До генерала вдруг дошло, что еще несколько человек тоже одеты в остатки древних доспехов; он сморгнул и потряс головой.
– Так звали моего предка, – сказал генерал. – Он пропал в 1533 году во время экспедиции, отправившейся на поиски города Вилькабамба, и это он основал Ипасуэно.
– Вот именно! – воскликнул граф. – А потому я заявляю права на все твои владения, которые не являются твоими, пока я пристойно не скончаюсь.
Недоумение генерала еще больше возросло, когда граф прибавил:
– Поскольку я твой старший родственник, ты должен покориться моей власти, а иначе я отрежу тебе нос, как тому мавру в Кордове!
– Мы позже переговорим об этом наедине, – дипломатично ответил генерал и поманил к себе сына, который пытался незаметно улизнуть: – Дионисио, поди сюда и объясни мне кое-что.
Никакие объяснения за завтраком в ресторане «У донны Флор» не смогли убедить генерала, что граф – действительно граф, которого в день святой Цецилии вместе с пятьюдесятью солдатами погребла под собой снежная лавина, но Аурелио вернул их к жизни, чтобы помогли раскопать город. Дионисио показал отцу фамильный перстень Монтес Coca.
– Граф его узнал и требует обратно. По счастью, он помнит только то, что происходило сотни лет назад, и забудет, что собирался отрезать тебе нос. Ремедиос за ним приглядывает, чему я очень рад.
Английский посол, ничего не поняв из пространного доклада на кастильском диалекте, пинками отгонял свинок, что собрались у его ног в ожидании объедков, а потом вдруг понял, что совершил ошибку, заказав «Цыпленка для настоящего мужчины». Когда ядреный соус чили запустил клыки ему в глотку, посланник сильно поперхнулся, и слюна неудержимым потоком потекла из перекошенного рта прямо на скатерть. Ярко-красный румянец, заливший лицо и шею посла и превративший его в подобие саламандры, вероятно, на три четверти был вызван «Цыпленком для настоящего мужчины», а на четверть – жутким стыдом от внезапной le'se-majeste… С вытаращенными глазами он схватил кувшин для воды, залпом выпил содержимое и только потом сообразил, что в кувшине была водка. Бедный посол чувствовал, как неотвратимо накатывает опьянение; пот лил с него ручьями. Он еще успел скормить немного объедков свиньям, и те с визгом убежали, а потом голова посланника медленно опустилась в тарелку с недоеденным завтраком, и он, пуская слюни, убаюкался сном младенца. В оцепенении он напрудил себе в резиновые сапоги, а снилось ему, как донна Констанца и Гонзаго забавляются в луже рвоты.
– Ремедиос… – повторил генерал, не замечавший состояния посла. – Где-то я слышал это имя, и лицо ее кажется очень знакомым. – Он покопался в памяти. – Я видел ее на листовке «Разыскивается преступник», она – лидер «Народного Авангарда»!
Дионисио похолодел при мысли, что генерал надумает сейчас арестовать Ремедиос, и перебил отца:
– «Народный Авангард» давно распустили, папа, как только был объявлен мир. Как тебе еда, мама, нравится?
На лице мамы Хулии, непривычной к воздействию коки, еще блуждала улыбка. Мама кивнула в ответ:
– Мне-то да, а вот ему, по-моему, нет.
Проследив за направлением ее взгляда, присутствующие разом отметили печальное состояние посла: он уткнулся лицом в тарелку и напустил в нее лужицу слюны, что уже потихоньку стекала на пол.
– Господи! – проговорил генерал, поднимая пустой кувшин. – Он все выпил! Наверное, подумал, там анисовая вода.
– Нужно прочистить ему желудок, – сказал Дионисио.
– Ой! Он обдудолился! – неделикатно обнародовала свои наблюдения мама Хулия.
– Что за выражение, дорогая! – упрекнул ее муж, на что она упрямо ответила:
– Так обдудолился же! – и, лихо сдвинув набекрень экстравагантную шляпку, спросила: – Ну, как я выгляжу?
– Да что ж за день такой ужасный! – простонал Дионисио. – Мне так хотелось показать, чего мы достигли, и произвести на вас впечатление. Пойду за Аурелио, он займется послом.
Пока Дионисио не было, появилась молодая женщина с младенцем, и мама Хулия подскочила к ним и заворковала над ребенком. Тот, сморщив личико и суча ручками-ножками, захныкал, и мама Хулия, чтобы успокоить дитя, сунула ему в рот пухлый палец.
– Бедняжка голодный, – сказала она.
– Он плачет, потому что у него нет имени, – ответила молодая мать. – Мы его еще не окрестили.
– А как вы его назовете?
– Дионисио Двадцатый. Правда, миленький?
Мама Хулия машинально повторила имя, но вдруг напряглась:
– Двадцатый маленький Дионисио? А кто его отец?
– Дионисио, разумеется. Ну тот, со шрамами на гриле. Генерал вознес взгляд к небесам, глаза же мамы Хулии просто закатились.
– Что?! Сколько же их у него?
Девушка довольно улыбнулась и покачала ребеночка на бедре:
– Этот – самый последний Дионисио, а еще есть штук двадцать маленьких Аник.
Кока мгновенно улетучилась из мамы Хулии. Она глубоко вздохнула и ледяным тоном произнесла:
– Вы слишком молоды, чтобы иметь сорок детей.
– Так жен-то у него полно.
Мама Хулия зашагала прочь от ресторана, и генерал бросился за ней следом. Она сорвала с головы шляпку с причудливыми цветами, закатала рукава и неслась по улице, разыскивая сына и выкрикивая:
– Ну, покажись, злодей! Распутник! Врун!
Потом она лупила Дионисио по голове зонтиком, тот прикрывался, а толпа радостных зевак подбадривала маму Хулию.
– Хернандо! – кричала она. – Сделай же что-нибудь! Он мне больше не сын! Он опозорил имя семьи! Кобелина!
Генерал разоружил ее и держал за руки, а она вырывалась и вопила, пока, наконец, не расплакалась у него на груди:
– Где же мы возьмем денег на сорок подарков ко Дню всех святых?
– Ничего, ничего, – бормотал генерал, гладя ее по голове; потом взглянул на Дионисио: – Я с тобой позже поговорю.
Появление капитана Папагато и генерала Фуэрте отвлекло генеральское внимание от жены и сына. Капитан Папагато хоть и боялся, что генерал Хернандо Монтес Соса признает в нем дезертира, не смог пропустить лупцевания Дионисио зонтиком. Генерал и в самом деле узнал молодого капитана, который в Вальедупаре сменил имя на Папагато и исчез сразу после убийства генерала Фуэрте. Отец Дионисио уже открыл рот, еще не зная, что скажет, когда в дверях дома появился генерал Фуэрте собственной персоной: он пытался прогнать небольшую свинью, которая тайком к нему пробралась и стала жрать ботинок. Генерал Фуэрте решил на людях в тот день не показываться, поскольку Монтес Соса был когда-то его заместителем, а сам он инсценировал собственную гибель, чтобы дезертировать из армии.
Старые знакомцы встретились взглядами и молча застыли с разинутыми ртами. Палец Монтес Соса тыкал в Фуэрте:
– Но ведь ты же умер!
– Умер, умер, – ответил генерал Фуэрте и проворно шмыгнул в дом.
Генерал Монтес Соса закрыл лицо руками и несколько раз встряхнул головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Так звали моего предка, – сказал генерал. – Он пропал в 1533 году во время экспедиции, отправившейся на поиски города Вилькабамба, и это он основал Ипасуэно.
– Вот именно! – воскликнул граф. – А потому я заявляю права на все твои владения, которые не являются твоими, пока я пристойно не скончаюсь.
Недоумение генерала еще больше возросло, когда граф прибавил:
– Поскольку я твой старший родственник, ты должен покориться моей власти, а иначе я отрежу тебе нос, как тому мавру в Кордове!
– Мы позже переговорим об этом наедине, – дипломатично ответил генерал и поманил к себе сына, который пытался незаметно улизнуть: – Дионисио, поди сюда и объясни мне кое-что.
Никакие объяснения за завтраком в ресторане «У донны Флор» не смогли убедить генерала, что граф – действительно граф, которого в день святой Цецилии вместе с пятьюдесятью солдатами погребла под собой снежная лавина, но Аурелио вернул их к жизни, чтобы помогли раскопать город. Дионисио показал отцу фамильный перстень Монтес Coca.
– Граф его узнал и требует обратно. По счастью, он помнит только то, что происходило сотни лет назад, и забудет, что собирался отрезать тебе нос. Ремедиос за ним приглядывает, чему я очень рад.
Английский посол, ничего не поняв из пространного доклада на кастильском диалекте, пинками отгонял свинок, что собрались у его ног в ожидании объедков, а потом вдруг понял, что совершил ошибку, заказав «Цыпленка для настоящего мужчины». Когда ядреный соус чили запустил клыки ему в глотку, посланник сильно поперхнулся, и слюна неудержимым потоком потекла из перекошенного рта прямо на скатерть. Ярко-красный румянец, заливший лицо и шею посла и превративший его в подобие саламандры, вероятно, на три четверти был вызван «Цыпленком для настоящего мужчины», а на четверть – жутким стыдом от внезапной le'se-majeste… С вытаращенными глазами он схватил кувшин для воды, залпом выпил содержимое и только потом сообразил, что в кувшине была водка. Бедный посол чувствовал, как неотвратимо накатывает опьянение; пот лил с него ручьями. Он еще успел скормить немного объедков свиньям, и те с визгом убежали, а потом голова посланника медленно опустилась в тарелку с недоеденным завтраком, и он, пуская слюни, убаюкался сном младенца. В оцепенении он напрудил себе в резиновые сапоги, а снилось ему, как донна Констанца и Гонзаго забавляются в луже рвоты.
– Ремедиос… – повторил генерал, не замечавший состояния посла. – Где-то я слышал это имя, и лицо ее кажется очень знакомым. – Он покопался в памяти. – Я видел ее на листовке «Разыскивается преступник», она – лидер «Народного Авангарда»!
Дионисио похолодел при мысли, что генерал надумает сейчас арестовать Ремедиос, и перебил отца:
– «Народный Авангард» давно распустили, папа, как только был объявлен мир. Как тебе еда, мама, нравится?
На лице мамы Хулии, непривычной к воздействию коки, еще блуждала улыбка. Мама кивнула в ответ:
– Мне-то да, а вот ему, по-моему, нет.
Проследив за направлением ее взгляда, присутствующие разом отметили печальное состояние посла: он уткнулся лицом в тарелку и напустил в нее лужицу слюны, что уже потихоньку стекала на пол.
– Господи! – проговорил генерал, поднимая пустой кувшин. – Он все выпил! Наверное, подумал, там анисовая вода.
– Нужно прочистить ему желудок, – сказал Дионисио.
– Ой! Он обдудолился! – неделикатно обнародовала свои наблюдения мама Хулия.
– Что за выражение, дорогая! – упрекнул ее муж, на что она упрямо ответила:
– Так обдудолился же! – и, лихо сдвинув набекрень экстравагантную шляпку, спросила: – Ну, как я выгляжу?
– Да что ж за день такой ужасный! – простонал Дионисио. – Мне так хотелось показать, чего мы достигли, и произвести на вас впечатление. Пойду за Аурелио, он займется послом.
Пока Дионисио не было, появилась молодая женщина с младенцем, и мама Хулия подскочила к ним и заворковала над ребенком. Тот, сморщив личико и суча ручками-ножками, захныкал, и мама Хулия, чтобы успокоить дитя, сунула ему в рот пухлый палец.
– Бедняжка голодный, – сказала она.
– Он плачет, потому что у него нет имени, – ответила молодая мать. – Мы его еще не окрестили.
– А как вы его назовете?
– Дионисио Двадцатый. Правда, миленький?
Мама Хулия машинально повторила имя, но вдруг напряглась:
– Двадцатый маленький Дионисио? А кто его отец?
– Дионисио, разумеется. Ну тот, со шрамами на гриле. Генерал вознес взгляд к небесам, глаза же мамы Хулии просто закатились.
– Что?! Сколько же их у него?
Девушка довольно улыбнулась и покачала ребеночка на бедре:
– Этот – самый последний Дионисио, а еще есть штук двадцать маленьких Аник.
Кока мгновенно улетучилась из мамы Хулии. Она глубоко вздохнула и ледяным тоном произнесла:
– Вы слишком молоды, чтобы иметь сорок детей.
– Так жен-то у него полно.
Мама Хулия зашагала прочь от ресторана, и генерал бросился за ней следом. Она сорвала с головы шляпку с причудливыми цветами, закатала рукава и неслась по улице, разыскивая сына и выкрикивая:
– Ну, покажись, злодей! Распутник! Врун!
Потом она лупила Дионисио по голове зонтиком, тот прикрывался, а толпа радостных зевак подбадривала маму Хулию.
– Хернандо! – кричала она. – Сделай же что-нибудь! Он мне больше не сын! Он опозорил имя семьи! Кобелина!
Генерал разоружил ее и держал за руки, а она вырывалась и вопила, пока, наконец, не расплакалась у него на груди:
– Где же мы возьмем денег на сорок подарков ко Дню всех святых?
– Ничего, ничего, – бормотал генерал, гладя ее по голове; потом взглянул на Дионисио: – Я с тобой позже поговорю.
Появление капитана Папагато и генерала Фуэрте отвлекло генеральское внимание от жены и сына. Капитан Папагато хоть и боялся, что генерал Хернандо Монтес Соса признает в нем дезертира, не смог пропустить лупцевания Дионисио зонтиком. Генерал и в самом деле узнал молодого капитана, который в Вальедупаре сменил имя на Папагато и исчез сразу после убийства генерала Фуэрте. Отец Дионисио уже открыл рот, еще не зная, что скажет, когда в дверях дома появился генерал Фуэрте собственной персоной: он пытался прогнать небольшую свинью, которая тайком к нему пробралась и стала жрать ботинок. Генерал Фуэрте решил на людях в тот день не показываться, поскольку Монтес Соса был когда-то его заместителем, а сам он инсценировал собственную гибель, чтобы дезертировать из армии.
Старые знакомцы встретились взглядами и молча застыли с разинутыми ртами. Палец Монтес Соса тыкал в Фуэрте:
– Но ведь ты же умер!
– Умер, умер, – ответил генерал Фуэрте и проворно шмыгнул в дом.
Генерал Монтес Соса закрыл лицо руками и несколько раз встряхнул головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109