теперь помогаю ухаживать за больными в приюте Большого Папы. Другие здешние медсестры не так хорошо подготовлены, однако куда заботливее, чем в больницах, где мне приходилось работать. Как бы то ни было, работа отнимает у меня почти все время без остатка, зато так приятно чувствовать себя нужной. Одна из наших женщин раньше работала в Юкийской больнице общего профиля в Сан-Франциско, так она рассказывает, там было просто жуть что такое, все думали только об одном: кто по счетам заплатит, а на остальное плевать. Мы – богатейшая страна в истории мира, и даже о своих больных толком позаботиться не можем.
Джеральд теперь в охранниках. Ходит с ружьем, сопровождает мешки с деньгами до бронированных автомобилей. Он свою работу терпеть не может. Но Большой Папа говорит, что такой опыт ему очень полезен. В следующем месяце Джеральд едет в Израиль. Мне ужасно хочется поехать с ним, но я не могу бросить больных.
Ну, мне пора бежать. Пиши.
С любовью, Синдерс.
Тед листал письма из прошлого Синтии и недоумевал – нет, не потому, что отследить, как эту женщину затянуло в секту Большого Папы, оказалось проще простого; Теда изумляла его новообретенная способность читать историю Синтии словно открытую книгу. Он видел перед собою женщину великодушную, скорбную, зрелую и в то же время простофилю – как говорится, вчера на свет родилась. Такими хочешь видеть всех вокруг – и в то же время не хочешь. Добрая, но дуреха; способная, но бестолковая; ищущая натура – и при этом безнадежно заплутавшая.
– Расскажите мне про детей, – попросил Тед.
– Ты ж умрешь на рассвете, – отозвалась Синтия, словно затворяясь наглухо; ее лицо утратило всякое выражение, свет в глазах погас. – Тебя расстреляют из пушки.
– Знаю, – кивнул Тед. – И что вы по этому поводу думаете? Вы, человек порядочный и добрый. Вам нравится помогать людям. Вы ведь медсестра, так?
– Откуда ты знаешь?
– Разве я похож на дьявола?
– Повторяю, я понятия не имею, как выглядят дьяволы, – отозвалась Синтия. – У тебя швы на шее. – Лед в ее глазах понемногу таял. – Тебе полагается быть мертвым.
– Ну, похоже, утром об этом позаботятся. А вы видели лицо моей дочери, когда меня похищали? – Тед не стал дожидаться ответа. – Она очень испугалась?
– Откуда ты узнал, что я медсестра?
– Вы похожи на медсестру, – сказал Тед.
Синтия на цыпочках отошла назад, хмурясь от страха. Руки ее дрожали; вне всякого сомнения, в том, кто сидел на земле в нескольких футах от нее, она и впрямь видела дьявола. Синтия развернулась и бегом бросилась к главному зданию. В том, что она обратилась в бегство, заключался некий сакральный смысл: свидетельство подобающего страха перед демоном.
На пороге Синтию встретил Большой Папа. Адепты вновь распевали песню про Майкла, подгребающего самую малость ближе к берегу, и их голоса служили своего рода фоном для разговора между Большим Папой и Синтией.
– Как там наш дьявол? – осведомился толстяк.
– Ты уверен, что он и впрямь дьявол? – спросила Синтия.
– Уверен.
– Он знает, что я работала медсестрой, – сообщила Синтия. – Я ему не говорила. Откуда ему знать?
– Видишь ли, демоны, они хитрые. Но этот совершил промах. Лишь марионетка Сатаны может знать такие вещи. Иди сюда, Синтия, дай Большому Папе обнять тебя. Дай Большому Папе привлечь тебя к груди. Дай Большому Папе тебя утешить. Дай Большому Папе почувствовать, как твоя кроткая невинность тает и перетекает в его осененное божественной благодатью тело. Ты чувствуешь силу Господа-Бога-Иисуса-Христа-Всемогущего?
– Да, Большой Папа.
– Майкл, к берегу греби.
– Аллилуйя!
– Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!
Когда в то достопамятное промозглое весеннее утро Глория впервые сообщила Теду о том, что беременна, сердце у него упало. Он сидел на краю кровати, отрешенно глядя себе под ноги. Как же так вышло? Впрочем, как так вышло, это как раз самоочевидно. Но как же ему прикажете содержать ребенка?
Тед выдавил из себя некое подобие улыбки.
– И что же нам теперь делать?
Глория ушам своим не поверила. И расплакалась. Однако Тед, будучи Тедом – тем, каким он был в прошлом, – не отступался:
– Как же так вышло? – Глория смотрела на него во все глаза. – Ты что, забыла принять таблетки?
– Тед, у меня будет ребенок, – повторила она, спрыгнула с кровати и направилась в ванную.
Тед налетел на закрытую дверь, остановился перед ней, прижался к двери щекой.
– Думаю, нам надо поговорить.
– О чем тут разговаривать? – откликнулась Глория.
Тед слышал, как она отворила неподатливое оконце над ванной. С улицы донесся лай соседской собаки.
– Думаю, нам надо обсудить это дело со всех сторон, – сказал Тед.
– Дело обсуждению не подлежит, – отозвалась Глория решительно. Затем распахнула дверь и встала перед ним лицом к лицу. – Дело будет либо мальчиком, либо девочкой. Привыкай к этой мысли.
– А что, моего мнения никто уже и не спрашивает? То есть это ведь и мое дело тоже. – Тед понял, что порет чушь, сразу, как только позорные слова беспомощно сорвались с треклятых губ. А что за взгляд подарила ему Глория – нечто среднее между: «Да кто ты, собственно, такой?» и «Так я и знала, что ты поведешь себя как свинья».
– Прости, – сказал Тед. Он в самом деле извинялся, причем сразу за многое. – Просто это такое потрясение. Такой сюрприз, я хотел сказать. Мне нужно освоиться. Я имею в виду, готовы ли мы к такому шагу?
– Подготовимся, – отрезала Глория.
Тед обнял жену, остро осознавая, до чего же она тоненькая и хрупкая, гадая, как же она может содержать в себе иную жизнь, и сказал ей, что они, конечно же, подготовятся, сказал, что любит ее, и, хотя слов в таких случаях недостаточно, Глория приняла их на веру – и самую малость растаяла и прижалась к мужу.
А Тед чувствовал себя лжецом, да, собственно, он и лгал, ибо, лежа в постели, размышлял про себя, что ни капельки не любит Глорию, проклинал себя за то, что не отбоярился от этого брака еще до того, как случилось непоправимое. Он никак не мог смириться с мыслью о необходимости подготовиться к рождению ребенка, понятия не имел, что вообще надо думать. Думал только о том, что ему предстоит написать еще девять глав диссертации из десяти, и что профессора в него не особо верят, так что надо бы уж расстараться. Даже тогда Тед сей же миг осознал весь отвратительный эгоизм своих рассуждений, но ничего с собою поделать не мог. Так он себя и оправдывал. Дескать, он, бедняга, страдает врожденной моральной неустойчивостью, и помочь здесь не в силах ни медицина, ни обращение к разуму. Должно быть, во время беременности, когда он только-только формировался, его мать питалась неправильно – интересно чем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65