Интересно было бы взглянуть, как выглядит протокол.
Замятин. 1971
Остывающие угли чуть слышно потрескивали. Так уютно, спокойно-будто ничего особенного не случилось. Может, все обойдется? В который раз вспыхивала надежда.
Неужели теперь конец всему?! Учеба, карьера… Как же это?… Страшно, зябко – безмерно одиноко!
Что Сереге? Ему теперь все равно, – Замятин смотрел на тело, лежащее шагах в четырех от костра.
Было тихо.
Было жалко…
Кого? Нет, не Бармина, может, даже не себя! Жалко жизни, грядущей безнадежно, чего-то еще – чего же, елки зеленые?!
Сознание запуталось в мельтешении образов – может, хмель еще не выветрился, может, просто страшно.
Инара… Зачем я в нее втемяшился?! Неужто мало других, – ведь только позови… Ха!!! Даже звать не надо, – вон на курсе каждая вторая готова хоть… Дурак!!!
Инара во время драки забилась куда-то в темень. Ни единым звуком она не выказывала своего испуга и теперь.
Тихо. Зачем же так тихо?! Почему?… Тихо и глупо… Что делать? Ведь должен быть какой-то выход… Не верю!
Бежать? Куда?! Нет… Но ведь я же не хотел! Я не… Ведь не я его убил!!! Не только я…
– Вовка, ты как? – послышался голос Мурада.
Замятин со стоном поднялся. Все болело – Бармин здорово его отделал, к тому же наконец начали проявляться абстинентные симптомы – понятно, последствия таких запоев не в силах уничтожить никакой стресс.
– Слышь, Вовчик… Чего молчишь?
Владимир повернулся. Оласаев сидел на корточках, устремив взгляд под ноги.
– Зачем ты его? – глухо спросил Замятин.
Мурад тяжело поднял голову:
– Я? Вовчик, не я, – мы… Зачем мы его, а? Зачем ты его ударил?!
– Мурад, н-но… – Слова потерялись. Ухнул куда-то под ноги желудок, сбилось дыхание.
– Что, Вова? – Это уже звучало язвительно. – Боишься? Да, это дело нужное. Даже необходимое, я бы сказал…
– А ты что?! – Замятин был близок к истерике. – Ты не боишься?! Ты что, ты на меня валишь?! Да?! Ты же его добил!!!
– Остынь, – холодно сказал Мурад. – Ну я…
– Зачем? Зачем ты это сделал?!
Оласаев усмехнулся:
– Если б не сделал, тогда он бы тебя сделал, – устало поднялся. – А по правде – хрен его знает, – вздохнул, замолчал надолго. – Грустно как-то, Вовка… Давай-ка лучше покурим!
Замятин извлек из кармана рубахи мятую, скрученную пачку. Каким-то чудом сигареты уцелели – ни одна даже не надломилась.
– Как же быть? – спросил с надеждой.
– Не знаю, – снова усмехнулся Мурад. – Давай будем думать. Ты же у нас юрист…
Думать… Что тут думать? Кранты – и так понятно!
– Групповуха это зовется, если не ошибаюсь, – вздохнул. Так что нам теперь светит по полной программе… Так? Или не так?
– Так, – обреченно подтвердил Замятин. – Могут повесить умышленное. Так что…
И снова тишина. На сей раз уже спокойная, ласковая даже. Если б только никогда она не кончалась…
Еще далеко до утра. Но оно придет. Оно придет! А потом…
Замятин знал, что такое следствие. Представлял он себе и то, с чем придется столкнуться в той, нет, теперь уже реально в этой жизни. Грядущее не предусматривало исполнения честолюбивых замыслов, не предусматривало оно даже просто сытой, спокойной жизни, пусть исполненной тупейшей рутины, но – свободной! В какой-то мере… Зато обещало оно унижения, бессонницу, постоянно растущую ненависть к себе же… Вездесущую жестокость, подлость, стерегущую под каждым камнем, которых не счесть на этом пути без цели и надежд. Все это представилось разом, внезапно и отчетливо – единым объемлющим образом, какой вряд ли способен возникнуть при ином стечении обстоятельств. И ведь что странно – этот образ не блистал новизной, – нет, это не было идеей, ни даже откровением. Это являлось знанием! Обычная, совсем несложная логика. Доступное всем и всякому, но всеми же отодвигаемое на задний план знание, тлеющее потихоньку на фоне привычной серости будней.
Чур, поминать… пока не коснется лично!
Замятин не был философом и никогда не задумывался об истоках, питающих болота человеческого общества. Не думал он об этом и теперь, оступившись и по горло увязнув в упомянутой трясине. Оно и понятно – в подобной ситуации человеку должно быть лишь эгоистом. И только в подобных напряженностью потрясения ситуациях человеку дано перерождаться духовно. В том смысле, которого всегда искали философы. Который извечно лелеяло искусство.
Бывают в жизни у каждого такие минуты, жестокие или счастливо мягкие… Когда идиоту способно родиться гением, подлецу – обрести благородство, старику – обернуться младенцем, печальному – возрадоваться, трусу – стать героем, безутешному – найти забвение, а любимым – вспомнить о вечности!
Либо… все совсем наоборот.
Владимир что-то такое почувствовал. Всего лишь на миг, может, и того меньше. Почувствовал… И тут же отбросил прочь, как отбрасывают летнюю паутину, случайно налетевшую на лицо, – с неприятием, в последующую секунду напрочь забывая о происшествии.
Человеку, не свыкшемуся с горем, не подобает испытывать такого рода эмоции, и уж тем более – сметь решаться на столь авантюрные перерождения.
Кто знает, о чем думал теперь Мурад. Вполне вероятно, с ним могло случиться нечто сходное с описанным выше. Творческого склада, обожающий всякие авантюры, он мог и сейчас выкинуть что-нибудь непредсказуемое. Замятин, несмотря на недалекость суждений, сумел додуматься до этого. Потому еще мог на что-то надеяться. Ибо собственные планы «спасения души» годились разве что на сюжет для детектива.
– Мальчики, что теперь будет? – несмелый, но, показалось Замятину, отнюдь не испуганный голос Инары.
– А как ты думаешь? – исподлобья посмотрел на нее Оласаев.
Инара смутилась. С любопытством взглянула туда, где лежало тело Бармина. Складывалось впечатление, будто для нее привычны подобные ситуации, во всяком случае, Замятин не ожидал такого спокойствия.
– Неужели нельзя ничего придумать?
– Ну придумывай! – крикнул Владимир.
– Зачем вы так?
– Как «так»?! – снова проснулась злоба. – А ты будто не понимаешь! На фига было вертеть хвостом? Или вам нравится стравливать нас, как собак?! Вы от этого просто млеете! Сучки вы все!!! Ведь, какую ни возьми, у каждой натура шлюхи!!!
– Володя…– Ее тон был мягок, но не взгляд.
– Что «Володя»?! – распалялся Замятин. – Еще не известно, кто виноват больше!!!
Теперь Инара смотрела презрительно. Но произнести что-либо пока не решалась.
– Если бы не ты… – с горечью бросил. Хотелось высказаться, вылить накопившуюся неудовлетворенность, но слова вдруг закончились.
– В чем-то он прав, – подал голос Оласаев, невесело хмыкнув.
– Вы с ума сошли?! Не я же его ножом ударила!
– Да, это Вовкина заслуга…
– Ну конечно! – В голосе откуда-то прорезались визгливые нотки. Замятин сам себе стал неприятен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82