раскинув руки, командир вскричал: «Дионисио!» – и заключил друга в весьма ощутимые объятия.
– Мать твою за ногу! – воскликнул полковник Фелипе Морено. – Вот уж не думал, что снова тебя увижу! Какого черта ты здесь делаешь?
– Я вон в том городе живу. – Дионисио махнул рукой в сторону Кочадебахо де лос Гатос. – Отец говорил, ты теперь самый молодой полковник во всей армии? Поздравляю.
– Да что толку, – сказал Фелипе. – Ну вот – полковник, а меня послали сюда, отрядив только одного офицера, полного идиота с чурбаком вместо башки, и дали одну роту, а здесь нужно три.
– Они из гвардейского полка? – спросил Дионисио, кивнув на сосредоточенных солдат в хаки, у которых сейчас была одна задача: выбрать цель и стрелять.
– Да, слава тебе господи. Были б срочники, давно бы уже дезертировали.
– Ладно, Фелипе, после переговорим. Ты, наверное, уже понял – мы сами атакуем вон с того склона. Вскоре из города выйдут женщины и тоже атакуют. Смотри, не стреляй по ним. У нас мало боеприпасов, мы собирались выйти на врага с мачете, если патронов не хватит.
– Храбрые вы мужики! – заметил офицер.
– Кстати, командует нами женщина, ее зовут Ремедиос, и она хочет быть главной, поскольку это все же скорее наша война, чем ваша.
Фелипе приподнял бровь и усмехнулся – подлинный аристократ, как всякий офицер любой элитной части во всем мире.
– Великолепно, – сказал он. – Мы примкнем штыки и атакуем, когда увидим, что вы пошли вперед. У моих солдат еще не было настоящей практики в штыковой атаке, но, думаю, те в лагере долго не продержатся.
Возвращаясь к своим, Дионисио не обращал внимания на чирикавшие пули и думал лишь о том, как однажды в Вальедупаре неохотно пошел с Аникой в бар. С ними был ее брат, которого Дионисио с первого взгляда невзлюбил за смазливость, самоуверенность и просто потому, что тот – удачливый молодой офицер из самого престижного полка. Пройдя срочную службу, Дионисио питал отвращение к армии, ненавидел ее мелочность, чинопочитание и формализм. На его взгляд, в стране, где голодающим людям не хватает на жизнь, тратить деньги на армию – ужасное расточительство. Сейчас Дионисио с усмешкой припомнил, как через пару часов сдружился с Фелипе, и Аника потом дулась, потому что ее весь вечер не слушали. Воспоминание согревало Дионисио, но эта картинка – Аника гоняет в стакане кусочки льда, а он и Фелипе спорят о демократии – бередила незаживающую душевную рану. И он понял вдруг, почему не остерегается пуль.
– Офицер ждет твоих распоряжений, – бросил он Ремедиос и отправился созывать кошек. Дионисио решил не повторять прежней ошибки и не уступать человеколюбию.
Испанские солдаты под предводительством возлюбленного Ремедиос, графа Помпейо Ксавьера де Эстремадуры, и женщины во главе с Фульгенсией Астиз вышли из города по подъемному мосту. Они разделились на две колонны, поскольку граф отказался находиться в подчинении у женщины. Фульгенсия в ответ высокомерно парировала: она готова на что угодно, лишь бы не полагаться на мужчину. Несмотря на перебранку, солдаты и женщины начали выдвигаться на неприятеля с той самой стороны, откуда нападение первоначально и ожидалось, только теперь она стала вражеским тылом. Атакующие сумели пройти не больше сотни метров, и вот почему.
Во-первых, им навстречу хлынули те крестоносцы, что, избегая ада перекрестного огня, пытались укрыться в дальнем конце долины. Трусость противника совсем не входила в стратегические расчеты военного совета, и возмущенная Фульгенсия поначалу даже растерялась. Но вскоре испанские солдаты уже тыкали заржавевшими рапирами в расщелины и норы, а женщины бессердечно палили в спины крестоносцам, которые бросились обратно к своим позициям или карабкались по осыпавшимся анденам.
Во-вторых, отцепившись от верхушки горы, над городом нависла туча, а на юге набухала еще одна. Тучи сползали ниже и затмевали все вокруг, оставляя на ружейных стволах капельки влаги и окутывая мир серыми промозглыми сумерками.
– Вот дерьмо! – возопил голос, явно принадлежавший Хекторо, а другой, похожий на Мисаэля, ответил:
– Ничего, сейчас разгуляется, так всегда бывает.
– Прекратить огонь! – крикнула Ремедиос, что было излишне, поскольку, не видя, куда палить, все его и так прекратили.
Однако не разгулялось. Наоборот, полило. Будто сговорившись, набрякшие испарениями облака громоздились в кучу, что отчетливо виднелась в просветы между кронами деревьев в джунглях, где Кармен рыхлила землю палочкой из квебрахо и в каждую лунку опускала по три зернышка кукурузы: одно – богам, другое – птицам, а третье себе на прокорм. Бойцов колотила дрожь, в неудержимом потопе они кутались в пончо и натягивали шляпы поглубже, но вымокли так, словно не раздеваясь окунулись в озеро. Под неослабевающим ливнем Ремедиос грозила кулаком горам, чья непредсказуемость ей прежде так нравилась, и по лицу ее струились слезы ярости и разочарования. Она плакала впервые с тех пор, как нашла своего брата мертвым среди солдат, которых сама же помогала уничтожать, и всего в третий раз со времен Произвола, когда маленькой девочкой видела, как растерзали ее родителей.
– Так и знал, что будет дождь, – послышался голос Мисаэля. – У меня лодыжка ныла.
– Что ж ты нам не сказал, приятель? – раздался голос Педро.
Посреди непроглядного тумана появился и разрастался крохотный яркий огонек. Свечение запульсировало, побледнело и вдруг взорвалось огромным желтым пламенем, охватившим все пространство над долиной. Оно вспыхивало и накалялось до ярко-серебряного, а потом сникало до ровного золотистого жара. В дрожащем свечении проявилась голова липового священника дона Сальвадора, и благоговейный вздох перекрыл свинцово тяжелые всплески дождя. Отец Гарсиа пал на колени, остальные инстинктивно сделали то же самое, а лицо дона Сальвадора медленно расползлось в его замечательной насмешливой улыбке. Казалось, еще секунда, и лучезарная улыбка превратится в неповторимый смех дона Сальвадора, но она удержалась, только сильнее осветила это доброе лицо, даже больше, чем свет самого видения.
Когда оно взорвалось и свернулось в бесконечно малую точку, из которой и возникло, женщины отошли под защиту города, а дружный строй кошек под командованием Дионисио скрылся в пещерах. Битва уже была выиграна, но дождь безжалостно лил еще два часа, позволяя видеть не дальше воображения.
65. адская яма
– Когда ты встал перед Ремедиос по стойке «смирно», отдал честь и испросил позволения скомандовать солдатам «Разойдись!» – это было что-то! – сказал Дионисио.
– Все, как положено, – ответил полковник Фелипе Морено. – Надеюсь, она не сочла это издевкой.
– Разумеется, нет, – Дионисио снова наполнил чашки крепким черным кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Мать твою за ногу! – воскликнул полковник Фелипе Морено. – Вот уж не думал, что снова тебя увижу! Какого черта ты здесь делаешь?
– Я вон в том городе живу. – Дионисио махнул рукой в сторону Кочадебахо де лос Гатос. – Отец говорил, ты теперь самый молодой полковник во всей армии? Поздравляю.
– Да что толку, – сказал Фелипе. – Ну вот – полковник, а меня послали сюда, отрядив только одного офицера, полного идиота с чурбаком вместо башки, и дали одну роту, а здесь нужно три.
– Они из гвардейского полка? – спросил Дионисио, кивнув на сосредоточенных солдат в хаки, у которых сейчас была одна задача: выбрать цель и стрелять.
– Да, слава тебе господи. Были б срочники, давно бы уже дезертировали.
– Ладно, Фелипе, после переговорим. Ты, наверное, уже понял – мы сами атакуем вон с того склона. Вскоре из города выйдут женщины и тоже атакуют. Смотри, не стреляй по ним. У нас мало боеприпасов, мы собирались выйти на врага с мачете, если патронов не хватит.
– Храбрые вы мужики! – заметил офицер.
– Кстати, командует нами женщина, ее зовут Ремедиос, и она хочет быть главной, поскольку это все же скорее наша война, чем ваша.
Фелипе приподнял бровь и усмехнулся – подлинный аристократ, как всякий офицер любой элитной части во всем мире.
– Великолепно, – сказал он. – Мы примкнем штыки и атакуем, когда увидим, что вы пошли вперед. У моих солдат еще не было настоящей практики в штыковой атаке, но, думаю, те в лагере долго не продержатся.
Возвращаясь к своим, Дионисио не обращал внимания на чирикавшие пули и думал лишь о том, как однажды в Вальедупаре неохотно пошел с Аникой в бар. С ними был ее брат, которого Дионисио с первого взгляда невзлюбил за смазливость, самоуверенность и просто потому, что тот – удачливый молодой офицер из самого престижного полка. Пройдя срочную службу, Дионисио питал отвращение к армии, ненавидел ее мелочность, чинопочитание и формализм. На его взгляд, в стране, где голодающим людям не хватает на жизнь, тратить деньги на армию – ужасное расточительство. Сейчас Дионисио с усмешкой припомнил, как через пару часов сдружился с Фелипе, и Аника потом дулась, потому что ее весь вечер не слушали. Воспоминание согревало Дионисио, но эта картинка – Аника гоняет в стакане кусочки льда, а он и Фелипе спорят о демократии – бередила незаживающую душевную рану. И он понял вдруг, почему не остерегается пуль.
– Офицер ждет твоих распоряжений, – бросил он Ремедиос и отправился созывать кошек. Дионисио решил не повторять прежней ошибки и не уступать человеколюбию.
Испанские солдаты под предводительством возлюбленного Ремедиос, графа Помпейо Ксавьера де Эстремадуры, и женщины во главе с Фульгенсией Астиз вышли из города по подъемному мосту. Они разделились на две колонны, поскольку граф отказался находиться в подчинении у женщины. Фульгенсия в ответ высокомерно парировала: она готова на что угодно, лишь бы не полагаться на мужчину. Несмотря на перебранку, солдаты и женщины начали выдвигаться на неприятеля с той самой стороны, откуда нападение первоначально и ожидалось, только теперь она стала вражеским тылом. Атакующие сумели пройти не больше сотни метров, и вот почему.
Во-первых, им навстречу хлынули те крестоносцы, что, избегая ада перекрестного огня, пытались укрыться в дальнем конце долины. Трусость противника совсем не входила в стратегические расчеты военного совета, и возмущенная Фульгенсия поначалу даже растерялась. Но вскоре испанские солдаты уже тыкали заржавевшими рапирами в расщелины и норы, а женщины бессердечно палили в спины крестоносцам, которые бросились обратно к своим позициям или карабкались по осыпавшимся анденам.
Во-вторых, отцепившись от верхушки горы, над городом нависла туча, а на юге набухала еще одна. Тучи сползали ниже и затмевали все вокруг, оставляя на ружейных стволах капельки влаги и окутывая мир серыми промозглыми сумерками.
– Вот дерьмо! – возопил голос, явно принадлежавший Хекторо, а другой, похожий на Мисаэля, ответил:
– Ничего, сейчас разгуляется, так всегда бывает.
– Прекратить огонь! – крикнула Ремедиос, что было излишне, поскольку, не видя, куда палить, все его и так прекратили.
Однако не разгулялось. Наоборот, полило. Будто сговорившись, набрякшие испарениями облака громоздились в кучу, что отчетливо виднелась в просветы между кронами деревьев в джунглях, где Кармен рыхлила землю палочкой из квебрахо и в каждую лунку опускала по три зернышка кукурузы: одно – богам, другое – птицам, а третье себе на прокорм. Бойцов колотила дрожь, в неудержимом потопе они кутались в пончо и натягивали шляпы поглубже, но вымокли так, словно не раздеваясь окунулись в озеро. Под неослабевающим ливнем Ремедиос грозила кулаком горам, чья непредсказуемость ей прежде так нравилась, и по лицу ее струились слезы ярости и разочарования. Она плакала впервые с тех пор, как нашла своего брата мертвым среди солдат, которых сама же помогала уничтожать, и всего в третий раз со времен Произвола, когда маленькой девочкой видела, как растерзали ее родителей.
– Так и знал, что будет дождь, – послышался голос Мисаэля. – У меня лодыжка ныла.
– Что ж ты нам не сказал, приятель? – раздался голос Педро.
Посреди непроглядного тумана появился и разрастался крохотный яркий огонек. Свечение запульсировало, побледнело и вдруг взорвалось огромным желтым пламенем, охватившим все пространство над долиной. Оно вспыхивало и накалялось до ярко-серебряного, а потом сникало до ровного золотистого жара. В дрожащем свечении проявилась голова липового священника дона Сальвадора, и благоговейный вздох перекрыл свинцово тяжелые всплески дождя. Отец Гарсиа пал на колени, остальные инстинктивно сделали то же самое, а лицо дона Сальвадора медленно расползлось в его замечательной насмешливой улыбке. Казалось, еще секунда, и лучезарная улыбка превратится в неповторимый смех дона Сальвадора, но она удержалась, только сильнее осветила это доброе лицо, даже больше, чем свет самого видения.
Когда оно взорвалось и свернулось в бесконечно малую точку, из которой и возникло, женщины отошли под защиту города, а дружный строй кошек под командованием Дионисио скрылся в пещерах. Битва уже была выиграна, но дождь безжалостно лил еще два часа, позволяя видеть не дальше воображения.
65. адская яма
– Когда ты встал перед Ремедиос по стойке «смирно», отдал честь и испросил позволения скомандовать солдатам «Разойдись!» – это было что-то! – сказал Дионисио.
– Все, как положено, – ответил полковник Фелипе Морено. – Надеюсь, она не сочла это издевкой.
– Разумеется, нет, – Дионисио снова наполнил чашки крепким черным кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109