— Я тоже поднчялась с лавочки, и отряхнула жопу.
— И нет. Ещё теперь я буду сама покупать поносоостанавливающее. Ты всегда можешь на меня рассчитывать, если что.
— Ну, когда мы в следующий раз пойдём в гости к Павлику…
— Заткнись. Дай мне молча пережить свой позор.
— Ах, Павлик… Павлушенька… Пашунечка…
— Заткнись!
— Что? Правда глаза колет? Кстати, я бесплатно кал топить не нанималась. Гони мне ту негритоску с одной сиськой.
— Разбежалась. У тебя мазь есть. И колобок. Блять, правду говорят „Дай палец облизнуть — а тебе всю руку откусят“
— Негритосину!!!
— Да подавись ты, завтра принесу. Сволочь меркантильная…
… Две женские фигуры, оставив за собой тонкий шлейф духов, сигаретного дыма, и чего-то очень знакомого каждому, растворились в вечерних сумерках
И в шесть утра звонит будильник…
30-01-2008 03:30
Всё просто. Просто как таблица в Экселе. Всё отрепетировано, одобрено и подписано. Всё просто. Хотя и не гениально. Одна таблица. Три графы. «Нужное подчеркнуть»…
Ненавижу.
* * *
— Дзынь-дзынь
— Кто там?
— Это я, твой Вася.
Хуяк-хуяк, открывается дверь. На пороге стоит букет цветов, полиэтиленовый пакет из магазина «Перекрёсток», и собственно Вася.
— Это тебе.
Букет переходит ко мне как знамя.
— Ой… Спасиба. Какая прелесть! Чмок-чмок. — Пакет вместе с Васей заходит в квартиру, и Вася поясняет:
— Я, вот, винца купил. Сладкого. Как ты любишь. — И трясёт пакетом.
Не люблю я вино, вообще-то. И Вася об этом знает. Вино любит сам Вася. Впрочем, так же как и пиво-водку-виски-коньяк и всё что горит.
— Спасибо, Вася.
— Ну что ты, такой пустяк.
Шуршу пакетом, достаю из него шоколадку «Виспа», бутылку какого-то красного пойла, и чек на сумму шестьсот пятнадцать рублей.
— Выпьем, Лида?
— Выпьем, Вася.
Чокаемся. Васина порция пойла улетает в него как в заливную горловину, а я мочу в бокале нос, и улыбаюсь как целлулоидный пупс.
— Ой, знаешь, у меня сегодня на работе такой смешной случай произошёл! Лид, ты щас обоссышься! Сижу я, значит, на работе, и тут звонит телефон. Я трубку поднимаю, типа «Компания „Волчий Хуй и Колбаса“, здравствуйте», а мне из трубки говорят: «Здравствуй, мой пупсик». Я прям ахуел! Голос-то мужской! Ну я и говорю: «Это ещё кто, бля?», а мужик отвечает: «Ты что, пупсик, не узнал? Это ж я, твой дядя Юра!» Вот я ржал-то! У меня и дяди Юры-то никакова нету… Смешно?
— Ахуеть как смешно. — И выпиваю залпом красное говно из своего бокала.
— Тогда наливай.
Наливаю. Снова пойло улетает в заливную горловину, а в бутылке нихуя уже не остаётся.
Вася смотрит на часы:
— Эх, стопиццот чертей, каналья… Метро уже закрылось, денег на такси нету, и вообще… Я у тебя останусь, ага?
Понятное дело, останешься. Куда ж ты денешься? А то прям я не знала, зачем ты сюда идёшь…
— Ага.
Вася рысит в спальню, а я иду в душ, уныло чищу зубы, и присоединяюсь к Васе. Тот уже лежит под одеялом, и мучает пульт от телевизора на предмет поиска MTV.
Ныряю под одеяло. Целуемся. Привычным движением, Вася одной рукой начинает телепать мою сиську, пытаясь поймать радио «Маяк», а другой снимает под одеялом трусы. С себя. Потом забрасывает на меня ногу, впивается зубами в мою шею, и увлечённо ковыряется у меня в трусах. Минуты две. Зачем больше-то? Не в первый раз же. По истечении двух минут Вася встаёт, и, натыкаясь лбом в темноте на все шкафы, задевая жопой все кресла, сбивая ногами стол — лезет куда-то в кучу своей разбросанной по полу одежды, и ищет в этой куче карман джинсов, в котором лежат гандоны. Ищет минут пять. Я потихоньку засыпаю. Ещё минуту Вася грызёт обёртку гандона зубами, потом дрочит, потом напяливает свой девайс на хуй, и холодной соплёй вползает ко мне под одеяло. Просыпаюсь. Далее следует не очень бурный секс в двух вариациях: бутербродиком и раком. Это если он ещё на бутербродике не облажается. После чего Вася со всхлипом кончает, снимает свой девайс, завязывает его узлом, и выкидывает в форточку. Как сука.
Перекур на кухне, Пепси-Кола, «Ачо, выпить больше ничо нету? Тогда спать», щелчок выключателя, темнота.
— Лид…
— Что?
— Я тебя люблю… До сих пор. Смешно, да?
— Да. Не начинай всё сначала, а?
— Хорошо. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
И в шесть утра звонит будильник…
* * *
— Алло, Юльк, привет. Слушай, ко мне щас Федя едет.
— Какой, бля, Федя?
— С Красной Пресни. Ну, Федя…
— Ах, Федя… Что, заманила в сети малолетку, ветошь старая?
— Дура. Ему двадцать три уже.
— А тебе сколько?
— Иди ты в жопу!
— А мне ещё больше, кстати, гыгыгы
— Юльк, если я его сегодня выебу — это ужас, да?
— Это педофилия, Лида. Мерзкая такая педофилия. С элементами порнографии.
— Клёво. Это я и хотела услышать. Отбой.
— Пожалей мальчишку, сука…
— Непременно. Всё, пока.
Педофилия с порнографией. Замечательно. Дожили, Господи…
— Дзынь-дзынь.
— Кто там?
— Это я, Федя…
Хуяк-хуяк, открываю дверь. На пороге — Федя. Без пакета, без букета и без денег на метро. По глазам вижу.
— Хорошо выглядишь, Лидок.
— Спасиба, Федя, стараемся. Чмок-чмок.
Федя заходит в квартиру.
— Ой, у тебя собачка? Как зовут? Марк, Марк, иди сюда… Сколько ему? Год? А такой большой… Ой, он меня облизал!
— Угу. Не бойся, не укусит. Он тупой. Что будешь? Коньяк, вискарь, водка есть какая-то…
— Спасибо, я пить не буду…
— Молоток. И не пей. Тогда кыш с кухни в комнату.
В спальне Федя усаживается в кресло, а я плюхаюсь на кровать напротив него. Лежу на животе, болтая в воздухе ножками, и ненавязчиво стряхиваю с плеча бретельку домашнего сарафана. Федя, типа, не видит. Хотя уже нервничает.
— Фе-е-едь… А я вчера ножкой ударилась… — И ногу эту свою ему под нос — хуякс.
— Да? Сильно?
— Ага. Синяк видишь?
— Вижу. Бедненькая… Больно?
— Ещё как. Поцелуешь — быстрее пройдёт…
И, пока Федя холодными губами нацеловывает синяк, я выключаю свет.
— Лии-и-ид… Я это…
— Так. Ты или целуй, или щас по месту прописки у меня поедешь. На последней собаке.
— Понял.
Далее всё идёт по схеме: ловим «Маяк», путаемся в трусах, моих и собственных, всякая орально-генитальная возня, грызня обёртки от гандона и бутербродик.
Десять минут спустя…
— Ли-и-ид… Я это… Тебе всё понравилось?
Косяк, Федя… Если тебе не пятнадцать лет, и ты как минимум год уже не девственник — ты такую хуйню спрашивать не будешь. Не должен. Но спрашиваешь. Даже, проживя с женой сто лет — спрашиваешь! Зачем, а? Имей ввиду — когда-нибудь, кто-нибудь тебе скажет правду. Ты к этому готов?
— Угу. Тебе вставать во сколько?
— В шесть…
— Тогда спи. Раз некурящий. Завтра позвоню. Будешь утром уходить — дверь захлопни.
И в шесть утра звонит будильник…
* * *
— Дзынь-дзынь.
Открываю, не спрашивая, потому что знаю, кто это…
— Я соскучилась… Ты не представляешь, КАК я соскучилась…
— Я тоже, зай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
— И нет. Ещё теперь я буду сама покупать поносоостанавливающее. Ты всегда можешь на меня рассчитывать, если что.
— Ну, когда мы в следующий раз пойдём в гости к Павлику…
— Заткнись. Дай мне молча пережить свой позор.
— Ах, Павлик… Павлушенька… Пашунечка…
— Заткнись!
— Что? Правда глаза колет? Кстати, я бесплатно кал топить не нанималась. Гони мне ту негритоску с одной сиськой.
— Разбежалась. У тебя мазь есть. И колобок. Блять, правду говорят „Дай палец облизнуть — а тебе всю руку откусят“
— Негритосину!!!
— Да подавись ты, завтра принесу. Сволочь меркантильная…
… Две женские фигуры, оставив за собой тонкий шлейф духов, сигаретного дыма, и чего-то очень знакомого каждому, растворились в вечерних сумерках
И в шесть утра звонит будильник…
30-01-2008 03:30
Всё просто. Просто как таблица в Экселе. Всё отрепетировано, одобрено и подписано. Всё просто. Хотя и не гениально. Одна таблица. Три графы. «Нужное подчеркнуть»…
Ненавижу.
* * *
— Дзынь-дзынь
— Кто там?
— Это я, твой Вася.
Хуяк-хуяк, открывается дверь. На пороге стоит букет цветов, полиэтиленовый пакет из магазина «Перекрёсток», и собственно Вася.
— Это тебе.
Букет переходит ко мне как знамя.
— Ой… Спасиба. Какая прелесть! Чмок-чмок. — Пакет вместе с Васей заходит в квартиру, и Вася поясняет:
— Я, вот, винца купил. Сладкого. Как ты любишь. — И трясёт пакетом.
Не люблю я вино, вообще-то. И Вася об этом знает. Вино любит сам Вася. Впрочем, так же как и пиво-водку-виски-коньяк и всё что горит.
— Спасибо, Вася.
— Ну что ты, такой пустяк.
Шуршу пакетом, достаю из него шоколадку «Виспа», бутылку какого-то красного пойла, и чек на сумму шестьсот пятнадцать рублей.
— Выпьем, Лида?
— Выпьем, Вася.
Чокаемся. Васина порция пойла улетает в него как в заливную горловину, а я мочу в бокале нос, и улыбаюсь как целлулоидный пупс.
— Ой, знаешь, у меня сегодня на работе такой смешной случай произошёл! Лид, ты щас обоссышься! Сижу я, значит, на работе, и тут звонит телефон. Я трубку поднимаю, типа «Компания „Волчий Хуй и Колбаса“, здравствуйте», а мне из трубки говорят: «Здравствуй, мой пупсик». Я прям ахуел! Голос-то мужской! Ну я и говорю: «Это ещё кто, бля?», а мужик отвечает: «Ты что, пупсик, не узнал? Это ж я, твой дядя Юра!» Вот я ржал-то! У меня и дяди Юры-то никакова нету… Смешно?
— Ахуеть как смешно. — И выпиваю залпом красное говно из своего бокала.
— Тогда наливай.
Наливаю. Снова пойло улетает в заливную горловину, а в бутылке нихуя уже не остаётся.
Вася смотрит на часы:
— Эх, стопиццот чертей, каналья… Метро уже закрылось, денег на такси нету, и вообще… Я у тебя останусь, ага?
Понятное дело, останешься. Куда ж ты денешься? А то прям я не знала, зачем ты сюда идёшь…
— Ага.
Вася рысит в спальню, а я иду в душ, уныло чищу зубы, и присоединяюсь к Васе. Тот уже лежит под одеялом, и мучает пульт от телевизора на предмет поиска MTV.
Ныряю под одеяло. Целуемся. Привычным движением, Вася одной рукой начинает телепать мою сиську, пытаясь поймать радио «Маяк», а другой снимает под одеялом трусы. С себя. Потом забрасывает на меня ногу, впивается зубами в мою шею, и увлечённо ковыряется у меня в трусах. Минуты две. Зачем больше-то? Не в первый раз же. По истечении двух минут Вася встаёт, и, натыкаясь лбом в темноте на все шкафы, задевая жопой все кресла, сбивая ногами стол — лезет куда-то в кучу своей разбросанной по полу одежды, и ищет в этой куче карман джинсов, в котором лежат гандоны. Ищет минут пять. Я потихоньку засыпаю. Ещё минуту Вася грызёт обёртку гандона зубами, потом дрочит, потом напяливает свой девайс на хуй, и холодной соплёй вползает ко мне под одеяло. Просыпаюсь. Далее следует не очень бурный секс в двух вариациях: бутербродиком и раком. Это если он ещё на бутербродике не облажается. После чего Вася со всхлипом кончает, снимает свой девайс, завязывает его узлом, и выкидывает в форточку. Как сука.
Перекур на кухне, Пепси-Кола, «Ачо, выпить больше ничо нету? Тогда спать», щелчок выключателя, темнота.
— Лид…
— Что?
— Я тебя люблю… До сих пор. Смешно, да?
— Да. Не начинай всё сначала, а?
— Хорошо. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
И в шесть утра звонит будильник…
* * *
— Алло, Юльк, привет. Слушай, ко мне щас Федя едет.
— Какой, бля, Федя?
— С Красной Пресни. Ну, Федя…
— Ах, Федя… Что, заманила в сети малолетку, ветошь старая?
— Дура. Ему двадцать три уже.
— А тебе сколько?
— Иди ты в жопу!
— А мне ещё больше, кстати, гыгыгы
— Юльк, если я его сегодня выебу — это ужас, да?
— Это педофилия, Лида. Мерзкая такая педофилия. С элементами порнографии.
— Клёво. Это я и хотела услышать. Отбой.
— Пожалей мальчишку, сука…
— Непременно. Всё, пока.
Педофилия с порнографией. Замечательно. Дожили, Господи…
— Дзынь-дзынь.
— Кто там?
— Это я, Федя…
Хуяк-хуяк, открываю дверь. На пороге — Федя. Без пакета, без букета и без денег на метро. По глазам вижу.
— Хорошо выглядишь, Лидок.
— Спасиба, Федя, стараемся. Чмок-чмок.
Федя заходит в квартиру.
— Ой, у тебя собачка? Как зовут? Марк, Марк, иди сюда… Сколько ему? Год? А такой большой… Ой, он меня облизал!
— Угу. Не бойся, не укусит. Он тупой. Что будешь? Коньяк, вискарь, водка есть какая-то…
— Спасибо, я пить не буду…
— Молоток. И не пей. Тогда кыш с кухни в комнату.
В спальне Федя усаживается в кресло, а я плюхаюсь на кровать напротив него. Лежу на животе, болтая в воздухе ножками, и ненавязчиво стряхиваю с плеча бретельку домашнего сарафана. Федя, типа, не видит. Хотя уже нервничает.
— Фе-е-едь… А я вчера ножкой ударилась… — И ногу эту свою ему под нос — хуякс.
— Да? Сильно?
— Ага. Синяк видишь?
— Вижу. Бедненькая… Больно?
— Ещё как. Поцелуешь — быстрее пройдёт…
И, пока Федя холодными губами нацеловывает синяк, я выключаю свет.
— Лии-и-ид… Я это…
— Так. Ты или целуй, или щас по месту прописки у меня поедешь. На последней собаке.
— Понял.
Далее всё идёт по схеме: ловим «Маяк», путаемся в трусах, моих и собственных, всякая орально-генитальная возня, грызня обёртки от гандона и бутербродик.
Десять минут спустя…
— Ли-и-ид… Я это… Тебе всё понравилось?
Косяк, Федя… Если тебе не пятнадцать лет, и ты как минимум год уже не девственник — ты такую хуйню спрашивать не будешь. Не должен. Но спрашиваешь. Даже, проживя с женой сто лет — спрашиваешь! Зачем, а? Имей ввиду — когда-нибудь, кто-нибудь тебе скажет правду. Ты к этому готов?
— Угу. Тебе вставать во сколько?
— В шесть…
— Тогда спи. Раз некурящий. Завтра позвоню. Будешь утром уходить — дверь захлопни.
И в шесть утра звонит будильник…
* * *
— Дзынь-дзынь.
Открываю, не спрашивая, потому что знаю, кто это…
— Я соскучилась… Ты не представляешь, КАК я соскучилась…
— Я тоже, зай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151