ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

- отрывисто спросил он.
- Любой из нашего института. Любой другой специалист по сверхслабым
взаимодействиям. Экспериментальное подтверждение есть - взрывы кораблей.
- Хорошо, - медленно произнес Ринальдо. - Это очень хорошо.
Он еще не знал, что предпринять.
Ведущая группа лучших в мире экспертов клялась, что воспрепятствовать
процессу не в силах человеческих. Это было шесть лет назад. И год назад
она тоже клялась, а в это время существовали работы чистого теоретика
Стюарта, о котором я даже не слышал, и если бы этот Стюарт или любой
другой из знакомых с его работами нейтринщиков знали об угрозе... Ах,
наука, наука. Не стоит на месте. Все резче, все чаще и чаще совершает
непредсказуемые скачки. Совершенно в иной области создан метод. Три года
назад. Все было зря.
Наверное, это так. Наверное, талантливый мальчик прав, он специалист.
Во всяком случае, это действительно колоссальный шанс. Значит, ничего не
надо было делать! Просто сообщить вовремя на Ганимед. Всего-то надо было -
допустить к информации по Солнцу шестнадцать человек персонала Института
физики пространства на Ганимеде. Почему этого не сделали? Кто был тогда
председателем Совета, кто составлял списки? Шуман? Преступник! Все зря!
Сотни тысяч жизней...
Теперь строить вокруг Солнца барьер из генераторов, которые все
спасли бы, если бы их придумали вовремя, если бы тремя годами раньше узнал
о происходящем этот мальчик, или этот Стюарт, или еще кто-нибудь, о ком я
не имею представления и никогда уже не буду иметь, и не смогу зачислить в
список допущенных к информации, ибо в список зачисляют уже после
сделанного, а не до. Оттого, что на деяние не рассчитывают. Оттого, что
никогда не знаешь наперед, что кому нужно сказать, чтобы через десять,
через двадцать лет это дало бы науке возможность творить не смерть, а
жизнь, и потому надо говорить или все всем, или ничего никому, и выбираешь
второе, потому что говорить все всем просто невозможно, физически
невозможно, это информационный потоп... Все - всем. Не коттеджи всем, не
модные орнитоптеры всем, не одежду всем на любой вкус - информацию.
Невозможно.
Поздно.
Мы увязли. Мы увязли!!!
Мальчик. Всего ты не знаешь. И у меня уже нет сил сидеть под твоим
обвиняющим взглядом, нет сил сызнова начинать о том, что строившиеся в
дикой спешке колоссальные заводы горючего для звездолетов уже отравили
Антарктиду отходами. Два из них удалось вынести на Венеру, но один - на
Земле, самый первый, здесь проще и быстрее, нам нужно было искать планету
по всей Галактике... И вот чаек больше нет, нет пингвинов, нет сверкающих
льдов, и океан превращается в тяжело колеблющуюся пустыню. Течения
разносят отраву, завод на полном ходу, и бороться нет возможности. Будет
ли Терра, не будет ли - мы смертельно ранили Землю сами, и через четыре,
хорошо - пять лет здесь нельзя станет жить; даже законсервировав завод,
остановить растекание яда можно разве лишь вылив в океан миллиарды тонн
какого-нибудь нейтрализатора, который еще не создан, не придуман даже, для
производства которого понадобится целая новая отрасль и который скорее
всего истребит жизнь еще вернее. Мы торопились. Нам было не до Земли,
которая все равно сгорит. И этого я уже не скажу тебе; я уже не верю, что
ты меня простишь. Не я это начал, я сам узнал обо всем только год спустя
после начала ада, когда Шуман вызвал меня и сказал: "Выручай. В этой каше
нужна твоя интуиция", - хотя какая это интуиция, просто совесть... Но не
простишь ты меня. Меня. Потому что я рядом. Потому что именно я захотел
перестать врать.
Мэлор ждал.
Да что же это за издевательство?
Заклинаю тебя, молю, пусть будет взрыв!
Что же делать? Отменять все? Бороться за океан? Строить генераторы,
которые утихомирят светило? А если не утихомирят, если снова ошибка - и
плюс упущенное время... Проверять? Собрать Совет. Перед ним... нет, перед
целой Землей и планетами заявить: мы убили двести тысяч народу, мы
отравили невозвратно уже седьмую часть планеты, мы обманывали вас всех
несколько лет - по ошибке? Потому что побоялись когда-то сказать правду
тем, кто мог нас спасти? Мог и не спасти, да, - но мог и спасти? И по
халатности погубили свой мир? По недосмотру?
По неграмотности?
По тщеславию?
Все зря... Не нужно было лихорадочное строительство гиперсветовых
монстров, горячечное возведение громадных заводов, унизительные
генетические освидетельствования, ложь... А все муки последних дней -
какая насмешка!
Выйти и сказать: мы уж приготовились бросить гореть четыре пятых
человечества, четверых из каждых пяти, - но недоразумение разъяснилось?
Но не будем расслабляться, засучим-ка, друзья-товарищи, рукава еще
повыше и начнем снова спасаться уже не от огня - от воды?
Да кто нас станет слушать? Кто после такого поверит вообще хоть
одному слову? И все в момент, когда десятки видов уже вымерли там, в
Антарктиде, где даже воздух отравлен? Это общество, пусть не слишком
четко, но все же функционирующее сейчас, превратится в обезумевшую толпу,
рвущуюся к кораблям!
Что же делать?
Ринальдо лихорадочно перебирал варианты... Вернее, ему казалось, что
он перебирает варианты, а на самом деле голова его была звеняще пустой.
Вариантов не было и не могло быть; была лишь страшная альтернатива,
которой все боятся от сотворения мира: или - или. Он сидел и пытался
придумать что-то третье, какой-то боковой выход, обходную лазейку, отлично
понимая, что компромисса быть не может, и даже понимая краешком сознания,
что выбор, собственно, предопределен.
Невозможно допустить, чтобы такие усилия оказались напрасны.
И еще несколько долгих секунд Ринальдо не мог продавить воздух через
гортань. Первое же произнесенное вслух слово сделало бы выбор
окончательным, и выбор этот был столь страшен, столь непоправим и
необратим, - хотя другой был еще страшнее, - что мышцы отказывались
повиноваться сознанию.
- Вы просто спасаете мир! - с ненатуральной восторженностью
воскликнул Ринальдо, и от пронзительного, невыносимого ощущения
собственной подлой фальши его буквально перекосило. Этот искренний
мальчик, которого он сам сюда привел и сам поставил зачем-то судьей над
собою, жестоким судьей, из горячо горящей капли благородного металла вдруг
сделался окном враждебного мира в ту каморку, где омерзительный голый
Ринальдо творил непотребство; и за окном этим - господи, за окном глаза,
глаза, глаза!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31