Веки Ринальдо затрепетали и замерли вновь, туго
обтянув глазные яблоки. На виске медленно колыхалась жила, высоко горбясь
над кожей. И Чари вновь припала к руке; один из бесчисленных проводов,
шедших к Ринальдо, зацепился за ее локоть - врач молча отвел провод в
сторону. Ринальдо лежал, как в паутине, паутина мерно гудела, что-то
булькало, и переливалось, и щелкало, и едва слышно шелестело, но он
умирал.
Не умирай, думала Чари, исступленно втискиваясь широко открытым ртом
в холодную дряблую кожу. Я никуда больше не уйду! Я поняла: о тебе надо
заботиться. Я перекрашу волосы, честное слово, сделаю в точности как у
мамы, ты представь только: скандинавская блондинка, но смуглая, с
персидскими глазами и ртом; все будут оборачиваться. Я опять надену тот
голубой шарф, помнишь? Он тебе нравился, ты все время на него смотрел! Ты
даже не представляешь, что девчонка может быть такой заботливой! Хочешь, я
рожу тебе ребенка, у тебя будут наконец свои дети. Мы уедем, поселимся на
берегу чистого теплого моря, вы будете гулять у прибоя, играть, пугать
чаек, сидящих на камнях, он будет передразнивать их крики, а ты будешь
негромко смеяться, а я буду ждать вас и готовить окрошку... и через пять
лет, ну, через десять - ты отдохнешь, ты перестанешь страдать и станешь
как все. Ну почувствуй же меня, я молодая! Я люблю, люблю, люблю! Не
представляешь, как люблю!
Спасибо, отвечала ей дряблая кожа. Но моря...
Не смей умирать, думала Айрис. Ты всегда был полным, чудовищным
эгоистом, так хоть раз подумай обо мне, и так я ничего уже не стою. Как
жить, если уйдет единственный, в ком само мое существование порождало
чувство - пусть чувство боли, все равно чувство; мне же совсем не для чего
станет жить, не умирай, не смей, я отдам тебе его дочь, так и быть, пусть
дурит, это ненадолго у нее, стоит только посмотреть на тебя, заморыша, и
поймешь, что это ненадолго у нее, но ты будешь бывать у нас, жить у нас,
жить с ней, пока ей не опротивеешь, жить с ней - но обо мне... Давай
теперь так, и нам опять будет сладко-больно. Она льнула взглядом к синим
присохшим векам, гипнотизировала, кричала...
Нет, отвечали ей присохшие веки.
Не смей грубить мне, кричала Айрис. С каких это пор у тебя вошло в
привычку умирать при мне, да еще говорить колкости при этом? Ты что,
забыл, что всю жизнь меня безнадежно любишь?
Не забыл, отвечали присохшие веки.
Послушайте, растерянно говорил Астахов, уставясь в узкое,
запрокинутое, изъеденное тенями лицо. Вы не имеете права. Еще масса дел.
Да ничего еще не кончилось! Все только начинается, а вы - бросаете дела.
Я-то ведь не знаю, что делать с океанами! Там же кошмар что творится!
Разве до отдыха сейчас?
Я тоже не знаю, что с ними делать, отвечало ему запрокинутое лицо.
Но я же действительно не знаю! И никто не знает! Очнитесь, подумайте.
Хоть пару слов, хоть намек, а там - уж как хотите, правда. У меня не
хватит духу, а ведь это самое главное. Я же... Ринальдо! Я же слабый!
Хорошо бы, если так, сказал Ринальдо. Хватит с нас сильных.
И больше с ним никого не было.
Синий холм на виске пугающе вздулся, замер, затрепетал, а затем
медленно опал и перестал шевелиться. Секунду все стояли неподвижно. Потом
врач молча взглянул на часы и пошел по кругу, снимая контакты, отдирая
присоски. На экране осциллографа сияла узкая, как лезвие, тонкая и
неподвижная линия - мимоходом врач щелкнул тумблером, и экран погас.
МЭЛОР
На опушке папоротниковой чащи компания молодых ребят самозабвенно
резалась в футбол. Мэлор остановился, прислонившись к шесту, на котором
красовалась уже пооблупившаяся надпись: "В ночное время вход в лес
запрещен. Соблюдать осторожность. Плотоядные лианы!" Некоторое время он
бездумно смотрел, как голые по пояс строители, покрикивая друг на друга,
гоняют мяч по утоптанной глинистой площадке, за которой, одна вплотную к
другой, теснились тяжелые полусферы замерших у котлована экскаваторов.
Когда под общие вопли и добродушную, азартную перебранку: "Куда ты
смотрел?!" - "А сам-то!" - в ближайшие к нему импровизированные ворота
закатили очередной гол, Мэлор оттолкнулся плечом от шеста и не спеша
подошел к вратарю.
- Сто лет не играл, - сказал он. - Дайте постоять.
- А ты чьих же будешь? - подозрительно спросил вратарь, звонко
похлопывая по мячу широкой ладонью. Его плечи и грудь лоснились, мокрые от
пота; от налипшей пыли кожа приобрела лимонный оттенок.
- Астрофизических, - поколебавшись, ответил Мэлор. Парень усмехнулся.
- Что ж вы, астрофизики, - сказал он. - Вовремя со звездой не могли
разобраться? То давай-давай на Терру, то давай-давай с Терры...
- Только длительные постоянные наблюдения показали опасность, -
объяснил Мэлор и с досадой сплюнул. - А, не говори, самому тошно. На Землю
вернемся - вставим приемной комиссии фитилей.
Последний звездолет на Землю ушел три четверти часа назад.
- Да уж надлежит, - сказал вратарь. - Сколько мы тут настроили! И
главное, все скорей, скорей, в три смены! Обидно... - Он внезапным
стремительным движением кистей выбросил мяч в Мэлора, но Мэлор успел
поймать. По лицу вратаря скользнула тень удовлетворения. Он обернулся к
сбившимся в кучу игрокам и крикнул:
- Ребята! Тут астрофизик страдает! На ворота хочет. Дадим?
- Все равно делать не хрен, - отозвался один из команды. - Пусть
встряхнется.
- Спасибо, - сказал Мэлор и стянул свитер, разорванный от ворота до
лопатки. Чжуэр пытался насильно втащить его в катер, а он исступленно
отбивался и кричал: "Оставьте! Я жить не буду!", и отрывал от себя длинные
сильные руки, и свитер с мягким шерстяным треском разъехался чуть ли не
пополам. Это отрезвило обоих. Еще несколько секунд Чжуэр, тяжело дыша,
глядел в лицо Мэлору белыми бешеными глазами, а потом резко повернулся и
почти упал в лифт. Вратарь, усмехаясь, посмотрел на свитер, но ничего не
спросил. Вытащил из кармана брюк леденец, развернул и, кинув яркую обертку
рядом со свитером, развалившимся на колючей голубоватой траве, сунул в
улыбающийся рот.
Мэлор вбросил мяч, который почти сразу перехватил противник, и понял,
что его будут проверять. Защитники "провалились" с почти очевидной
нарочитостью; невысокий, блестящий в жарком полуденном свете мулат, ловко
обведя последнего из пытавшихся преградить ему путь, прошел по левому краю
поля и с пушечным треском пробил в правый верхний. Мэлор прыгнул. Он
чувствовал какую-то дьявольскую легкость; ему показалось, что сейчас он
допрыгнет до стоящей в зените звезды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
обтянув глазные яблоки. На виске медленно колыхалась жила, высоко горбясь
над кожей. И Чари вновь припала к руке; один из бесчисленных проводов,
шедших к Ринальдо, зацепился за ее локоть - врач молча отвел провод в
сторону. Ринальдо лежал, как в паутине, паутина мерно гудела, что-то
булькало, и переливалось, и щелкало, и едва слышно шелестело, но он
умирал.
Не умирай, думала Чари, исступленно втискиваясь широко открытым ртом
в холодную дряблую кожу. Я никуда больше не уйду! Я поняла: о тебе надо
заботиться. Я перекрашу волосы, честное слово, сделаю в точности как у
мамы, ты представь только: скандинавская блондинка, но смуглая, с
персидскими глазами и ртом; все будут оборачиваться. Я опять надену тот
голубой шарф, помнишь? Он тебе нравился, ты все время на него смотрел! Ты
даже не представляешь, что девчонка может быть такой заботливой! Хочешь, я
рожу тебе ребенка, у тебя будут наконец свои дети. Мы уедем, поселимся на
берегу чистого теплого моря, вы будете гулять у прибоя, играть, пугать
чаек, сидящих на камнях, он будет передразнивать их крики, а ты будешь
негромко смеяться, а я буду ждать вас и готовить окрошку... и через пять
лет, ну, через десять - ты отдохнешь, ты перестанешь страдать и станешь
как все. Ну почувствуй же меня, я молодая! Я люблю, люблю, люблю! Не
представляешь, как люблю!
Спасибо, отвечала ей дряблая кожа. Но моря...
Не смей умирать, думала Айрис. Ты всегда был полным, чудовищным
эгоистом, так хоть раз подумай обо мне, и так я ничего уже не стою. Как
жить, если уйдет единственный, в ком само мое существование порождало
чувство - пусть чувство боли, все равно чувство; мне же совсем не для чего
станет жить, не умирай, не смей, я отдам тебе его дочь, так и быть, пусть
дурит, это ненадолго у нее, стоит только посмотреть на тебя, заморыша, и
поймешь, что это ненадолго у нее, но ты будешь бывать у нас, жить у нас,
жить с ней, пока ей не опротивеешь, жить с ней - но обо мне... Давай
теперь так, и нам опять будет сладко-больно. Она льнула взглядом к синим
присохшим векам, гипнотизировала, кричала...
Нет, отвечали ей присохшие веки.
Не смей грубить мне, кричала Айрис. С каких это пор у тебя вошло в
привычку умирать при мне, да еще говорить колкости при этом? Ты что,
забыл, что всю жизнь меня безнадежно любишь?
Не забыл, отвечали присохшие веки.
Послушайте, растерянно говорил Астахов, уставясь в узкое,
запрокинутое, изъеденное тенями лицо. Вы не имеете права. Еще масса дел.
Да ничего еще не кончилось! Все только начинается, а вы - бросаете дела.
Я-то ведь не знаю, что делать с океанами! Там же кошмар что творится!
Разве до отдыха сейчас?
Я тоже не знаю, что с ними делать, отвечало ему запрокинутое лицо.
Но я же действительно не знаю! И никто не знает! Очнитесь, подумайте.
Хоть пару слов, хоть намек, а там - уж как хотите, правда. У меня не
хватит духу, а ведь это самое главное. Я же... Ринальдо! Я же слабый!
Хорошо бы, если так, сказал Ринальдо. Хватит с нас сильных.
И больше с ним никого не было.
Синий холм на виске пугающе вздулся, замер, затрепетал, а затем
медленно опал и перестал шевелиться. Секунду все стояли неподвижно. Потом
врач молча взглянул на часы и пошел по кругу, снимая контакты, отдирая
присоски. На экране осциллографа сияла узкая, как лезвие, тонкая и
неподвижная линия - мимоходом врач щелкнул тумблером, и экран погас.
МЭЛОР
На опушке папоротниковой чащи компания молодых ребят самозабвенно
резалась в футбол. Мэлор остановился, прислонившись к шесту, на котором
красовалась уже пооблупившаяся надпись: "В ночное время вход в лес
запрещен. Соблюдать осторожность. Плотоядные лианы!" Некоторое время он
бездумно смотрел, как голые по пояс строители, покрикивая друг на друга,
гоняют мяч по утоптанной глинистой площадке, за которой, одна вплотную к
другой, теснились тяжелые полусферы замерших у котлована экскаваторов.
Когда под общие вопли и добродушную, азартную перебранку: "Куда ты
смотрел?!" - "А сам-то!" - в ближайшие к нему импровизированные ворота
закатили очередной гол, Мэлор оттолкнулся плечом от шеста и не спеша
подошел к вратарю.
- Сто лет не играл, - сказал он. - Дайте постоять.
- А ты чьих же будешь? - подозрительно спросил вратарь, звонко
похлопывая по мячу широкой ладонью. Его плечи и грудь лоснились, мокрые от
пота; от налипшей пыли кожа приобрела лимонный оттенок.
- Астрофизических, - поколебавшись, ответил Мэлор. Парень усмехнулся.
- Что ж вы, астрофизики, - сказал он. - Вовремя со звездой не могли
разобраться? То давай-давай на Терру, то давай-давай с Терры...
- Только длительные постоянные наблюдения показали опасность, -
объяснил Мэлор и с досадой сплюнул. - А, не говори, самому тошно. На Землю
вернемся - вставим приемной комиссии фитилей.
Последний звездолет на Землю ушел три четверти часа назад.
- Да уж надлежит, - сказал вратарь. - Сколько мы тут настроили! И
главное, все скорей, скорей, в три смены! Обидно... - Он внезапным
стремительным движением кистей выбросил мяч в Мэлора, но Мэлор успел
поймать. По лицу вратаря скользнула тень удовлетворения. Он обернулся к
сбившимся в кучу игрокам и крикнул:
- Ребята! Тут астрофизик страдает! На ворота хочет. Дадим?
- Все равно делать не хрен, - отозвался один из команды. - Пусть
встряхнется.
- Спасибо, - сказал Мэлор и стянул свитер, разорванный от ворота до
лопатки. Чжуэр пытался насильно втащить его в катер, а он исступленно
отбивался и кричал: "Оставьте! Я жить не буду!", и отрывал от себя длинные
сильные руки, и свитер с мягким шерстяным треском разъехался чуть ли не
пополам. Это отрезвило обоих. Еще несколько секунд Чжуэр, тяжело дыша,
глядел в лицо Мэлору белыми бешеными глазами, а потом резко повернулся и
почти упал в лифт. Вратарь, усмехаясь, посмотрел на свитер, но ничего не
спросил. Вытащил из кармана брюк леденец, развернул и, кинув яркую обертку
рядом со свитером, развалившимся на колючей голубоватой траве, сунул в
улыбающийся рот.
Мэлор вбросил мяч, который почти сразу перехватил противник, и понял,
что его будут проверять. Защитники "провалились" с почти очевидной
нарочитостью; невысокий, блестящий в жарком полуденном свете мулат, ловко
обведя последнего из пытавшихся преградить ему путь, прошел по левому краю
поля и с пушечным треском пробил в правый верхний. Мэлор прыгнул. Он
чувствовал какую-то дьявольскую легкость; ему показалось, что сейчас он
допрыгнет до стоящей в зените звезды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31