А ведь многие с радостью променяли бы ракетку на удочку или велотренажер. Ан нет. Положение обязывает.
Замятину захотелось сплюнуть, он вдруг вспомнил, где находится, беспомощно огляделся и ограничился переключением канала. Определенно, кроме «Времени», «Дорожного патруля» и «Петровки, 38», смотреть нечего. Но до этих передач еще далеко. Он выключил телевизор. Трюк с уходом от действительности при помощи телевидения с треском провалился.
Березовые поленья в камине догорали, рассыпаясь оранжевыми, моргающими глазами угольков. Просторная гостиная освещалась пляшущим неровным светом живого огня, источавшего тепло и уют, и слабым, пробивающимся из-за неплотно прикрытых штор светом дня уходящего. Еще одного дня, забиравшего отпущенный на Земле срок и приближавшего к естественному биологическому концу.
Замятин вдруг подумал, что окружающие его старинные, но добротные вещи – массивный дубовый стол у противоположной стены, кресло-качалка, в котором он находился, и даже бронзовая статуэтка бегущей рысью лошади на камине – переживут еще не одного хозяина. Останутся, возможно, здесь даже на своих прежних местах. И станут свидетелями новых жизней, точнее, приходов и уходов. Интересно получается: предметы, которые создает человек, могут существовать долгие годы, а то и века, а сам человек – вот он был, и его нет. Хорошо, если оставил после себя что-то стоящее, что помнят. А если, кроме могильной плиты, ничего? И ведь таких большинство. В любом случае материально он уже не существует. А бронзовая лошадка будет неподвижно бежать по камину еще неизвестно сколько времени.
Зазвонил телефон.
– Я возьму, – раздался ее голос, словно из потустороннего мира, и ее тень скользнула в соседнюю, служившую кабинетом комнату.
Замятина всегда восхищала ее способность бесшумно перемещаться, делать свое присутствие незаметным, угадывать внутренним женским чутьем его настроение. Наверное, за это более всего он и ценил ее сейчас и был ей благодарен.
– Подойди к телефону, тебя, – донеслось до него сквозь плотный ворох мыслей.
Нехотя, с беззвучным скрипом Замятин выбрался из-под пледа и прошел в свой рабочий кабинет.
Она предусмотрительно оставила его одного.
Некоторое время он молча слушал собеседника на другом конце провода. Лицо его начало вытягиваться, а кустистые брови поползли вверх. Потом они упали вниз и сошлись на переносице. На лбу обозначились жесткие складки.
– Благодарю за звонок, – резко бросил Замятин и швырнул трубку на аппарат. Не попал. Ну и черт с ней.
Вернулся в гостиную, под теплый плед и к теплому камину, с бесповоротно испорченным настроением.
– Нашел время, когда звонить, засранец, – выругался он, устраиваясь опять в кресле и заворачиваясь в плед.
Из кухни показалась женская голова.
– Что-то случилось?
– Нет-нет, все в порядке, – поспешил заверить ее Замятин. – Не беспокойся. Пустяки. – И добавил уже сам себе: – Действительно, пустяки. Чего это я?
Он стал успокаиваться, даже почувствовал, что его клонит в сон. По телу разливалось умиротворяющее тепло. Но оно не задерживалось, а как-то странно уходило все в ноги и из кончиков пальцев – в пол. Замятин начал мерзнуть. По телу пробежал сперва мелкий, а затем все более усиливающийся озноб. Вернулось неприятное чувство от звонка, толчками запульсировало внизу живота, пробиваясь к мозгу.
В камине тлела исходящая паром зола. Надо было разворошить ее, выгрести наружу еще дышащие жаром красные угольки. И согреться. Подставить им холодеющие руки, лицо, тело.
Замятин решительно поднялся и сделал шаг. Все существо его пронзила неимоверная слабость; вяло, безвольно повисли руки. Он с трудом сделал еще шаг, еще. Ноги едва слушались.
Прошла целая вечность, прежде чем он добрался до камина, обеими руками оперся об него. Теперь оставалось только поднять тонкую чугунную кочергу и немного поорудовать ею в кучке золы. Замятин почувствовал, что начинает задыхаться. Он уже совсем окоченел. Да что же это за наваждение такое?
Замятин нагнулся, потянулся за кочергой. Перед глазами все поплыло; белые, голубые, розовые пятна заплясали в стремительном хороводе. Закружилась голова. И сразу же горло словно сдавило железными клещами, лишая доступа воздуха. Последним усилием он разомкнул рот и закричал.
– Ин… И-а… – Из горла вырвался едва уловимый хрип.
Турецкий. 16 апреля. 16.30
Только бы Славка был на месте. Рекс-пекс-фекс, пробормотал Турецкий обращаясь к телефону. Заклинание подействовало.
– Слава! Мне нужен Арбузов. Срочно, немедленно, прямо сейчас. Не вздумай говорить, что не знаешь, где его найти!
– Как что-то нужно, так всегда Слава, – усмехнулся в трубку Грязнов. – Пляши давай, тогда скажу, где его искать.
– Иди в задницу! Где?
– Дома. Можешь ехать хоть сейчас.
– Поехали вместе. Ты должен обязательно поприсутствовать. И организуй свою группу захвата, так лучше будет.
– На фиг группу захвата! Ты еще штурмовой отряд прихвати, как в Садовниках, и телевидение пригласи! Своими силами как-нибудь обойдемся. – Славка ехать не отказывается – хороший признак, подумал Турецкий, не напирает, что Арбузов – свой мужик и чтобы я от него отвалил. Видимо, что-то у них произошло. – Чего молчишь? – подал голос Грязнов. – Поехали, сам кричал: срочно!
– Ты, конечно, крутой господин, и я тоже крутой господин, но хочу тебе напомнить, что мы с тобой без пяти минут старые пердуны. А он – действующий телохранитель. И я собираюсь в дружеской неформальной обстановке предъявить ему обвинение в убийстве. Поэтому пусть на всякий случай будет группа захвата. Если ты за него ручаешься, они могут под окнами в машине покурить.
– И кого ты на него повесить собрался? – поинтересовался Грязнов. Особого недоверия Турецкий в его голое не почувствовал.
– Калашникову – проститутку из «Ирбиса». Выдвигайся, по дороге расскажу подробно.
По дороге рассказать ничего не получилось: Арбузов жил в Ермолаевском переулке, в минуте езды от Петровки, 38.
– Ну, рассказывай, – потребовал Грязнов, приказав водителю остановиться за сто метров от арбузовского подъезда. – Потом я тебе кое-что расскажу.
– В «Ирбисе» в тот вечер, когда снимали кино, был фейерверк, если ты помнишь. Устраивал его специалист – китаец. Китайца мы нашли, и он показал, что видел поблизости фургон, похожий на его собственный, с антенной на крыше типа спутниковой. А вторая проститутка – Лагуш – только что проболталась: у Замятина-де было двое охранников, хотя она их, по идее, видеть не могла. Наличие фургона уже само по себе наводит на мысль, что запись сделал Арбузов: остальным не понадобилось бы городить огород, записывающее оборудование можно было разместить за стенкой.
– А почему не второй охранник и не тот деятель, который был с Замятиным?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82