Вот скажут мне: «Сдохнешь за него?» — я отвечу: «Как нехуй срать!»
— Ну и дура. У тебя ребёнок же.
— Не дура. Вот именно потому ты и не умрёшь. Никогда-никогда. Чтобы я дышала этим говённым московским воздухом, и спокойно растила сына… Я тебя люблю…
— Но замуж не пойду?
Засмеялась, и прижалась к Бокову:
— Знал бы ты, какая песня у меня на телефона на тебя выставлена…
— Догадываюсь. Делай торт. Я сюда жрать пришёл вообще-то.
Быстро размазываю деревянной ложкой крем по коржу, и начинаю выкладывать на него персики.
— Динь, у меня конфорка не фурычит.
— Какая?
— Вот эта, крайняя…
— Отдойди, посмотрю.
Выкладываю второй слой персиков, и, скосив глаза в сторону, наблюдаю за Боковым.
— Отвёртка есть?
— Какая?
— Крестовая.
— Есть.
— Давай. Хотя не лезь, делай торт. Сам возьму. Боже мой, Лида… Я завтра к тебе приду, и подарю тебе набор отвёрток.
— Подари. И коврик.
— Хуй тебе. Отвёртками обойдёшься.
Начинаю украшать торт ананасами.
— Боков…
— Что?
Возится в плите, и на меня не смотрит. Ну и хорошо.
— Боков, а знаешь почему у нас никогда ничего не получилось бы?
— Знаю. Потому что если бы у тебя был хуй — ты была бы Боковым.
— Точно. Мы одинаковые, Динь. Под копирку, блять…
— Хорош оправдывться. Скажи ты прямо: у меня хуй кривой, да?
Роняю на пол кусок ананаса, и смотрю на Боковскую спину:
— Ёбу дался?! Кто тебе такое сказал?!
— Катька моя…
— Плюнь ей в рожу. Охуела она у тебя совсем. Распустил бабу свою, Боков! Хуй ей твой, блять, кривой… Она на себя в зеркало смотрела, чмо тамбовское?!
— Таганрогское… И она не чмо! Ты базар-то фильтруй.
— Да пошёл ты со своей Катей! Я сразу тебе сказала: мне она не нравится! А ты-то развонялся: «Я её люблю, она пиздатая…» Вот живи теперь со своей лимитой, и не жалуйся!
— Да лучше с лимитой, чем с…
— Чем с кем?!
Боков осёкся, и повернулся ко мне лицом.
— Чем с кем?! Отвечай!
— Лид…
— Заткнись. Ты мне ответь: ты на кого намекал, а? Димы нет уже! Умер Димка мой! Ну, давай, скажи! Скажи, с кем я жила? От чего он умер? Ты же знаешь!
Боков кидает на пол отвёртку, и одним рывком хватает меня за руки.
— Успокойся, дурочка. У меня и в мыслях ничего такого не было, ты что?!
— Я что? Я ничего! А вот ты…
И разревелась.
— Тихо-тихо… Шшшшшш… Тихо, родная, успокойся… Господи, за что мне это всё? Успокойся, маленькая…
— Боков… — Всхлипываю, — Боков, тебе-то хорошо… У тебя Катюха есть… А я…
— Ну и у тебя будет. Всё у тебя будет. Не разменивайся ты по мелочам. И не ищи. Само всё придёт.
— После Димки?
— После Димки. Он, вот, смотрит на тебя сверху, и думает: «Какая же у меня жена дура… Её такой хороший мужик тут утешает и любит между прочим, а она ревёт… А Бокову доверять можно, он Лидку не обидит никогда. Никогда-никогда». Вот что он щас думает. А ты плачешь…
— Я не могу, Динь…
— А я знаю. Зато ты плакать перестала.
Вытираю нос салфеткой.
— А я тортик уже сделала.
— Отлично! Ух, щас наебну Лидкиного фирменного тортика… Давай сюда нож! Так, я себе сразу половину отчекрыжу, ладно? Я ещё папе отнесу.
— Отнеси. Как он там, кстати?
— Да как всегда. То дома, то по блядям.
— Всегда по-хорошему охуеваю с твоего папы. Столько лет мужику, а всё по бабам…
— А я с твоего папы охуеваю. Такой мужик, а женился, блять, на твоей маме…
— Это точно. Ешь, давай.
— Ем. Спасибо, торт — отпад. Жалко, редко его печёшь.
— Только для тебя, кстати.
— Знаю. И горжусь этим шопесдец.
Собираю по кухне грязную посуду, подметаю крошки с пола, подливаю Диньке чаю…
— Вот и воскресенье прошло…
— И что? Отличное было воскресенье, кстати. Тортик опять же…
— Динь…
— Аюшки?
— А я тебе всё снюсь, да?
Динька наклоняется над чашкой, и долго-долго пьёт.
Я терпеливо жду.
— Да. Знаешь, мне вот сон вчера опять приснился. Прям кино снимать можно. Снится, что мне двести лет. Прикинь? Все уже забыли об этом, естественно, и вот иду я к тебе в гости. Подхожу к твоему подъезду, и подбираю флешку, на которой твой код домофона записан, чтоб в голову её засунуть. И тут из подъезда выскакивает парнишка. Меня увидел, глазки опустил. «Здрасьте» говорит. Я ему: «Сынок, ты от бабы Лиды, поди?» Да, говорит, от неё… А лет тебе, спрашиваю, сколько? — «Тридцать семь…» И вот стою я, и думаю: «Вот нихуя, сцуко, ничего не изменилось. И Лидка всё так же по молодняку, и я к ней с пивом в гости..» Как в той песне: «И нисколько мы с тобой не постарели, только волосы немного поседели…» И почему-то я весь сон шатался по Москве с авоськой. С натуральной такой авоськой-сеточкой… Вот такой сон, да…
Вожу ладонью по скатерти, и смотрю на свои руки.
— Не постарела?
— Ни капли.
— Дураки мы с тобой, Боков… Ведь всё могло быть по-другому…
— Не знаю. Не думаю об этом. Но, знаешь что?
— Что?
Оторвала взгляд от своих рук, и посмотрела Диньке в лицо.
— Если Катька меня выгонит… Если вдруг она меня выгонит…
Пауза. Я жду, и не тороплю его.
— Я приду к тебе. Жить. Примешь?
Проглатываю ком в горле, и киваю:
— Приму. Но жить ты будешь у меня в кладовке. Идёт?
— Идёт.
Встаю, и начинаю упаковывать в пластиковый контейнер остатки торта. Для Боковского папы.
Упаковала, и торжественно вручила пакет Бокову:
— Контейнер потом верни.
— Обязательно.
— Когда теперь приедешь?
— А когда нужно?
— Всегда.
— Тогда я остаюсь.
— Хуй тебе. Иди к папе. Давай через недельку приезжай, а?
— На тортик?
— Да размечтался. На пиво. Пиво с тебя, хата с меня.
— А ночевать оставишь?
— В маленькой комнате, с собакой. Будешь там спать?
— Буду. Мы с ним давно подружились.
— Ну, тогда дай я тебя хоть поцелую…
Едва касаюсь губами Динькиных губ, задерживаюсь ровно настолько, чтоб успеть отпрянуть в тот момент, когда Динькины губы начнут приоткрываться, и распахиваю дверь.
— Домой придёшь — позвони.
— Хорошо.
— Я люблю тебя, Боков…
— И я тебя. Не скучай.
Я закрываю дверь, и возвращаюсь на кухню.
Я мою посуду и плиту.
Я подбираю с пола обрывки изоленты и отвёртки.
Я вытираю стол.
И почему-то плачу…
Ассоциации
07-06-2008 11:30
Ассоциации — вещь странная и порой пиздец какая интересная.
У меня, к примеру, иногда такие ассоциации с чем-то возникают — я сама потом с себя охуеваю.
На днях, заглянув дома в свой рефрижератор, я с прискорбием обнаружила там хуй. В том смысле, что из продуктов питания там имелся только суповой набор в виде верёвочки от сардельки, и лошадиного копыта, для собачушки. А скоро мужыг мой с работы придти был должен. И вполне вероятно, он дал бы мне пизды за отсутствия ужына. В общем, вариантов мало: или пиздюли, или в магазин.
Я выбрала второй вариант. Нарядилась, бровушки подмазала, и попёрлась в супермаркет.
Купила я там пищи разнообразной, гандонов на всякий пожарный, и уже домой почти собралась, но тут стопиццот тысяч чертей меня дёрнули завернуть в магазинчег с разной, блять, бижутерией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
— Ну и дура. У тебя ребёнок же.
— Не дура. Вот именно потому ты и не умрёшь. Никогда-никогда. Чтобы я дышала этим говённым московским воздухом, и спокойно растила сына… Я тебя люблю…
— Но замуж не пойду?
Засмеялась, и прижалась к Бокову:
— Знал бы ты, какая песня у меня на телефона на тебя выставлена…
— Догадываюсь. Делай торт. Я сюда жрать пришёл вообще-то.
Быстро размазываю деревянной ложкой крем по коржу, и начинаю выкладывать на него персики.
— Динь, у меня конфорка не фурычит.
— Какая?
— Вот эта, крайняя…
— Отдойди, посмотрю.
Выкладываю второй слой персиков, и, скосив глаза в сторону, наблюдаю за Боковым.
— Отвёртка есть?
— Какая?
— Крестовая.
— Есть.
— Давай. Хотя не лезь, делай торт. Сам возьму. Боже мой, Лида… Я завтра к тебе приду, и подарю тебе набор отвёрток.
— Подари. И коврик.
— Хуй тебе. Отвёртками обойдёшься.
Начинаю украшать торт ананасами.
— Боков…
— Что?
Возится в плите, и на меня не смотрит. Ну и хорошо.
— Боков, а знаешь почему у нас никогда ничего не получилось бы?
— Знаю. Потому что если бы у тебя был хуй — ты была бы Боковым.
— Точно. Мы одинаковые, Динь. Под копирку, блять…
— Хорош оправдывться. Скажи ты прямо: у меня хуй кривой, да?
Роняю на пол кусок ананаса, и смотрю на Боковскую спину:
— Ёбу дался?! Кто тебе такое сказал?!
— Катька моя…
— Плюнь ей в рожу. Охуела она у тебя совсем. Распустил бабу свою, Боков! Хуй ей твой, блять, кривой… Она на себя в зеркало смотрела, чмо тамбовское?!
— Таганрогское… И она не чмо! Ты базар-то фильтруй.
— Да пошёл ты со своей Катей! Я сразу тебе сказала: мне она не нравится! А ты-то развонялся: «Я её люблю, она пиздатая…» Вот живи теперь со своей лимитой, и не жалуйся!
— Да лучше с лимитой, чем с…
— Чем с кем?!
Боков осёкся, и повернулся ко мне лицом.
— Чем с кем?! Отвечай!
— Лид…
— Заткнись. Ты мне ответь: ты на кого намекал, а? Димы нет уже! Умер Димка мой! Ну, давай, скажи! Скажи, с кем я жила? От чего он умер? Ты же знаешь!
Боков кидает на пол отвёртку, и одним рывком хватает меня за руки.
— Успокойся, дурочка. У меня и в мыслях ничего такого не было, ты что?!
— Я что? Я ничего! А вот ты…
И разревелась.
— Тихо-тихо… Шшшшшш… Тихо, родная, успокойся… Господи, за что мне это всё? Успокойся, маленькая…
— Боков… — Всхлипываю, — Боков, тебе-то хорошо… У тебя Катюха есть… А я…
— Ну и у тебя будет. Всё у тебя будет. Не разменивайся ты по мелочам. И не ищи. Само всё придёт.
— После Димки?
— После Димки. Он, вот, смотрит на тебя сверху, и думает: «Какая же у меня жена дура… Её такой хороший мужик тут утешает и любит между прочим, а она ревёт… А Бокову доверять можно, он Лидку не обидит никогда. Никогда-никогда». Вот что он щас думает. А ты плачешь…
— Я не могу, Динь…
— А я знаю. Зато ты плакать перестала.
Вытираю нос салфеткой.
— А я тортик уже сделала.
— Отлично! Ух, щас наебну Лидкиного фирменного тортика… Давай сюда нож! Так, я себе сразу половину отчекрыжу, ладно? Я ещё папе отнесу.
— Отнеси. Как он там, кстати?
— Да как всегда. То дома, то по блядям.
— Всегда по-хорошему охуеваю с твоего папы. Столько лет мужику, а всё по бабам…
— А я с твоего папы охуеваю. Такой мужик, а женился, блять, на твоей маме…
— Это точно. Ешь, давай.
— Ем. Спасибо, торт — отпад. Жалко, редко его печёшь.
— Только для тебя, кстати.
— Знаю. И горжусь этим шопесдец.
Собираю по кухне грязную посуду, подметаю крошки с пола, подливаю Диньке чаю…
— Вот и воскресенье прошло…
— И что? Отличное было воскресенье, кстати. Тортик опять же…
— Динь…
— Аюшки?
— А я тебе всё снюсь, да?
Динька наклоняется над чашкой, и долго-долго пьёт.
Я терпеливо жду.
— Да. Знаешь, мне вот сон вчера опять приснился. Прям кино снимать можно. Снится, что мне двести лет. Прикинь? Все уже забыли об этом, естественно, и вот иду я к тебе в гости. Подхожу к твоему подъезду, и подбираю флешку, на которой твой код домофона записан, чтоб в голову её засунуть. И тут из подъезда выскакивает парнишка. Меня увидел, глазки опустил. «Здрасьте» говорит. Я ему: «Сынок, ты от бабы Лиды, поди?» Да, говорит, от неё… А лет тебе, спрашиваю, сколько? — «Тридцать семь…» И вот стою я, и думаю: «Вот нихуя, сцуко, ничего не изменилось. И Лидка всё так же по молодняку, и я к ней с пивом в гости..» Как в той песне: «И нисколько мы с тобой не постарели, только волосы немного поседели…» И почему-то я весь сон шатался по Москве с авоськой. С натуральной такой авоськой-сеточкой… Вот такой сон, да…
Вожу ладонью по скатерти, и смотрю на свои руки.
— Не постарела?
— Ни капли.
— Дураки мы с тобой, Боков… Ведь всё могло быть по-другому…
— Не знаю. Не думаю об этом. Но, знаешь что?
— Что?
Оторвала взгляд от своих рук, и посмотрела Диньке в лицо.
— Если Катька меня выгонит… Если вдруг она меня выгонит…
Пауза. Я жду, и не тороплю его.
— Я приду к тебе. Жить. Примешь?
Проглатываю ком в горле, и киваю:
— Приму. Но жить ты будешь у меня в кладовке. Идёт?
— Идёт.
Встаю, и начинаю упаковывать в пластиковый контейнер остатки торта. Для Боковского папы.
Упаковала, и торжественно вручила пакет Бокову:
— Контейнер потом верни.
— Обязательно.
— Когда теперь приедешь?
— А когда нужно?
— Всегда.
— Тогда я остаюсь.
— Хуй тебе. Иди к папе. Давай через недельку приезжай, а?
— На тортик?
— Да размечтался. На пиво. Пиво с тебя, хата с меня.
— А ночевать оставишь?
— В маленькой комнате, с собакой. Будешь там спать?
— Буду. Мы с ним давно подружились.
— Ну, тогда дай я тебя хоть поцелую…
Едва касаюсь губами Динькиных губ, задерживаюсь ровно настолько, чтоб успеть отпрянуть в тот момент, когда Динькины губы начнут приоткрываться, и распахиваю дверь.
— Домой придёшь — позвони.
— Хорошо.
— Я люблю тебя, Боков…
— И я тебя. Не скучай.
Я закрываю дверь, и возвращаюсь на кухню.
Я мою посуду и плиту.
Я подбираю с пола обрывки изоленты и отвёртки.
Я вытираю стол.
И почему-то плачу…
Ассоциации
07-06-2008 11:30
Ассоциации — вещь странная и порой пиздец какая интересная.
У меня, к примеру, иногда такие ассоциации с чем-то возникают — я сама потом с себя охуеваю.
На днях, заглянув дома в свой рефрижератор, я с прискорбием обнаружила там хуй. В том смысле, что из продуктов питания там имелся только суповой набор в виде верёвочки от сардельки, и лошадиного копыта, для собачушки. А скоро мужыг мой с работы придти был должен. И вполне вероятно, он дал бы мне пизды за отсутствия ужына. В общем, вариантов мало: или пиздюли, или в магазин.
Я выбрала второй вариант. Нарядилась, бровушки подмазала, и попёрлась в супермаркет.
Купила я там пищи разнообразной, гандонов на всякий пожарный, и уже домой почти собралась, но тут стопиццот тысяч чертей меня дёрнули завернуть в магазинчег с разной, блять, бижутерией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151