Хочешь, я тебя порекомендую, нормально заработаешь. Изобразишь домны там, новостройки, пару ракет или ракету и спутник, книжек побольше, пшеницу можно, красиво будет. Ну и людей – человека четыре с хорошими такими лицами, ты же умеешь…
– Какое, скажи, отношение имеет ваша юриспруденция к домнам и спутникам?
– Но красиво же, а потом кто из нас художник, придумай что-нибудь другое: звезды, зверей, грибы-ягоды. Берешься или нет? С деканом разговаривать?
– Нет, Вова, не хочу…
– Я же просил, никогда не называй меня Вовой! – Обиделся, порозовел, кулаки сами собой сжались, лицо – чисто партизан на допросе. – Володя, Владимир, Замятин, наконец. Зови меня по фамилии, если…
– Я тоже неоднократно просила не приставать ко мне с дурацкими идеями о работе, учебе и прочих общественно-полезных занятиях.
– Но ты же неправильно живешь! – Все, началась дискуссия, хлебом не корми – дай подискутировать. Идею в массы! От каждого по способностям, каждому по труду! Все, как один, должны проникнуться и осознать. – Нельзя питаться только бананами и целыми днями валяться на диване, изредка пописывая картины, которые скорее похожи на иконы. Хочешь в диссиденты? Может, уйдешь в монастырь? Из училища тебя поперли, скажи спасибо, что из комсомола не исключили…
– Спасибо! От всего сердца! Низкий поклон вам, товарищи комсомольцы, что не изгнали из своих сплоченных рядов, не кинули на произвол судьбы, что бы я без вас делала?!
– Инара, я же о тебе беспокоюсь. Ты нарываешься на крупные неприятности, тебе нужно подумать и в корне изменить свою жизнь…
– Пошел вон.
Да, из художественного училища поперли, портреты не понравились, навевают, видите ли, упадническое настроение и способствуют культивированию чуждой нам религиозной идеологии. Да, Конституция СССР гарантирует право на труд, а кто этим правом не пользуется – тунеядец. Если ты не инвалид, должен или учиться или работать.
Должен – ради бога. Отец устроил медсестрой в районную поликлинику. По идее, нужно было бы отсиживать по восемь часов каждый день в регистратуре, глядя на калек и ипохондриков, и рано или поздно или научиться получать некое моральное удовлетворение от всего этого глубоко общественно-полезного труда, или просто свихнуться. Но, слава богу, охотников на жалкие восемьдесят рублей нашлось предостаточно, и на работе можно было только числиться, а трудился и получал деньги кто-то другой.
Казалось бы, все довольны, все счастливы, все законы соблюдаются, все правила выполняются. Но появляется не в меру идейный Вовочка и заявляет, что так жить нельзя, а надо жить не так. На каком, спрашивается, основании?!
– Солнышко, сейчас я опаздываю на актив, но я забегу завтра, и мы спокойно поговорим, я уверен…
– До или после?
– Что?
– Или прямо в процессе? Хочешь, я тебе презерватив выкрашу в красный-пролетарский, а то все слова, слова… Глубже надо заталкивать идеологию.
– Зачем ты так?!
– Не приходи. Ни завтра, ни послезавтра. Найди себе ударницу-многостаночницу, она тебя лучше поймет.
Выскочил, хлопнул дверью, протарахтел по ступенькам. Вот и замечательно, даже на душе повеселело.
Зазвонил телефон.
– Инара? Это Сергей. Может, прямо сейчас встретимся? Я… меня на патрулирование ночью поставили. В восемь, значит, не получится, то есть можно, но слишком быстро, и вообще…
– Давай на завтра перенесем.
– Не надо на завтра, – взмолился Сергей, – у меня для тебя сюрприз есть. В общем, стрельнуть хочешь?
– Что сделать?
– Из пистолета стрельнуть. Мне пистолет выдали, ну и я подумал, может, ты… тебе…
– Конечно, хочу. Где встречаемся?
– Под Варежкой, в полседьмого, там как раз электричка, в городе же нельзя, надо…
– Жди.
«Под Варежкой» – это у железнодорожного вокзала. Там на площади скульптурная композиция: обобщенный ветеран труда в каменном фартуке посылает известно куда обобщенного юношу в каменном танкистском шлеме, а направление движения указывает мускулистой рукой в огромной каменной рукавице.
Сергей топтался под рукавицей в форме, с сумкой.
– Патроны? – поинтересовалась Инара, похлопав по сумке, в которой что-то звякнуло.
– Мишени.
Электричкой добрались до маленького полустанка с гордым названием «42-й километр». Зашли в лес, отыскали поляну побольше.
Сергей расставил на камне жестяные банки, отсчитал десять шагов, осторожно вынул из кобуры пистолет.
– Снимаем с предохранителя, – щелкнул собачкой, – целимся, – поднял руку, зажмурив один глаз, – пли!
Эхо шарахнулось между деревьями, спугнув пару соек. Крайняя банка, подпрыгнув, упала в траву.
– Теперь твоя очередь.
Пистолет оказался тяжелым и теплым.
– Огонь!
Сойки, собиравшиеся было вернуться, улетели теперь навсегда. Но все мишени остались на месте. В последний момент рука дернулась, и ствол задрался в небо.
– Смотри, смотри, ты дырку в облаке прострелила! – завопил Сергей.
– Вижу. – Инара выстрелила еще раз, потом еще раз, уже двумя руками держа пистолет, но банки, как приклеенные, не сдвинулись ни на миллиметр.
– Давай вместе, – Сергей обнял ее сзади, – опусти руку, расслабься, теперь поднимаем медленно, – он положил свою руку на ее, прижался к ее щеке, – мушку плавно подводим под дно банки, теперь нежно, но смело жмем на спуск. Ба-бах.
Пистолет, повторив Сережин «ба-бах», послушно выстрелил, и банка также послушно взлетела в воздух.
– Ура?
– Ура.
– Теперь сама попробуешь? – Сергей нехотя отпустил ее руку, отошел.
– Нет, давай еще вместе.
Засиял от удовольствия, вернулся, прижался плотнее.
Стреляли, пока не кончились патроны. У Инары без страховки так ничего и не получилось, в камень еще удавалось попасть, а в банку – никак.
– Может, завтра еще попробуем?
– А ты завтра разве не с Вовиком?
– Я вообще больше не с Вовиком.
Сергей удивился и обрадовался одновременно:
– Поссорились?
– Разошлись, как в море корабли.
Он даже вспотел от волнения и начал заикаться:
– Тогда, может, мне это… можно…
– Можно.
– А прямо сейчас?
– Прямо сейчас ты на патрулирование опаздываешь.
– Тогда я завтра… Ты же не шутишь? Все серьезно?
– Абсолютно.
– А может, заявление подадим, пока ты не передумала?
– Не будем торопиться, ладно?
– Молчу.
– А Замятину скажи, что, если он ко мне еще раз приблизится, ты ему голову отстрелишь.
Турецкий. 6 апреля. 10.00
На столе лежала записка: «Смотри новости. Эксперты работают в две смены, обещали закончить сегодня. Не тяни резину! Костя». Турецкий набрал Меркулова, но он не отвечал, секретарша в приемной – тоже. Бред какой-то, они что, решили в подполье уйти?
Он позвонил экспертам. На этот раз экспертиза была поручена НИИ криминалистики ФСБ.
– Есть приказ по телефону никаких переговоров не вести, – ответил ему незнакомый голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Какое, скажи, отношение имеет ваша юриспруденция к домнам и спутникам?
– Но красиво же, а потом кто из нас художник, придумай что-нибудь другое: звезды, зверей, грибы-ягоды. Берешься или нет? С деканом разговаривать?
– Нет, Вова, не хочу…
– Я же просил, никогда не называй меня Вовой! – Обиделся, порозовел, кулаки сами собой сжались, лицо – чисто партизан на допросе. – Володя, Владимир, Замятин, наконец. Зови меня по фамилии, если…
– Я тоже неоднократно просила не приставать ко мне с дурацкими идеями о работе, учебе и прочих общественно-полезных занятиях.
– Но ты же неправильно живешь! – Все, началась дискуссия, хлебом не корми – дай подискутировать. Идею в массы! От каждого по способностям, каждому по труду! Все, как один, должны проникнуться и осознать. – Нельзя питаться только бананами и целыми днями валяться на диване, изредка пописывая картины, которые скорее похожи на иконы. Хочешь в диссиденты? Может, уйдешь в монастырь? Из училища тебя поперли, скажи спасибо, что из комсомола не исключили…
– Спасибо! От всего сердца! Низкий поклон вам, товарищи комсомольцы, что не изгнали из своих сплоченных рядов, не кинули на произвол судьбы, что бы я без вас делала?!
– Инара, я же о тебе беспокоюсь. Ты нарываешься на крупные неприятности, тебе нужно подумать и в корне изменить свою жизнь…
– Пошел вон.
Да, из художественного училища поперли, портреты не понравились, навевают, видите ли, упадническое настроение и способствуют культивированию чуждой нам религиозной идеологии. Да, Конституция СССР гарантирует право на труд, а кто этим правом не пользуется – тунеядец. Если ты не инвалид, должен или учиться или работать.
Должен – ради бога. Отец устроил медсестрой в районную поликлинику. По идее, нужно было бы отсиживать по восемь часов каждый день в регистратуре, глядя на калек и ипохондриков, и рано или поздно или научиться получать некое моральное удовлетворение от всего этого глубоко общественно-полезного труда, или просто свихнуться. Но, слава богу, охотников на жалкие восемьдесят рублей нашлось предостаточно, и на работе можно было только числиться, а трудился и получал деньги кто-то другой.
Казалось бы, все довольны, все счастливы, все законы соблюдаются, все правила выполняются. Но появляется не в меру идейный Вовочка и заявляет, что так жить нельзя, а надо жить не так. На каком, спрашивается, основании?!
– Солнышко, сейчас я опаздываю на актив, но я забегу завтра, и мы спокойно поговорим, я уверен…
– До или после?
– Что?
– Или прямо в процессе? Хочешь, я тебе презерватив выкрашу в красный-пролетарский, а то все слова, слова… Глубже надо заталкивать идеологию.
– Зачем ты так?!
– Не приходи. Ни завтра, ни послезавтра. Найди себе ударницу-многостаночницу, она тебя лучше поймет.
Выскочил, хлопнул дверью, протарахтел по ступенькам. Вот и замечательно, даже на душе повеселело.
Зазвонил телефон.
– Инара? Это Сергей. Может, прямо сейчас встретимся? Я… меня на патрулирование ночью поставили. В восемь, значит, не получится, то есть можно, но слишком быстро, и вообще…
– Давай на завтра перенесем.
– Не надо на завтра, – взмолился Сергей, – у меня для тебя сюрприз есть. В общем, стрельнуть хочешь?
– Что сделать?
– Из пистолета стрельнуть. Мне пистолет выдали, ну и я подумал, может, ты… тебе…
– Конечно, хочу. Где встречаемся?
– Под Варежкой, в полседьмого, там как раз электричка, в городе же нельзя, надо…
– Жди.
«Под Варежкой» – это у железнодорожного вокзала. Там на площади скульптурная композиция: обобщенный ветеран труда в каменном фартуке посылает известно куда обобщенного юношу в каменном танкистском шлеме, а направление движения указывает мускулистой рукой в огромной каменной рукавице.
Сергей топтался под рукавицей в форме, с сумкой.
– Патроны? – поинтересовалась Инара, похлопав по сумке, в которой что-то звякнуло.
– Мишени.
Электричкой добрались до маленького полустанка с гордым названием «42-й километр». Зашли в лес, отыскали поляну побольше.
Сергей расставил на камне жестяные банки, отсчитал десять шагов, осторожно вынул из кобуры пистолет.
– Снимаем с предохранителя, – щелкнул собачкой, – целимся, – поднял руку, зажмурив один глаз, – пли!
Эхо шарахнулось между деревьями, спугнув пару соек. Крайняя банка, подпрыгнув, упала в траву.
– Теперь твоя очередь.
Пистолет оказался тяжелым и теплым.
– Огонь!
Сойки, собиравшиеся было вернуться, улетели теперь навсегда. Но все мишени остались на месте. В последний момент рука дернулась, и ствол задрался в небо.
– Смотри, смотри, ты дырку в облаке прострелила! – завопил Сергей.
– Вижу. – Инара выстрелила еще раз, потом еще раз, уже двумя руками держа пистолет, но банки, как приклеенные, не сдвинулись ни на миллиметр.
– Давай вместе, – Сергей обнял ее сзади, – опусти руку, расслабься, теперь поднимаем медленно, – он положил свою руку на ее, прижался к ее щеке, – мушку плавно подводим под дно банки, теперь нежно, но смело жмем на спуск. Ба-бах.
Пистолет, повторив Сережин «ба-бах», послушно выстрелил, и банка также послушно взлетела в воздух.
– Ура?
– Ура.
– Теперь сама попробуешь? – Сергей нехотя отпустил ее руку, отошел.
– Нет, давай еще вместе.
Засиял от удовольствия, вернулся, прижался плотнее.
Стреляли, пока не кончились патроны. У Инары без страховки так ничего и не получилось, в камень еще удавалось попасть, а в банку – никак.
– Может, завтра еще попробуем?
– А ты завтра разве не с Вовиком?
– Я вообще больше не с Вовиком.
Сергей удивился и обрадовался одновременно:
– Поссорились?
– Разошлись, как в море корабли.
Он даже вспотел от волнения и начал заикаться:
– Тогда, может, мне это… можно…
– Можно.
– А прямо сейчас?
– Прямо сейчас ты на патрулирование опаздываешь.
– Тогда я завтра… Ты же не шутишь? Все серьезно?
– Абсолютно.
– А может, заявление подадим, пока ты не передумала?
– Не будем торопиться, ладно?
– Молчу.
– А Замятину скажи, что, если он ко мне еще раз приблизится, ты ему голову отстрелишь.
Турецкий. 6 апреля. 10.00
На столе лежала записка: «Смотри новости. Эксперты работают в две смены, обещали закончить сегодня. Не тяни резину! Костя». Турецкий набрал Меркулова, но он не отвечал, секретарша в приемной – тоже. Бред какой-то, они что, решили в подполье уйти?
Он позвонил экспертам. На этот раз экспертиза была поручена НИИ криминалистики ФСБ.
– Есть приказ по телефону никаких переговоров не вести, – ответил ему незнакомый голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82