Рубахи у нас отобрали, вероятно, для того, чтобы мы не испачкали их в дворовой грязи.
В бараках, примыкающих к нашему, содержалось, наверное, двести пятьдесят — триста деревенских девушек. Некоторые из них большую часть времени горько плакали, к чему сама я давно потеряла всякую охоту. Я была рада, что охранники на ночь плетьми заставляют их замолчать, давая остальным возможность хоть немного отдохнуть. По утрам все они непременно собирались во дворе и принимались тщательно расчесывать друг дружке длинные светлые волосы и заплетать их в косы. Очевидно, эта процедура казалась им крайне важной, и охранники из соображений поддержания у невольниц товарного вида им не мешали. В отличие от них девушки Тарго, и я в том числе, носили волосы распущенными и гладко причесанными. Я надеялась, что мои относительно короткие волосы быстро отрастут. У Ланы волосы были самыми длинными; они закрывали ей почти всю спину. Сколько раз у меня возникало желание вцепиться в них руками и трепать их до тех пор, пока их хозяйка не запросит у меня пощады. Однако эти желания продолжали оставаться всего лишь мечтами.
Большинство деревенских девушек из соседних бараков еще не прошли клеймение. Не было на них и ошейников. Все они были светловолосыми, с голубыми или серыми глазами. Налетчики Хаакона захватили или приобрели их в деревнях к северу от Лаурии или в регионах, лежащих между побережьем моря Тассы и далеким Торвальдслендом. Судя по всему, большая часть девушек не была слишком опечалена своим обращением в рабство. Очевидно, жизнь в крохотных, отдаленных друг от друга селениях для молодой девушки зачастую невыносимо трудна и не многим отличается от неволи.
Сотня невольниц из числа рабынь Хаакона предназначалась для Тарго. Он уже заплатил за них задаток в размере пятидесяти золотых тарнских дисков, и в первый же день нашего пребывания в резервациях я заметила, как он отдал Хаакону еще сто пятьдесят золотых монет. Я видела, как он не торопясь, опытным взглядом осматривает и отбирает для себя предлагаемых невольниц. Иная девушка пыталась увильнуть от осмотра, и тогда ее держали двое охранников. Мне вспомнилось, как вскоре после нашей встречи с первым караваном торговцев он точно так же осматривал меня. Помню, я тогда закричала и непроизвольно отшатнулась от его протянутой руки. Он остался доволен. “Кейджера”, — одобрительно произнес он. Я заметила, что девушек, отвечающих на его прикосновение подобным образом, он неизменно отбирал для себя даже в ущерб их более красивым соседкам по бараку. Однако мне казалось, что ни одна из них не отреагировала на его прикосновение столь же бурно, как я.
Больше двух дней ушло у Тарго на отбор невольниц, каждая из которых немедленно переводилась в наш барак. С нами они не спешили познакомиться и старались держаться обособленно. Еще день потребовался на их клеймение. Все это время наша новая девушка, Рена из Лидиса, провела в бараке связанная, в ошейнике, цепь от которого была прикреплена ко вделанному в стену тяжелому металлическому кольцу. Только для кормежки с нее снимали капюшон и вынимали кляп изо рта. Она целыми днями просиживала в углу комнаты, обняв колени руками и положив на них закрытую капюшоном голову.
На меня возлагались обязанности по ее кормлению. Когда я впервые сняла с нее капюшон, она забросала меня просьбами помочь ей бежать или передать ее просьбу тому, кто сможет ее освободить. Такая наивная! Да за одни лишь подобные разговоры меня могут либо избить до смерти, либо до конца жизни сделать калекой! “Замолчи, рабыня!” — бросила я, снова надевая на нее капюшон и затыкая рот кляпом. Я не стала ее в этот раз даже кормить, чтобы она лучше запомнила преподнесенный урок. Я сама съела предназначенную ей утреннюю и вечернюю порции мяса. На следующий день, когда я сняла с нее капюшон, в глазах у нее стояли слезы, но возобновлять своих глупых разговоров она не посмела. Я в полном молчании вкладывала ей в рот куски мяса и дала напиться воды. После этого я снова надела на нее капюшон и вставила в рот кляп. Подумаешь — важная персона! Из высшей касты! Я буду обращаться с ней, как она того заслуживает — как с обыкновенной рабыней!
Рядом с невольничьими бараками Хаакона находились принадлежавшие ему помещения для содержания тарнов и взлетные площадки. Я подолгу наблюдала, как эти громадные птицы в закрывающих им глаза кожаных капюшонах расправляют свои могучие крылья и с резкими, пронзительными криками рвут хищными клювами брошенные им куски сырого мяса. Иногда они почему-то вели себя беспокойно, срывали с голов капюшоны и, казалось, готовы были вот-вот наброситься на ухаживающих за ними смотрителей. Ветер, поднимаемый взмахами их крыльев, был настолько силен, что вполне мог свалить с ног стоящего рядом человека, а хищный клюв и длинные, изогнутые когти выглядели столь устрашающе, что, думаю, птице не составило бы большого труда разорвать человека на части. Они внушали мне такой ужас, что даже отделенная от них тремя стенами толстых металлических прутьев, отгораживающих невольничьи бараки и поле для тарнов во владениях Хаакона, я не чувствовала себя в безопасности. Время от времени то одна, то другая птица внезапно оглашала воздух пронзительным криком, и все остальные тарны в этой громадной клетке срывались со своих насестов и принимались бить крыльями или бросаться грудью на металлические прутья.
Я не знаю, почему все женщины испытывают такой страх перед тарнами, но сама я их действительно боялась. Большинство мужчин, кстати сказать, тоже. Редкий человек решится приблизиться к тарну. Говорят, птица каким-то образом чувствует, кто из людей по своей природе тарнсмен, а кто нет, и никогда не подпустит к себе человека, не являющегося тарнсменом. Она разорвет его в клочья. Неудивительно, что редкий человек отважится к ней подойти. В Лаурисе из своего барака я часто видела смотрителей за тарнами, но за исключением самого Хаакона, никто из наездников, тарнсменов, поблизости не появлялся. Они казались мне людьми дикого, необузданного нрава и, принадлежа к касте воинов, большую часть времени проводили в кулачных поединках, азартных играх и пьянстве в тавернах Лауриса, где прислуживающие им рабыни изо всех сил пытались обратить на себя их внимание и затащить в расположенные в задней части каждой таверны отдельные кабинеты. Нет ничего странного в том, что многие мужчины, даже из касты воинов, испытывали зависть и глухую ненависть к высокомерным, удачливым тарнсменам, всегда находящимся на гребне опасности и в самой гуще удовольствий, что непременно накладывало на них неизгладимый отпечаток и проявлялось в их гордой, мужественной осанке и дерзком, решительном взгляде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
В бараках, примыкающих к нашему, содержалось, наверное, двести пятьдесят — триста деревенских девушек. Некоторые из них большую часть времени горько плакали, к чему сама я давно потеряла всякую охоту. Я была рада, что охранники на ночь плетьми заставляют их замолчать, давая остальным возможность хоть немного отдохнуть. По утрам все они непременно собирались во дворе и принимались тщательно расчесывать друг дружке длинные светлые волосы и заплетать их в косы. Очевидно, эта процедура казалась им крайне важной, и охранники из соображений поддержания у невольниц товарного вида им не мешали. В отличие от них девушки Тарго, и я в том числе, носили волосы распущенными и гладко причесанными. Я надеялась, что мои относительно короткие волосы быстро отрастут. У Ланы волосы были самыми длинными; они закрывали ей почти всю спину. Сколько раз у меня возникало желание вцепиться в них руками и трепать их до тех пор, пока их хозяйка не запросит у меня пощады. Однако эти желания продолжали оставаться всего лишь мечтами.
Большинство деревенских девушек из соседних бараков еще не прошли клеймение. Не было на них и ошейников. Все они были светловолосыми, с голубыми или серыми глазами. Налетчики Хаакона захватили или приобрели их в деревнях к северу от Лаурии или в регионах, лежащих между побережьем моря Тассы и далеким Торвальдслендом. Судя по всему, большая часть девушек не была слишком опечалена своим обращением в рабство. Очевидно, жизнь в крохотных, отдаленных друг от друга селениях для молодой девушки зачастую невыносимо трудна и не многим отличается от неволи.
Сотня невольниц из числа рабынь Хаакона предназначалась для Тарго. Он уже заплатил за них задаток в размере пятидесяти золотых тарнских дисков, и в первый же день нашего пребывания в резервациях я заметила, как он отдал Хаакону еще сто пятьдесят золотых монет. Я видела, как он не торопясь, опытным взглядом осматривает и отбирает для себя предлагаемых невольниц. Иная девушка пыталась увильнуть от осмотра, и тогда ее держали двое охранников. Мне вспомнилось, как вскоре после нашей встречи с первым караваном торговцев он точно так же осматривал меня. Помню, я тогда закричала и непроизвольно отшатнулась от его протянутой руки. Он остался доволен. “Кейджера”, — одобрительно произнес он. Я заметила, что девушек, отвечающих на его прикосновение подобным образом, он неизменно отбирал для себя даже в ущерб их более красивым соседкам по бараку. Однако мне казалось, что ни одна из них не отреагировала на его прикосновение столь же бурно, как я.
Больше двух дней ушло у Тарго на отбор невольниц, каждая из которых немедленно переводилась в наш барак. С нами они не спешили познакомиться и старались держаться обособленно. Еще день потребовался на их клеймение. Все это время наша новая девушка, Рена из Лидиса, провела в бараке связанная, в ошейнике, цепь от которого была прикреплена ко вделанному в стену тяжелому металлическому кольцу. Только для кормежки с нее снимали капюшон и вынимали кляп изо рта. Она целыми днями просиживала в углу комнаты, обняв колени руками и положив на них закрытую капюшоном голову.
На меня возлагались обязанности по ее кормлению. Когда я впервые сняла с нее капюшон, она забросала меня просьбами помочь ей бежать или передать ее просьбу тому, кто сможет ее освободить. Такая наивная! Да за одни лишь подобные разговоры меня могут либо избить до смерти, либо до конца жизни сделать калекой! “Замолчи, рабыня!” — бросила я, снова надевая на нее капюшон и затыкая рот кляпом. Я не стала ее в этот раз даже кормить, чтобы она лучше запомнила преподнесенный урок. Я сама съела предназначенную ей утреннюю и вечернюю порции мяса. На следующий день, когда я сняла с нее капюшон, в глазах у нее стояли слезы, но возобновлять своих глупых разговоров она не посмела. Я в полном молчании вкладывала ей в рот куски мяса и дала напиться воды. После этого я снова надела на нее капюшон и вставила в рот кляп. Подумаешь — важная персона! Из высшей касты! Я буду обращаться с ней, как она того заслуживает — как с обыкновенной рабыней!
Рядом с невольничьими бараками Хаакона находились принадлежавшие ему помещения для содержания тарнов и взлетные площадки. Я подолгу наблюдала, как эти громадные птицы в закрывающих им глаза кожаных капюшонах расправляют свои могучие крылья и с резкими, пронзительными криками рвут хищными клювами брошенные им куски сырого мяса. Иногда они почему-то вели себя беспокойно, срывали с голов капюшоны и, казалось, готовы были вот-вот наброситься на ухаживающих за ними смотрителей. Ветер, поднимаемый взмахами их крыльев, был настолько силен, что вполне мог свалить с ног стоящего рядом человека, а хищный клюв и длинные, изогнутые когти выглядели столь устрашающе, что, думаю, птице не составило бы большого труда разорвать человека на части. Они внушали мне такой ужас, что даже отделенная от них тремя стенами толстых металлических прутьев, отгораживающих невольничьи бараки и поле для тарнов во владениях Хаакона, я не чувствовала себя в безопасности. Время от времени то одна, то другая птица внезапно оглашала воздух пронзительным криком, и все остальные тарны в этой громадной клетке срывались со своих насестов и принимались бить крыльями или бросаться грудью на металлические прутья.
Я не знаю, почему все женщины испытывают такой страх перед тарнами, но сама я их действительно боялась. Большинство мужчин, кстати сказать, тоже. Редкий человек решится приблизиться к тарну. Говорят, птица каким-то образом чувствует, кто из людей по своей природе тарнсмен, а кто нет, и никогда не подпустит к себе человека, не являющегося тарнсменом. Она разорвет его в клочья. Неудивительно, что редкий человек отважится к ней подойти. В Лаурисе из своего барака я часто видела смотрителей за тарнами, но за исключением самого Хаакона, никто из наездников, тарнсменов, поблизости не появлялся. Они казались мне людьми дикого, необузданного нрава и, принадлежа к касте воинов, большую часть времени проводили в кулачных поединках, азартных играх и пьянстве в тавернах Лауриса, где прислуживающие им рабыни изо всех сил пытались обратить на себя их внимание и затащить в расположенные в задней части каждой таверны отдельные кабинеты. Нет ничего странного в том, что многие мужчины, даже из касты воинов, испытывали зависть и глухую ненависть к высокомерным, удачливым тарнсменам, всегда находящимся на гребне опасности и в самой гуще удовольствий, что непременно накладывало на них неизгладимый отпечаток и проявлялось в их гордой, мужественной осанке и дерзком, решительном взгляде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117