Все это свидетельствовало о его долгом пути под пылью и дождем. Мне также пришло в голову, что Тарго сейчас только выглядит таким изможденным и озабоченным, в обычное же время это человек важный, высокомерный и тщеславный, судя по его склонности к обилию всевозможных украшений. Не думаю также, что он был любителем пеших прогулок, одну из которых ему, очевидно, пришлось совершить, судя по грязи, покрывавшей его ноги, и по нескольким недостающим — вероятно, потерянным в дороге — жемчужинам, украшавшим его сандалии. К тому же и обеспокоенность этих людей при моем появлении, и та тщательность, с которой они обследовали близлежащие холмы и поля, проверяя, нет ли со мной еще кого-нибудь.
Они явно кого-то боялись!
Тарго спасался бегством. А до этого они все подверглись нападению врагов.
В фургоне я заметила несколько больших ящиков и сундуков.
Я посмотрела на стоящих перед фургоном девушек. У каждой через плечо были надеты широкие кожаные ремни, напоминающие конскую упряжь.
Их было девятнадцать. Десять стояли по одну сторону центрального, протянутого от фургона ремня, девять — по другую.
Все они были полностью обнажены.
Я смотрела на них, чувствуя, как во мне закипает раздражение. Они были невероятно красивы. Я привыкла считать себя очень красивой женщиной, какие встречаются, наверное, одна на десять тысяч. Одно время я ведь даже работала фотомоделью. А здесь, к моему удивлению и, надо признаться, негодованию, по крайней мере, одиннадцать девушек были безусловно красивее, чем я. На Земле — во всяком случае, лично — мне не приходилось встречать женщину, которую я с полной откровенностью считала бы красивее себя. А здесь таких девушек было сразу одиннадцать! Каким образом их можно было собрать всех вместе? Я была потрясена. Однако, пыталась я себя успокоить, я превосхожу их всех и по умственному развитию, и своим богатством (только где оно?), и утонченностью вкуса, и изяществом манер. Все они, конечно, обычные дикарки. Я даже попыталась было вызвать в себе чувство жалости к этим несчастным. Но как же я их ненавидела! Ненавидела их всех!
Они смотрели на меня так, как я привыкла смотреть на окружавших меня женщин Земли — с безразличием, как на пустое место, не видя в них достойных соперниц, способных сравниться со мной по красоте. Куда бы я ни приходила, я не могу припомнить, чтобы мне встречалась хоть одна женщина, более красивая, чем я. Я привыкла ловить на себе восхищенные взгляды мужчин и полные злобной зависти взгляды женщин. А эти дикарки осмеливались смотреть на меня так, словно я была для них пустым местом — пугалом в этой степи! Они меряли меня изучающими, оценивающими взглядами, какими обычно обмениваются впервые встретившиеся женщины, и я видела, как их глупые физиономии наливаются неприкрытым самодовольством. Эти дикарки считали себя красивее меня! Меня, Элеоноры Бринтон!
При этом я отлично понимала, что, если хочу в чем-то превзойти их, мне придется на первый план выдвигать какие-то иные свои качества, не красоту, как если бы я была простой деревенской девчонкой, неказистой, уродливой, вынужденной добиваться внимания окружающих при помощи всевозможных убогих ухищрений, а не своей природной привдекательности! Как же я ненавидела этих самодовольных, надменных сучек! “Я все равно красивее их всех! — убеждала я себя. — Я лучше их! Я богаче! Ни одна из них не способна вызвать к себе ничего, кроме ненависти и презрения!”
Черт с ними со всеми!
Самое главное — что я спасена, что я в безопасности и скоро смогу оплатить свое возвращение домой, на Землю.
Скоро непременно — не здесь, так в ближайшем городе — найдется кто-нибудь понимающий по-английски; он поможет мне отыскать людей, способных посодействовать моему возвращению.
Сейчас это не важно. Главное — я не одна, я среди людей, я в полной безопасности.
Но этот Тарго совершенно не способен был что-нибудь понять. Он начал меня раздражать.
К тому же мне надоели эти двое мужчин, вцепившихся в меня, как будто я была какая-нибудь преступница.
Я снова попыталась вырваться, но мне это не удалось. Как я ненавидела всех мужчин с их слоновьей силой!
Тарго тоже, я заметила, начал терять терпение.
— Отпустите меня! — крикнула я ему. — Отпустите немедленно!
Этот осел, конечно, опять ничего не понял. Вместо этого он снова начал что-то говорить, медленно, тщательно проговаривая каждое слово.
Нет, подумалось мне, он все-таки идиот, самый настоящий упрямый идиот. Они все здесь идиоты! Это, наверное, компания странствующих идиотов! Никто из них, казалось, никогда в жизни не слышал английской речи. А ведь, по крайней мере, один из людей, находившихся на черном корабле, знал английский. Я слышала, как он разговаривал с тем рослым человеком. И я уверена, что таких людей должно быть много на этой планете, много!
Я устала от Тарго и от его бесполезных усилий.
— Я вас не понимаю, — сказала я ему, произнося каждое слово с величайшим презрением и холодностью. После этого я окинула его равнодушным взглядом и отвернулась: пусть знает свое место, невежественный дурак!
Он что-то приказал одному из своих подчиненных. В ту же секунду с меня сорвали одежду. Я закричала.
Девчонки с широкими кожаными ремнями на плечах весело засмеялись.
— Кейджера! — воскликнул стоящий рядом мужчина, показывая пальцем мне на бедро.
Каждая клеточка моего тела залилась краской стыда.
— Кейджера! — смеялся Тярго.
— Кейджера! — хохотали остальные.
Девчонки аж согнулись от смеха и весело хлопали себя руками по коленям.
У Тарго даже слезы брызнули из глаз.
Внезапно он стал очень сердитым.
Он снова заговорил; на этот раз его речь была резкой и гневной.
Меня бросили лицом на землю. Державшие меня мужчины завели мне руки за голову и крепко прижали меня к земле. Двое других мужчин широко развели мне ноги и своими коленями также придавили их к земле.
— Лана! — позвал Тарго.
Один из мужчин подошел к группе девушек. Я не видела, что он делает, но хорошо слышала смех девчонок. Через минуту одна из них отделилась от остальной компании и подошла, остановившись у меня за спиной.
В детстве я была капризным, избалованным ребенком. Гувернантки и воспитатели нередко бранили меня, но никто из них никогда не поднял на меня руку. Он был бы немедленно уволен. За всю мою жизнь я не помню случая, чтобы меня ударили.
А тут меня выпороли.
Девчонка ударила меня плетью изо всех сил и продолжала наносить удары один за другим — жестокие и беспощадные. Я кричала во весь голос, вырывалась, захлебывалась слезами. Удары сыпались на меня безостановочно. Я не могла дышать. Слезы застилали мне глаза. Я кричала и рыдала, пока окончательно не обессилела. А удары продолжались, отвешиваемые умелой, безжалостной рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Они явно кого-то боялись!
Тарго спасался бегством. А до этого они все подверглись нападению врагов.
В фургоне я заметила несколько больших ящиков и сундуков.
Я посмотрела на стоящих перед фургоном девушек. У каждой через плечо были надеты широкие кожаные ремни, напоминающие конскую упряжь.
Их было девятнадцать. Десять стояли по одну сторону центрального, протянутого от фургона ремня, девять — по другую.
Все они были полностью обнажены.
Я смотрела на них, чувствуя, как во мне закипает раздражение. Они были невероятно красивы. Я привыкла считать себя очень красивой женщиной, какие встречаются, наверное, одна на десять тысяч. Одно время я ведь даже работала фотомоделью. А здесь, к моему удивлению и, надо признаться, негодованию, по крайней мере, одиннадцать девушек были безусловно красивее, чем я. На Земле — во всяком случае, лично — мне не приходилось встречать женщину, которую я с полной откровенностью считала бы красивее себя. А здесь таких девушек было сразу одиннадцать! Каким образом их можно было собрать всех вместе? Я была потрясена. Однако, пыталась я себя успокоить, я превосхожу их всех и по умственному развитию, и своим богатством (только где оно?), и утонченностью вкуса, и изяществом манер. Все они, конечно, обычные дикарки. Я даже попыталась было вызвать в себе чувство жалости к этим несчастным. Но как же я их ненавидела! Ненавидела их всех!
Они смотрели на меня так, как я привыкла смотреть на окружавших меня женщин Земли — с безразличием, как на пустое место, не видя в них достойных соперниц, способных сравниться со мной по красоте. Куда бы я ни приходила, я не могу припомнить, чтобы мне встречалась хоть одна женщина, более красивая, чем я. Я привыкла ловить на себе восхищенные взгляды мужчин и полные злобной зависти взгляды женщин. А эти дикарки осмеливались смотреть на меня так, словно я была для них пустым местом — пугалом в этой степи! Они меряли меня изучающими, оценивающими взглядами, какими обычно обмениваются впервые встретившиеся женщины, и я видела, как их глупые физиономии наливаются неприкрытым самодовольством. Эти дикарки считали себя красивее меня! Меня, Элеоноры Бринтон!
При этом я отлично понимала, что, если хочу в чем-то превзойти их, мне придется на первый план выдвигать какие-то иные свои качества, не красоту, как если бы я была простой деревенской девчонкой, неказистой, уродливой, вынужденной добиваться внимания окружающих при помощи всевозможных убогих ухищрений, а не своей природной привдекательности! Как же я ненавидела этих самодовольных, надменных сучек! “Я все равно красивее их всех! — убеждала я себя. — Я лучше их! Я богаче! Ни одна из них не способна вызвать к себе ничего, кроме ненависти и презрения!”
Черт с ними со всеми!
Самое главное — что я спасена, что я в безопасности и скоро смогу оплатить свое возвращение домой, на Землю.
Скоро непременно — не здесь, так в ближайшем городе — найдется кто-нибудь понимающий по-английски; он поможет мне отыскать людей, способных посодействовать моему возвращению.
Сейчас это не важно. Главное — я не одна, я среди людей, я в полной безопасности.
Но этот Тарго совершенно не способен был что-нибудь понять. Он начал меня раздражать.
К тому же мне надоели эти двое мужчин, вцепившихся в меня, как будто я была какая-нибудь преступница.
Я снова попыталась вырваться, но мне это не удалось. Как я ненавидела всех мужчин с их слоновьей силой!
Тарго тоже, я заметила, начал терять терпение.
— Отпустите меня! — крикнула я ему. — Отпустите немедленно!
Этот осел, конечно, опять ничего не понял. Вместо этого он снова начал что-то говорить, медленно, тщательно проговаривая каждое слово.
Нет, подумалось мне, он все-таки идиот, самый настоящий упрямый идиот. Они все здесь идиоты! Это, наверное, компания странствующих идиотов! Никто из них, казалось, никогда в жизни не слышал английской речи. А ведь, по крайней мере, один из людей, находившихся на черном корабле, знал английский. Я слышала, как он разговаривал с тем рослым человеком. И я уверена, что таких людей должно быть много на этой планете, много!
Я устала от Тарго и от его бесполезных усилий.
— Я вас не понимаю, — сказала я ему, произнося каждое слово с величайшим презрением и холодностью. После этого я окинула его равнодушным взглядом и отвернулась: пусть знает свое место, невежественный дурак!
Он что-то приказал одному из своих подчиненных. В ту же секунду с меня сорвали одежду. Я закричала.
Девчонки с широкими кожаными ремнями на плечах весело засмеялись.
— Кейджера! — воскликнул стоящий рядом мужчина, показывая пальцем мне на бедро.
Каждая клеточка моего тела залилась краской стыда.
— Кейджера! — смеялся Тярго.
— Кейджера! — хохотали остальные.
Девчонки аж согнулись от смеха и весело хлопали себя руками по коленям.
У Тарго даже слезы брызнули из глаз.
Внезапно он стал очень сердитым.
Он снова заговорил; на этот раз его речь была резкой и гневной.
Меня бросили лицом на землю. Державшие меня мужчины завели мне руки за голову и крепко прижали меня к земле. Двое других мужчин широко развели мне ноги и своими коленями также придавили их к земле.
— Лана! — позвал Тарго.
Один из мужчин подошел к группе девушек. Я не видела, что он делает, но хорошо слышала смех девчонок. Через минуту одна из них отделилась от остальной компании и подошла, остановившись у меня за спиной.
В детстве я была капризным, избалованным ребенком. Гувернантки и воспитатели нередко бранили меня, но никто из них никогда не поднял на меня руку. Он был бы немедленно уволен. За всю мою жизнь я не помню случая, чтобы меня ударили.
А тут меня выпороли.
Девчонка ударила меня плетью изо всех сил и продолжала наносить удары один за другим — жестокие и беспощадные. Я кричала во весь голос, вырывалась, захлебывалась слезами. Удары сыпались на меня безостановочно. Я не могла дышать. Слезы застилали мне глаза. Я кричала и рыдала, пока окончательно не обессилела. А удары продолжались, отвешиваемые умелой, безжалостной рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117