о нашем разговоре и вообще о моем визите никому ни слова. Если понадобится, я приглашу вас в Генпрокуратуру.
Про возможный вызов вышло здорово, подумал Турецкий, садясь в машину. У обоих лица вытянулись, как будто я им приговор зачитал, теперь наверняка будут молчать как мертвые. Он уже трогался, когда участковый нагнал его и постучал в дверцу. Турецкий опустил боковое стекло.
– Александр Борисович! Еще кое-что. В тот вечер к Шестову приезжала женщина. На белой иномарке. Приехала в семь, может, в восемь, а уехала в десять – начале одиннадцатого. Как раз перед самым пожаром.
– Кто ее видел? – спросил Турецкий спокойно, не показывая своей заинтересованности.
– Одна наша пенсионерка.
– Опознать сможет?
– Нет, она ее не разглядела толком, темно было. Говорит, молодая совсем.
– Номер, марка машины?
Участковый махнул рукой:
– Она ко мне только в понедельник пришла, боялась: а вдруг девица ее тоже запомнила, глаза-то молодые. Так что ее не вызывали и не опрашивали. Если что, я вас к ней отведу, но все равно вы ничего нового от нее не услышите, все, что видела, она мне уже рассказала.
– Еще раз спасибо!
Турецкий выехал на трассу и свернул на обочину. Думать за рулем не получалось: туман совсем сгустился, приходилось неотрывно следить за дорогой. Участковый фамилию свидетельницы не назвал – это хорошо, значит, она действительно боится и будет помалкивать. Как долго? Нужно завтра же встретиться с этим Соколовым из Прокуратуры Москвы, поговорить с сестрой Шестова, если она еще не уехала, взять у нее ключи от дачи и как можно скорее все там осмотреть. Хорошо было бы захватить с собой Лидочку, чтобы на месте показала, что и как, но ей показываться в Веледникове нельзя. Дачу Шестова обшарила, конечно, не местная шпана, а Тихонов и Свешников. Они, скорее всего, побывали и у него в квартире или собираются побывать, если не нашли деньги на даче. То, что они их требуют от Лидочки, разумеется, ни о чем не говорит: это они для Ильичева стараются, а не для себя. И нужно прояснить насчет документов: действительно ли они сгорели.
Ну и наконец – самое главное. Надо придать частному расследованию дела Шестова законные основания. А для этого впендюрить Косте мысль о том, что в деле Замятина начал просматриваться интерес к некой фирме «Данко», где, кстати, недавно совершено уголовное преступление: убит главный юрист. А «Данко» наверняка связана с Минтопэнерго – нефть же! Поэтому, раскручивая дело Замятина, некоторые темные силы – Братишко можно не упоминать, достаточно тактично на него намекнуть – очень стараются прекратить производством дело об убийстве Шестова. Как прежде тормозили и дело по Минтопэнерго. Костя, естественно, спросит: а какая тут связь? Так вот именно это и есть предмет расследования! В общем, надо установить над делом Шестова прокурорский надзор и разрешить Турецкому действовать в дальнейшем в соответствии со статьей 211 Уголовно-процессуального кодекса. В противном случае тот же Соколов пошлет его подальше, и будет прав.
Хмуренко. 7 апреля. 20.30
– Александр Сергеевич! Очень рад, что вы согласились! Вы просто от виселицы меня спасли, от гильотины, можно сказать. – Петр Витальевич был еще любезнее, чем обычно, долго тряс руку своими потными маленькими ладошками, только что целоваться не лез.
– На что я согласился? – спросил Хмуренко, отстраняясь.
– Ну вы же приехали прямо к прямому эфиру. – Петр Витальевич возбужденно засмеялся. – Бросьте, Александр Сергеевич! Вы все понимаете. Если вам приятно это слушать, пожалуйста! Я скажу, все что вы хотите, разве мне жалко для вас?!
– Вы что, хотите, чтобы я вышел сейчас в эфир с аналитической программой?!! – Хмуренко от удивления растерялся и несколько секунд не мог сказать ни слова, беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба в аквариуме. – Да вы в своем уме, Петр Витальевич?! Что угодно ожидал от вас услышать, только не это! Программа же не смонтирована. Я представляю, как страшно далеки вы от всего этого, но вы же не первый день на телевидении!
– Да нет же! – Петр Витальевич замахал руками. – При чем здесь аналитическая программа? Ежедневный выпуск новостей.
– А я здесь при чем?! – еще больше удивился Хмуренко. – У вас что, дикторы перевелись, всех эпидемия скосила?
– Александр Сергеевич! Ну, неужели же вы не понимаете?! Вы же сами меня недавно уверяли, что следите за событиями. Все сегодня как будто свихнулись, на мою голову! Под каким соусом ни подай, все равно завтра наблюдательный совет сварит меня в моем собственном соку. А послезавтра вышибет коленом под зад. И вас заодно, и еще многих. Скопом, чтобы не возиться с каждым в отдельности.
Хмуренко пришел в себя, погрузился в кресло и заговорил спокойно:
– Вы считаете, Петр Витальевич, что меня выгонят вместе с вами? – Он усмехнулся. – Тут возможны варианты.
– Не надо тешить себя иллюзиями, Александр Сергеевич! Прицепят вас к моему паровозу.
– А что вы мне предлагаете? Принять удар на себя? Тогда меня действительно, без вариантов уже, прицепят к вашему паровозу. Если ему дадут зеленый свет.
– Нет. Нет, Александр Сергеевич. Психологию своих противников нужно понимать лучше! Вы же для них объект животной ненависти. Не важно, что вы скажете, – они вас заранее ненавидят. Поэтому из ваших уст они это примут как должное. Чего вам бояться? Семь бед – один ответ. Или вы все-таки боитесь?
– Это вы боитесь, Петр Витальевич. А я взвешиваю.
– Чего тут…
Хмуренко поднял руку вверх:
– Помолчите одну минуту! Хорошо, я озвучиваю сегодняшние новости. Мое условие: в течение следующих шести недель я веду девятичасовые новости по будням. Во вторник, скажем, или в среду, чтобы появляться на экране равномерно.
– Три недели! – быстро сказал Петр Витальевич.
– Не торгуйтесь, мы не на базаре. Пять.
– Включая нынешнюю!
– Да, черт с вами.
Петр Витальевич шумно вздохнул и расплылся в кресле. Пальцы у него дрожали, поймав взгляд Хмуренко, он спрятал руки под стол.
– Что у вас с лицом, Александр Сергеевич? – спросил он уже другим голосом.
– Коммунисты приложились.
– Правда?!
– Смотрите новости, я все расскажу. У меня же нет секретов от народа! – Хмуренко подмигнул позеленевшему вмиг Петру Витальевичу. – Я пошел гримироваться.
Турецкий. 7 апреля. 20.50
– Как служба? – иронически поинтересовалась Ирина Генриховна, едва Турецкий шагнул через порог.
– Костя, что ли, звонил? – заволновался он. – Когда? И почему домой, у меня же телефон в машине.
– Спроси лучше, сколько раз!
– Ну и сколько?
– А ты как думаешь?
– Не томи, говори давай! – разозлился Турецкий. – Я же не в бирюльки на работе играю! Раз Меркулов телефон обрывает, – значит, что-то важное.
– Начиная с четырех часов каждые пятнадцать минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Про возможный вызов вышло здорово, подумал Турецкий, садясь в машину. У обоих лица вытянулись, как будто я им приговор зачитал, теперь наверняка будут молчать как мертвые. Он уже трогался, когда участковый нагнал его и постучал в дверцу. Турецкий опустил боковое стекло.
– Александр Борисович! Еще кое-что. В тот вечер к Шестову приезжала женщина. На белой иномарке. Приехала в семь, может, в восемь, а уехала в десять – начале одиннадцатого. Как раз перед самым пожаром.
– Кто ее видел? – спросил Турецкий спокойно, не показывая своей заинтересованности.
– Одна наша пенсионерка.
– Опознать сможет?
– Нет, она ее не разглядела толком, темно было. Говорит, молодая совсем.
– Номер, марка машины?
Участковый махнул рукой:
– Она ко мне только в понедельник пришла, боялась: а вдруг девица ее тоже запомнила, глаза-то молодые. Так что ее не вызывали и не опрашивали. Если что, я вас к ней отведу, но все равно вы ничего нового от нее не услышите, все, что видела, она мне уже рассказала.
– Еще раз спасибо!
Турецкий выехал на трассу и свернул на обочину. Думать за рулем не получалось: туман совсем сгустился, приходилось неотрывно следить за дорогой. Участковый фамилию свидетельницы не назвал – это хорошо, значит, она действительно боится и будет помалкивать. Как долго? Нужно завтра же встретиться с этим Соколовым из Прокуратуры Москвы, поговорить с сестрой Шестова, если она еще не уехала, взять у нее ключи от дачи и как можно скорее все там осмотреть. Хорошо было бы захватить с собой Лидочку, чтобы на месте показала, что и как, но ей показываться в Веледникове нельзя. Дачу Шестова обшарила, конечно, не местная шпана, а Тихонов и Свешников. Они, скорее всего, побывали и у него в квартире или собираются побывать, если не нашли деньги на даче. То, что они их требуют от Лидочки, разумеется, ни о чем не говорит: это они для Ильичева стараются, а не для себя. И нужно прояснить насчет документов: действительно ли они сгорели.
Ну и наконец – самое главное. Надо придать частному расследованию дела Шестова законные основания. А для этого впендюрить Косте мысль о том, что в деле Замятина начал просматриваться интерес к некой фирме «Данко», где, кстати, недавно совершено уголовное преступление: убит главный юрист. А «Данко» наверняка связана с Минтопэнерго – нефть же! Поэтому, раскручивая дело Замятина, некоторые темные силы – Братишко можно не упоминать, достаточно тактично на него намекнуть – очень стараются прекратить производством дело об убийстве Шестова. Как прежде тормозили и дело по Минтопэнерго. Костя, естественно, спросит: а какая тут связь? Так вот именно это и есть предмет расследования! В общем, надо установить над делом Шестова прокурорский надзор и разрешить Турецкому действовать в дальнейшем в соответствии со статьей 211 Уголовно-процессуального кодекса. В противном случае тот же Соколов пошлет его подальше, и будет прав.
Хмуренко. 7 апреля. 20.30
– Александр Сергеевич! Очень рад, что вы согласились! Вы просто от виселицы меня спасли, от гильотины, можно сказать. – Петр Витальевич был еще любезнее, чем обычно, долго тряс руку своими потными маленькими ладошками, только что целоваться не лез.
– На что я согласился? – спросил Хмуренко, отстраняясь.
– Ну вы же приехали прямо к прямому эфиру. – Петр Витальевич возбужденно засмеялся. – Бросьте, Александр Сергеевич! Вы все понимаете. Если вам приятно это слушать, пожалуйста! Я скажу, все что вы хотите, разве мне жалко для вас?!
– Вы что, хотите, чтобы я вышел сейчас в эфир с аналитической программой?!! – Хмуренко от удивления растерялся и несколько секунд не мог сказать ни слова, беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба в аквариуме. – Да вы в своем уме, Петр Витальевич?! Что угодно ожидал от вас услышать, только не это! Программа же не смонтирована. Я представляю, как страшно далеки вы от всего этого, но вы же не первый день на телевидении!
– Да нет же! – Петр Витальевич замахал руками. – При чем здесь аналитическая программа? Ежедневный выпуск новостей.
– А я здесь при чем?! – еще больше удивился Хмуренко. – У вас что, дикторы перевелись, всех эпидемия скосила?
– Александр Сергеевич! Ну, неужели же вы не понимаете?! Вы же сами меня недавно уверяли, что следите за событиями. Все сегодня как будто свихнулись, на мою голову! Под каким соусом ни подай, все равно завтра наблюдательный совет сварит меня в моем собственном соку. А послезавтра вышибет коленом под зад. И вас заодно, и еще многих. Скопом, чтобы не возиться с каждым в отдельности.
Хмуренко пришел в себя, погрузился в кресло и заговорил спокойно:
– Вы считаете, Петр Витальевич, что меня выгонят вместе с вами? – Он усмехнулся. – Тут возможны варианты.
– Не надо тешить себя иллюзиями, Александр Сергеевич! Прицепят вас к моему паровозу.
– А что вы мне предлагаете? Принять удар на себя? Тогда меня действительно, без вариантов уже, прицепят к вашему паровозу. Если ему дадут зеленый свет.
– Нет. Нет, Александр Сергеевич. Психологию своих противников нужно понимать лучше! Вы же для них объект животной ненависти. Не важно, что вы скажете, – они вас заранее ненавидят. Поэтому из ваших уст они это примут как должное. Чего вам бояться? Семь бед – один ответ. Или вы все-таки боитесь?
– Это вы боитесь, Петр Витальевич. А я взвешиваю.
– Чего тут…
Хмуренко поднял руку вверх:
– Помолчите одну минуту! Хорошо, я озвучиваю сегодняшние новости. Мое условие: в течение следующих шести недель я веду девятичасовые новости по будням. Во вторник, скажем, или в среду, чтобы появляться на экране равномерно.
– Три недели! – быстро сказал Петр Витальевич.
– Не торгуйтесь, мы не на базаре. Пять.
– Включая нынешнюю!
– Да, черт с вами.
Петр Витальевич шумно вздохнул и расплылся в кресле. Пальцы у него дрожали, поймав взгляд Хмуренко, он спрятал руки под стол.
– Что у вас с лицом, Александр Сергеевич? – спросил он уже другим голосом.
– Коммунисты приложились.
– Правда?!
– Смотрите новости, я все расскажу. У меня же нет секретов от народа! – Хмуренко подмигнул позеленевшему вмиг Петру Витальевичу. – Я пошел гримироваться.
Турецкий. 7 апреля. 20.50
– Как служба? – иронически поинтересовалась Ирина Генриховна, едва Турецкий шагнул через порог.
– Костя, что ли, звонил? – заволновался он. – Когда? И почему домой, у меня же телефон в машине.
– Спроси лучше, сколько раз!
– Ну и сколько?
– А ты как думаешь?
– Не томи, говори давай! – разозлился Турецкий. – Я же не в бирюльки на работе играю! Раз Меркулов телефон обрывает, – значит, что-то важное.
– Начиная с четырех часов каждые пятнадцать минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82