заброшенной сторожки у ворот и ведет сквозь поля к берегу почти невидимого ручья, где дорогу окружают красивые высокие каштаны. У ручья аллея сворачивает и дальше идет параллельно его руслу. Место каштанов по ее сторонам занимают сосны и березы. Дорога имеет не очень хорошее покрытие, и ехать по ней нужно осторожно: мы не успели отремонтировать, пока дела у Гарри шли еще неплохо. Но я люблю нашу аллею такой, какая она есть. Поездки по ней позволяют мне любоваться природой и наслаждаться тишиной окружающего ландшафта.
Пока мы с Кэти и Джошем были в отъезде, лето вступило в пору разгара. Каштаны, трава, кустарники – все налилось ярким зеленым цветом. В полях зреют злаковые – пшеница, рожь и овес (честно говоря, я никогда не умела их различать). Вдалеке сквозь деревья ярко сверкают побеги рапса.
Я вспоминаю, что привыкла к жизни в сельской местности неожиданно легко для коренной горожанки. До сих пор не понимаю причин этого. Друзья утверждают, что сейчас я большая патриотка деревни, чем местные жители. Думаю, это правда. Мне сразу пришлась по душе почти семейная близость жителей небольших сельских общин. Мне понравилось печь пироги для местных празднеств и собирать деньги на местную церковь. Сама патриархальность этой жизни давала мне ощущение покоя и уверенности.
Когда десять лет назад мы с Гарри поженились, то жили в небольшом домике на окраине деревни рядом с вересковой пустошью. Я часто гуляла по этой пустоши с Кэти. И с Гарри мы тоже нередко совершали прогулки, хотя он предпочитал не вересковые поля, а тропинки, сбегавшие вдоль реки по направлению к морю. В одну из таких прогулок Гарри и показал мне Пеннигейт. Он сказал, что это один из лучших домов в округе. Конечно, не по архитектурной красоте, а по своему расположению и окружающему простору.
Теперь я вспоминаю, что когда Гарри указал на Пеннигейт, его глаза уже блестели огнем надежды: дом ему сразу понравился. Но не в характере Гарри было раскрывать свои сокровенные задумки кому бы то ни было, даже мне. По крайней мере до тех пор, пока он не был уверен в их воплощении. Гарри всегда боялся не столько самих неудач, сколько необходимости признать их перед другими. Даже я, всегда стремившаяся оказать ему максимальную поддержку во всем, не могла рассчитывать на его откровенность до конца. Поначалу это меня задевало, я старалась незаметно вызнавать его задумки, обсуждать их, но спустя короткое время поняла, что делать этого не следует. Я осознала, что Гарри чрезвычайно раним и ему органически не хватает чувства уверенности в себе, а страх потерпеть неудачу в чем бы то ни было сковывал его откровенность даже передо мной. И я научилась сдерживать свое любопытство в разговорах с Гарри, хотя подчас это давалось нелегко.
Через милю от начала дороги по обеим ее сторонам растут невысокие березки, затем следует последний поворот, и наконец в поле зрения оказываются четыре небольших коттеджа. Они и обозначают начало нашего участка. Гарри как-то пытался убедить владельца одного из коттеджей продать его с тем, чтобы поселить там нашу прислугу, но с деньгами у нас становилось все сложнее и нам так и не удалось нанять хотя бы постоянную горничную.
Сейчас три раза в неделю по утрам ко мне приходит убираться Джилл Хупер. Она живет в одном из коттеджей со своим мужем-фермером. Вот она стоит в воротах своего домика. Голубой костюм, в котором она была на панихиде, Джилл сменила на свои обычные футболку и цветастую юбку. Она энергично и весело машет мне рукой, но вдруг резко опускает ее, как будто усомнившись в уместности своего жеста в такой день. Я притормаживаю и слышу голос Джилл:
– Может быть, напоить Джоша чаем? У меня сегодня замечательный мясной пирог.
Я благодарю ее, объясняя, что Джош сейчас не голоден. И, приветственно взмахнув рукой, трогаюсь. Хорошо, что у нас есть Джилл. Она, конечно, далеко не лучшая горничная в мире, но зато очень добрая и охотно помогает мне с Джошем по первой моей просьбе.
До Пеннигейта остается метров сорок. От коттеджей его закрывают высокая стена и деревья. Со стороны въезда расположены кухня и столовая.
Перед домом стоят машины Маргарет и Чарльза, а также представительная голубая «Вольво» Леонарда, нашего семейного адвоката. Я с некоторой долей радости отмечаю, что на площадке нет «БМВ» Джека. Я ставлю свой автомобиль несколько поодаль от остальных. Выходя из машины, замечаю, что водосточная труба рядом с ванной на втором этаже дала сильную течь, и на фасаде дома образовались некрасивые потеки. Я думаю, что нужно бы вызвать жестянщика, однако понимаю, что сейчас это выше моих сил.
Если говорить честно, то при всем восторге от окружающей природы и тишины я почему-то никогда особенно не любила сам дом. До сих пор не знаю почему. Может потому, что будучи таким громадным (семь спален), он никогда не казался мне удобным. Или оттого, что я не имела права решающего голоса при его покупке. А может, и потому, что здесь мы с Гарри уже никогда не испытывали того счастья, которое познали в домике на вересковой пустоши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114