Оно и понятно. Художник из меня никакой.
Дзыньк!
Это сообщение пришло.
С фотографией.
Экран телефона маленький, и ничего не понятно.
Только текст внизу видно.
«Хочу так же…»
Хмурю брови, и кручу телефон во все стороны.
«Хочу так же..»
Что ты хочешь так же?
А-а-а-а… Улыбаюсь хитро, и начинаю искать на размытом фото трахающихся собак.
Краснею, но ищу.
И не вижу!!!
Домой лечу стрелой.
Влетаю, и кричу:
— Где? Где там собаки трахаются?! Покажи! Я три часа искала — не нашла!
На кухне у плиты стоит Генри, жарит мясо, и оборачивается:
— Какие собаки?
Достаю свой телефон, сую ему в руки, и в ажиотаже кричу:
— Фотку ты прислал? «Хочу так же…» — ты написал? Где собаки???
Большие карие глаза смотрят на меня как на дуру, нос в еле заметных веснушках морщится, и он хохочет:
— Кто о чём, а вшивый о бане… Дай сюда телефон… Нет, не твой, мой дай… так… Угу… Сообщения… MMS… Отправленные… Вот! Смотри, извращенка!
Наклоняю голову к экрану, и вижу то же фото, только чётче и больше: окно машины, зеркало дальнего вида, отражение фотовспышки на стекле… Собак не вижу!!!
Шмыгаю носом:
— И где собаки?
— Нету собак. И не было. Ты сюда смотри…
Слежу за Димкиным пальцем, и вижу что он упёрся в маленькое изображение мужчины, идущего по дороге, и толкающего перед собой детскую коляску…
Краснею, и, чтобы скрыть смущение, начинаю смеяться.
Генри треплет меня по голове:
— Дурища… У кого чего болит…
Улыбается.
А я вижу, что обиделся…
Зарываюсь лицом в его шею, и шепчу:
— Будет, Раевский… Всё у нас будет, обещаю…
«Дима, возьми трубку!»
Жду пять минут. Десять.
«Дима, я волнуюсь, возьми, пожалуйста, трубку!»
Пять минут. Десять.
Звоню сама. Длинные гудки.
«Генри, я тебя убью, скотина! Нажрался — так и скажи! Не беси меня! Срочно перезвони!»
Длинные гудки.
Длинные гудки.
Длинные гудки.
Щёлк. «Аппарат абонента выключен, или находится вне зоны действия сети!»
Не смешно ни разу.
Сутки прошли уже.
— Алло? Бюро несчастных случаев? У меня муж пропал вчера… Был одет в чёрное пальто, синие джинсы, белый свитер. На правой щеке — три родинки, треугольником… Татуировок и шрамов нет…
Ничего.
Набираю ещё один номер. Последний.
— Мамочка? Привет, это я… Мам… Димка пропал! Он к тебе не приезжал? Нет? А ты давно к нему не заезжала? Нет, ключей у меня нет… А зачем мне они? Мы там не жили никогда… Мам, не молчи!
— Я скоро приеду, дочка… Делать-то что будем, дочк, а?
Мурашки по телу бегут. Кричу в трубку:
— Ты что мелешь, а? Что делать? Искать надо!
— Не надо, дочка… Дома он. Я знаю. Я — мать… Я чувствую… Ты держись, доченька… Я через час приеду, и позвоню…
Три часа ночи.
Водка. Холодная. Залпом.
Половина четвёртого.
Валерьянка. Пустырник. Водка. Залпом.
Три сорок пять.
Падаю на колени перед иконами:
— Господи!!! — ору, и крещусь размашисто, — Только не он! Не он! Пусть инвалидом лучше останется, пусть я инвалидом стану — только чтоб живой был… Ну, не надо… Ну, пожалуйста… Ну, Господи, миленький!!!
Четыре ровно.
Звонит телефон.
Вскакиваю с колен, и несусь к аппарату.
Снимаю трубку.
— Дочка-а-а-а-а… — и плач в трубке. — Он тут лежит… На кухне… Мёртвый… Иди скорее, я одна не могу!!!!
Мёртвый.
Умер.
Совсем.
Навсегда.
«Раевская… Я тебя люблю…»
«Хочу так же…»
Нос в веснушках.
Глаза карие.
Три родинки треугольником на правой щёчке…
Всё…
* * *
У меня дома живёт Дед Мороз.
Он живёт у меня на телевизоре.
Он умет петь, и топать ножкой…
Мне его подарил Генри.
Человек-сугроб.
Человек-праздник.
Человек, который меня любил.
Дед Мороз поёт, и топает ватным валенком.
Сегодня — ровно год. Год без Димки.
А Дед Мороз всё поёт…
Просто разговор
19-10-2007 01:26
— Я закурю, не возражаешь? — смотрю вопросительно, накручивая пальцем колёсико грошовой зажигалки.
— Кури.
Закуриваю, выпуская дым в открытую форточку.
— Окно закрой, продует тебя… — в голосе за спиной слышится неодобрение.
Отрицательно мотаю головой, и сажусь на подоконник.
— Скажи мне правду… — говорю куда-то в сторону, не глядя на него.
— Какую? — с издёвкой спрашивает? Или показалось?
— Зачем ты это сделал?
Пытаюсь поймать его взгляд.
Не получается.
— В глаза мне смотри! — повышаю голос, и нервно тушу сигарету о подоконник.
Серые глаза смотрят на меня в упор. Губы в ниточку сжаты.
— Я тебе сто раз объяснял! И прекрати на подоконнике помойку устраивать!
Ну да… Лучшая защита — это…
— Захлопни рот! Тебе кто дал право со мной в таком тоне разговаривать?! Забыл кто ты, и откуда вылез?!
Вот теперь всё правильно.
Теперь всё верно.
— А вот не надо мне хамить, ладно? Ты весь вечер как цепная собака! Я сто раз извинился! Что мне ещё сделать?
А мы похожи, чёрт подери…
Может, поэтому я его люблю?
За голос этот… За глаза серые… За умение вести словесную контратаку…
Я тебя люблю…
Но не скажу тебе этого.
По крайней мере, сейчас.
Пока ты мне не ответишь на все мои вопросы.
— Я повторяю вопрос. Зачем. Ты. Это. Сделал. Знак вопроса в конце.
— Хватит. Я устал повторять всё в сотый раз. Тебе нравится надо мной издеваться?
Ты не представляешь, КАК мне это нравится…
Ты не представляешь, КАК я люблю, когда ты стоишь возле меня, и пытаешься придумать достойный ответ…
Ты даже не догадываешься, какая я сука…
Прикуриваю новую сигарету, и, склонив голову набок, жду ответа.
— Да. Я был неправ…
Торжествующе откидываю голову назад, и улыбаюсь одним уголком рта.
— … Но я не стану тебе объяснять, почему я это сделал. Я принял решение. И всё. И закрой уже окно, мне твоего бронхита очень не хватает.
Рано, рано… Поторопилась.
Меняем тактику.
Наклоняюсь вперёд, зажав ладони между коленей.
Недокуренная сигарета тлеет в пепельнице.
Дым уходит в окно…
— Послушай меня… Я никогда и никому не говорила таких слов. Тебе — скажу. — Нарочито тяну время, хмурю брови, кусаю губы… — Я — старше тебя, ты знаешь. Естественно, в моей жизни были мужчины. Много или мало — это не важно. Кого-то я любила. Кого-то нет. От кого-то была в зависимости, кто-то был в зависимости от меня. Но никому и никогда я не говорила, что…
Теперь надо выдержать паузу.
Красивую такую, выверенную.
Беру из пепельницы полуистлевшую сигарету, и глубоко затягиваюсь, не глядя на него.
Три… Два… Один!
Вот, сейчас!
Выпускаю дым через ноздри, и говорю в сторону:
— Никому и никогда я не говорила, что он — самый важный мужчина в моей жизни…
Набрала полную грудь воздуха, давая понять, что фраза не окончена, а сама смотрю на его реакцию.
Серые глаза смотрят на меня в упор.
Щёки чуть покраснели.
Пальцы нервно барабанят по столу.
Всё так. Всё правильно.
Продолжаем.
— Ты. Ты — единственный мужчина, ради которого я живу. Знаешь… — Закуриваю новую сигарету, зачем-то смотрю на неё, и брезгливо тушу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151