— Что теперь? — тяжело дыша, поинтересовался де Моррисси.
— Хороший конь и дорога на Кале, — отозвался Уэссекс — Похоже, у меня свидание с маркизой Роксбари — не могу же я обманывать ожидания дамы!
5 — LA BELLE DAME SANS MERCI(ДВАДЦАТОЕ АПРЕЛЯ 1805 ГОДА)
ШЕЛ ДВАДЦАТЫЙ ДЕНЬ АПРЕЛЯ. С момента крушения почтового фургона, спешившего в Лондон, миновало четыре дня. Молодая женщина, лежавшая в массивной кровати с балдахином, раздраженно ворочалась, пытаясь сбросить тяжелое бархатное вышитое покрывало, что защищало ее от апрельской прохлады. Но каждый раз, как это ей удавалось, тихая, спокойная женщина, сидевшая в кресле у камина, вставала и снова укрывала мечущуюся больную. Тихую женщину звали Гарднер, и она не так уж давно была няней молодой маркизы Роксбари — а до того вынянчила мать маркизы и мать ее матери. От старости кожа Гарднер приобрела слабый фарфоровый оттенок, но осанка женщины оставалась по-прежнему безукоризненной, а в разноцветных глазах — один был голубым, второй карим — светился живой ум. — Как она?
Дама Алекто вошла в комнату бесшумно, словно кто-нибудь из друзей Сары Канингхэм, индейцев из племени кри. Доверенная посланница вдовствующей герцогини Уэссекской взглянула на кровать, где во сне, навеянном настойкой опиума, лежала женщина, известная миру под именем маркизы Роксбари — маркизы Роксбари, таинственным образом восстановившей пошатнувшееся здоровье. В руках дама Алекто — Алекто Кеннет этого мира — держала резную деревянную шкатулку, инкрустированную серебром. За долгие годы серебро успело потускнеть и сделалось почти черным.
— Хорошо — насколько хорошо может себя чувствовать человек, чья душа все еще бродит меж мирами, — ответила Гарднер. В ее негромком голосе слышалась шотландская картавость, так и не изжитая со времен девичества. — Я молюсь, чтобы нам повезло и мы смогли снова привести ее к нам.
— Одного везения для этого недостаточно, — произнесла дама Алекто, словно разговаривая сама с собой. Сильная магия, отдернувшая завесу меж мирами, позволила одной Саре выйти, а другой — войти. Женщина, родившаяся в этом доме, на этой самой постели, была мертва и осталась в мире, ныне закрытом для здешних обитателей, — но ее двойник уже находился здесь и был облечен всей ее властью. Дама Алекто снова оглядела больную — куда более придирчиво, чем любой из слуг лжемаркизы. Человек, знающий, на что обращать внимание, с легкостью понял бы, что это не урожденная маркиза Роксбари. Обветренная кожа, шрамики от ран, которые Сара Канингхэм, леди Роксбари, не получала никогда, — различия были очевидными, хотя и малозаметными. Даже доктор Фальконер, личный врач ее светлости, которого спешно вызвали второй раз за день, ограничился тем, что вернул Сару в поместье — и пришел в ярость, обнаружив, что его пациентка дышит свободно, а все признаки скоротечной чахотки исчезли. Фальконер приписал улучшение здоровья маркизы какому-нибудь зелью из тех, которыми пользовалась дама Алекто…
«Мне следовало ожидать от вас чего-нибудь в этом духе! — яростно отчитывал он ошеломленную Сару. — Разве ваша светлость не знает, что подобные сделки добром не заканчиваются?»
Дама Алекто улыбнулась своей кошачьей улыбкой — ей вспомнился момент, представший ее глазам в гадательном шаре. Пусть себе молодой Фальконер думает, что Роксбари заключила запретную сделку с Древним народом, — все лучше, чем если он заподозрит правду. Надо позаботиться, чтобы он не возвращался к постели малышки до тех пор, пока уже не сможет заметить никакой разницы между нынешней своей пациенткой и той женщиной, которую он знал до несчастного случая на дороге. Отметины, оставленные работой, солнцем и ветром, поблекнут под воздействием времени и смягчающих лосьонов, а шрамы можно скрыть при помощи косметики, мушек и длинных атласных юбок. Но было одно различие, неподвластное действию «Датского лосьона для дам», внутреннее. Эта Сара ничего не знала о своей двойной жизни и своих обязательствах, и они не смели рассчитывать, что молодая женщина добровольно примет их на себя. Дабы обтесать эту новую Сару так, чтобы она соответствовала их планам, требовались более хитроумные приемы — и более жестокие, нежели те, которыми дама Алекто пользовалась до сих пор. А даме Алекто чрезвычайно хотелось найти другой путь.
— Почитайте ее светлости еще, Гарднер, — сказала дама Алекто. — А я приготовлю ей укрепляющее.
Гарднер принялась читать:
— «Четырнадцатое апреля 1798 года. Сегодня состоялись мамины похороны. Все прошло прекрасно. Катафалк везли шесть черных лошадей с плюмажами. Сам король Генрих передал горячие соболезнования. Собралось все графство, и я даже не знаю, сколько денег Бакленд роздал слугам в память об их верной службе матушке. Теперь Мункойн мой, а я — маркиза! Как странно: все твердили, что мне следует начать выезжать в свет в этом сезоне, не дожидаясь следующего года, хотя, конечно же, до того, как я сниму траур по маме, все должно быть очень прилично. А еще меня должны представить ко двору, и мне необходимо обзавестись полным гардеробом по последнему слову моды — хотя все должно быть черное; какой унылый цвет! Но возможно, я положу начало новой моде. В конце концов, теперь я — Роксбари…»
Пока звучал негромкий голос Гарднер, монотонно читающей вслух дневник леди Роксбари, дама Алекто поставила на столик у кровати больной шкатулку из черного дерева и, откинув крышку, извлекла оттуда небольшой хрустальный флакон с «Настойкой Леты». В неярком пламени свечи жидкость во флаконе отливала зловещим фиолетовым оттенком. Хороший глоток этой настойки — она готовилась по рецепту самой госпожи де Монтеспан, бережно передававшемуся из рук в руки на протяжении столетий, — мог полностью стереть память, так что человек уподобился бы новорожденному младенцу. Но не этого они желали для новой Сары. Эта женщина-подменыш, доставленная сюда с таким трудом, должна будет занять место леди Роксбари в высшем свете. Она должна ради Мункойна выполнить свой долг и выступить против корсиканского тирана, опустошающего Европу по ту сторону Ла-Манша, — и занять место своего двойника, чья жизнь оборвалась столь безвременно из-за ее же собственного безрассудства и глупости.
Дама Алекто осторожно отмерила несколько капель тягучей жидкости в серебряную ложку. Перелив порцию настойки в граненый хрустальный бокал, Алекто добавила туда вина и встряхнула несколько раз, чтобы жидкости хорошенько перемешались.
— Ну, ваша светлость, — обратилась она к дремлющей девушке, — пора заняться вашим лечением.
Всю последнюю неделю Уэссекс провел в пути. Предостережение, которое он доставлял, было слишком щекотливым, чтобы доверить его даже гелиографу, способному связать людей на побережье с английскими кораблями, патрулирующими Ла-Манш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104