Ричард был самовлюбленным эгоцентристом, как и многие в нашем артистическом мире. Но меня это не остановило, и, когда представилась возможность пора­ботать с ним, я не колебалась ни секунды.
– А известно ли вам о каких-нибудь других людях, которые тоже считали Ричарда «не самым лучшим из людей» и были бы рады, чтобы из его груди вытекла не бутафорская, а настоящая кровь?
– Я уверена, что Ричарда недолюбливали очень многие из тех, с кем он сталкивался на своем жизнен­ном пути. – Айрин прижала пальцы к вискам, словно у нее вдруг разболелась голова. – Наверняка были и по­руганные чувства, и обиды, и сплетни, и дрязги. Ведь это – театр…
«Ну и паршивое же это занятие – быть актером!» – думала Ева. Люди плачут фальшивыми слезами, про­износят пустопорожние, бессвязные монологи, кото­рых постыдился бы самый распоследний краснобай-адвокат. Пыжась изо всех сил, они разглагольствуют о прекрасном, мечтая при этом, чтобы подох конку­рент – ведь тогда можно будет занять его место и под­няться еще на одну ступеньку лестницы, которая ведет к славе.
– Что за дерьмовое местечко! У меня просто му­рашки по коже бегут. А у тебя нет, Пибоди?
– Даже не знаю. – Пибоди бродила за кулисами, пожирая горящими глазами все, что ее окружало. – Может, многие актеры и готовы сожрать друг друга, но все равно, здесь классно! Все эти юпитеры, занавес… Попробуйте представить, как вы выходите на эту сцену, раскрывается занавес, и вы – в свете софитов, а перед вами – огромный зал, заполненный людьми. И все смотрят на вас!
– Фу, кошмар! Кстати, вернись с небес на землю. Нам нужно отпустить свидетелей, пока они не начали ныть о «правах человека».
– Ненавижу свидетелей!
Ева фыркнула и открыла свой блокнот.
– Итак, что мы имеем? Очень любопытный портрет жертвы. Никто не хочет говорить о нем плохо, но ясно, что его все не любили. Люди выдавливают из себя фальшивые слезы, но все равно становится понятно, что они считают его полным дерьмом. Значит, так, я еще осмот­рюсь здесь, а ты отправляйся в фойе и распусти свиде­телей. Проконтролируй, чтобы все они были переписаны: имя, фамилия, адрес, телефон. Предупреди каждо­го, что в указанное время он обязан явиться к нам и дать показания. Назначь допросы на завтра.
– В управлении или на дому?
– Это мы завтра решим. После того, как ты с этим разделаешься, – свободна. Встретимся утром в управ­лении.
– А вы домой не собираетесь?
– Собираюсь. Когда-нибудь…
– Хотите, я вас подожду?
– Нет смысла. Лучше завтра возьмемся за дело с но­выми силами. Поэтому сейчас займись зрителями, а я хочу еще с кем-нибудь побеседовать. Желательно опросить как можно больше людей – и как можно скорее.
– Есть, босс. Классное у вас платье! – добавила Пибоди, убирая блокнот, в который записывала указа­ния начальницы. – Наверное, намучаешься, когда нужно его снять?
Ева оглядела свое короткое платье, снабженное бес­численным количеством застежек.
– Ненавижу его! Как раз сейчас, когда самая рабо­та, я – в этом дерьме!
Развернувшись на каблуках, она двинулась к задней кулисе, где стоял запертый шкаф с реквизитом.
– Ключ! – протянув руку, сказала она, обращаясь к широкоплечему верзиле-полицейскому, которого приставили для охраны «объекта». Полицейский дал ей ключ, упакованный в целлофановый пакет для улик. – Сюда кто-нибудь пытался залезть?
– Приходил начальник реквизиторского цеха. Старый гриб, совсем древний… Но когда я предложил ему отвалить, возражать не стал. Все было мирно.
– Хорошо. Пойдите и скажите уборщикам, чтобы через десять минут их здесь не было.
– Есть, шеф!
Оставшись одна, Ева открыла шкаф. Здесь хранился реквизит, который актеры использовали по ходу пьесы. Взгляд Евы упал на полку, помеченную надписью: «Сэр Уилфред». Там лежала коробка сигар, древний телефон и прочая рухлядь. Каждая полка была разбита на отде­ления, которые соответствовали разным актам пьесы. Все отделения, в которых находился реквизит для первого действия, были пусты. Судя по всему, главный реквизитор был очень дотошным человеком и убирал свое хозяйство сразу после того, как оно было исполь­зовано на сцене. Такой человек не смог бы перепутать бутафорский нож с настоящим…
– Лейтенант Даллас?
Обернувшись, Ева увидела ту самую брюнетку, ко­торая шествовала под руку с Леонардом Воулом в по­следней сцене, за секунду до убийства. Сейчас она направлялась к ней через темное пространство сцены. Ак­триса уже успела сменить сценический костюм на широкие повседневные штаны и просторную рубаху. Если раньше ее волосы были собраны в высокую при­ческу, то сейчас они свободно лежали на плечах.
– Надеюсь, я не отвлекаю вас от работы? – В голо­се женщины слышался легкий южный акцент, а на ее губах играла едва уловимая улыбка. – Я хотела бы поговорить с вами. Кстати, ваша помощница сказала мне, что я могу идти домой.
– Верно, мисс… – Ева напрягла память, пытаясь вспомнить, как ее зовут, но за это время ей назвали имена слишком многих людей.
– Карли Лэндсдоун. А в этой трагической пьесе – Диана. – Она скосила глаза на открытый шкаф. – На­деюсь, вы не думаете, что Пит имеет какое-то отношение к тому, что произошло с Ричардом? Старина Пит мухи не обидит, даже если она залетит ему в ухо!
– Пит – это начальник реквизита?
– Да. Он и сам безобиден, как муха. Но, думаю, он тоже был готов убить Ричарда.
– А кто еще?
– Все!
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать только одно: все, кто знал Ричарда, хотели его убить.
– Включая вас?
– Конечно! – На лице Карли блистала улыбка при­мадонны. – На сцене он вел себя хуже свиньи: тянул одеяло на себя, «подставлял ножки», похабничал, выпендривался… Да и вне сцены он вел себя как послед­няя сволочь. Весь мир должен был вращаться только вокруг него, вокруг его маленького мерзкого «эго»!
Карли поежилась и продолжала:
– Вы наверняка услышите это от кого-то еще, по­этому лучше я скажу вам сама: в течение некоторого времени мы с ним были любовниками. Расставание произошло пару недель назад, причем выглядело до­вольно мерзко. Ричард обожал устраивать гадкие сце­ны, а тут особенно постарался. Причем во время гене­ральной репетиции!
– Значит, инициатива прекратить ваши отношения исходила от него?
– Совершенно верно. – Карли проговорила это ровным голосом, но по тому, как блеснули ее зеленые глаза, нетрудно было догадаться, что негодование и обида все еще кипят в ее душе. – Сначала он по своей прихоти соблазнил меня, а добившись своей цели, захо­тел унизить в присутствии всей труппы и технического персонала. А ведь это мой дебют на Бродвее!
Губы Карли искривились в горькой улыбке, которая напоминала острый осколок стекла.
– Я была наивна, лейтенант, но зато быстро по­взрослела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93